Новый Мир ( № 1 2005)

Наблюдения начались осенью 1986 года в Ташкенте и продолжились осенью 2003 года в Монреале.

Итак, Ташкент. Я стою на углу двух оживленных и достаточно центральных улиц. На том же углу возвышается монумент — памятник кому-то (то есть какой-то личности) или чему-то (то есть какому-то событию), но кому? или чему? На монументе ничего не написано: видимо, предполагается, что и так все обязаны знать. Но я не местный, я имею право не знать и потому задаю вопрос прохожим. Все, кого я спрашиваю, проявляют полную доброжелательность. И дают один из двух ответов:

1) “Я из другого района города, тут оказался случайно и потому не знаю, что это за памятник”;

2) “Я тут прохожу по нескольку раз в день, памятник примелькался, и я как-то привык не обращать на него внимания, а потому ничего про него не могу сказать”.

Мне так и не удалось узнать, кому или чему был посвящен этот памятник (так что он явно не выполнял свою прагматическую функцию, заложенную в семантике корня слова “памятник”). А сама ситуация живо напомнила мне доску приказов в одном хорошо мне известном институте Академии наук СССР (уверен, что на соответствующих досках других советских учреждений можно было прочесть то же самое). Время от времени на доске появлялся приказ примерно такого содержания:

“Слесарь Хрыкин, находясь в нетрезвом состоянии, в нарушение служебной инструкции не закрыл вентиль заглушки (или, напротив, перекрыл заглушку вентиля), что привело к подтоплению подвала, причинившему значительный материальный ущерб. Не доложив о случившемся, тов. Хрыкин произвольно покинул рабочее место, унеся ключ от подвала с собой, вследствие чего дверь в подвал пришлось взломать. По тяжести совершенного проступка слесарь Хрыкин заслуживает увольнения. Однако учитывая, что тов. Хрыкин работает в Институте *************, ограничиться строгим выговором”.

Вместо серии звездочек стояло одно из двух: либо “уже 20 лет”, либо “всего только 2 дня”. Аналогия с ташкентским памятником очевидна: в обоих случаях прямо противоположные причины приводили к одному и тому же действию, а точнее — бездействию.

Таким образом, и дирекция академического института, и прохожие на ташкентских улицах руководствовались одной и той же моделью поведения, и она, эта модель, может рассматриваться как один из тех признаков единства человечества, которые составляют предмет нашего интереса. Однако данный признак возник в нашем изложении как бы ad hoc, в качестве побочного продукта. В настоящей заметке нас занимает именно отношение к памятникам — отношение тех, для кого, собственно, эти памятники и предназначены.

Главное требование, предъявляемое Наукой (с большой буквы) к Эксперименту (также с большой буквы), — это его воспроизводимость (вот почему Наука сомневается в телепатии). Возможно, что ташкентский эксперимент, показывающий, что памятник не служит памятью о том, о чем он должен напоминать, является единичным и невоспроизводимым. В поисках ответа на этот вопрос переместимся из континента Евразия в континент Северная Америка, а именно в город Монреаль.

Монреаль находится в Канаде, а Канаду (во всяком случае, материковую Канаду) открыл Жак Картье (Jacques Cartier; 1491 — 1.9.1557). Шестой том 3-го издания Большой Советской Энциклопедии (БСЭ) в статье “Географические открытия” сухо сообщает в своем столбце 777: “1534 — 35 <…> (так называемое открытие Канады) (Франция; Ж. Картье)”. Разумеется, Картье открыл Канаду в том стандартном европоцентричном и культурологическом смысле, при котором равным образом игнорируются как автохтонные аборигены, так и всевозможные викинги типа какого-нибудь Эрика Рыжего (и те и другие открыли для себя Канаду значительно раньше).

БСЭ не удостоила Жака Картье особой статьей, а потому довольствуемся тем, что пишет о нем “Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона” (т. XIV, полутом 28, стр. 644):

“Картье Жак (Cartier) — франц. мореплаватель (1491 — 1557). В 1534 г. К. по поручению Франциска I отправился исследовать рыбные ловли у о-ва Ньюфаундленда. Он обогнул сев. берег о-ва Ньюфаундленда, прошел через Белльильский пролив (на современных русских картах — пролив Белл-Айл. — В. У. ), открыл устье реки Св. Лаврентия, которую он первоначально принял за залив, и все открытые земли занял для Франции, под именем „Nova Francia”. В 1535 г. он был снова отправлен для исследования области р. Св. Лаврентия и поднялся по реке до места, где ныне г. Монреаль. <…> В третий раз К. сопровождал в 1541 г. Роберваля, назначенного вице-королем новых французских владений в Сев. Америке. <…>”

Таким образом, Картье занимает в той стране, которая зовется Канадой, примерно такое же место, как Колумб в той части света, которая зовется Америкой. В истории же Монреаля ему принадлежит совершенно особая роль. Тот же “Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона” указывает в статье “Монреаль” (т. XIX, полутом 38, стр. 790):

“3 октября 1535 г. Жак Картье впервые вступил на эту землю и основал поселение на месте нынешнего М.”.

Город Монреаль занимает одноименный остров, образованный рекой Св. Лаврентия и ее протоком. И вот что сообщает англоязычный путеводитель по Монреалю (“Montrйal”. 4th ed. Montrйal, “Ulisses travel publications”, 1999, p. 15):

“...What is known today as the island of Montrйal was inhabited by natives of the Iroquois nation <…>. In 1535 and 1541, Jack Cartier, a navigator from Saint-Malo in the service of the king of France, became the first European to briefly explore the island. He took the opportunity to climb the mountain rising up out of its centre, which he christened Mont Royal”3.

Запомним из этой цитаты, что Картье не только первым исследовал остров Монреаль, но и поднялся на гору, возвышающуюся в центре острова, и дал этой горе название: “Mont Royal” — “Королевская гора”. Напрашивается догадка, что отсюда и произошло название острова и города Монреаль: “Montrйal”. Догадка верна лишь наполовину, потому что по сведениям, полученным мною из авторитетного источника, как раз написание “Montrйal” отражает более раннее состояние французского языка: во времена Картье выражение “Королевская гора” писалось по-французски как “Mont Real”. Таким образом, Картье не только основал Монреаль, но и дал ему название, сохранившееся до нашего времени.

Обратим также внимание, что ирокезы, составлявшие первоначальное население острова, по-французски и по-английски называются Iroquois; отсюда следует, что правильным русским названием для жителей Квебека, называемых по-французски и по-английски Quйbecois, будет такое: квебекезы; так мы и будем их называть.

Квебек — самая большая (по площади) провинция Канады и, что необычайно существенно, единственная франкоязычная провинция. Принадлежащий ей Монреаль — второй по числу жителей франкоязычный город мира после Парижа. На улицах Монреаля, хотя и не часто, можно встретить людей, не говорящих по-английски; в квебекской глубинке таких сколько угодно. Кажется, квебекезы до сих пор не могут смириться с итогами Семилетней войны 1756 — 1763 годов, в результате которой Франция (согласно Парижскому мирному договору 1763 года4) вынуждена была уступить Великобритании свои канадские владения, то есть основанную Жаком Картье (и сильно расширившуюся со времен Картье) Новую Францию. И их можно понять: ведь это именно французы первыми увидели Ниагарский водопад, а англичане вообще начали колонизацию материковой Канады лишь почти через сто лет после французов. Ясно, что статус Квебека как одной из провинций британского доминиона многих не устраивает.

Королевой Канады (а тем самым как бы и Квебека) является, как известно, английская королева. Тем не менее королевские лилии Франции по-прежнему украшают флаг Квебека: четыре крупные белые лилии размещены в четырех прямоугольниках, на которые белый же крест рассекает синее полотнище флага. Всякий, кто подойдет к дому 59 по лондонской улице Пэлл-Мэлл (Pall Mall), может увидеть этот развевающийся флаг, разве что не нависающий над высокой медвежьей шапкой гвардейца, марширующего вдоль стены Сент-Джеймсского дворца. По указанному адресу находится представительство правительства Квебека. Никакая другая канадская провинция не имеет в Лондоне своего собственного представительства — только Канада в целом и Квебек.