Спрут

- Вижу,- заметил Пресли,- тебе очень хочется, чтоб твоя дочка как можно скорей разобралась в «проклятых вопросах».

- Сколько раз я ему говорила, что глупо давать ребенку все это в тетрадку переписывать,- со снисходительным укором сказала миссис Дайк.- Ну что она может знать о народных правах?

- Да ладно тебе,- отвечал Дайк,- она все это вспомнит, когда подрастет, и учителя научат ее уму-разуму. Тогда она начнет помаленьку расспрашивать и разбираться в жизни. И ты, мать, ошибаешься,- продолжал он,- если думаешь, что она не знает, кто враги ее отца. Как по-вашему, ребята? Вот послушайте! Я ведь ей почти и не рассказывал про железную дорогу и про то, что меня оттуда вытурили, а вот третьего дня, когда я чинил изгородь возле железнодорожного полотна, Сидни играла тут же рядом. Притащила свою куклу и разные тряпочки и играла, будто за кучей жердей у нее дом. И вот проходит сквозной товарный поезд - сборный состав из разных концов штата Миссури и порожних вагонов из Нового Орлеана,- и когда он прошел, что бы, вы думали, сделала моя дочка? Она понятия не имела, что я за ней слежу. Так вот она бежит к изгороди и плюет вслед служебному вагону, потом просовывает сквозь изгородь голову и, верите ли, показывает поезду язык. Мать говорит, что она так делает всякий раз, как видит поезд, и никогда не перейдет через пути, не плюнув. Ну, что вы на это скажете?

- И каждый раз я делаю ей замечание,- серьезно промолвила миссис Дайк.- Откуда взялась у нее эта манера плеваться и языки показывать? И ничего смешного тут нет. Мне просто страшно делается, когда милая, кроткая девочка так злобствует. Но она говорит, что другие дети в школе ничуть не лучше. Господи,- вздохнула она.- Ну, почему все эти начальники в Управлении так жестоки и несправедливы? Господи, да если бы мне дали все сокровища мира, разве могла бы я быть счастлива, если б знала, что хоть один ребенок меня ненавидит и плюет мне вслед. И тут ведь не один ребенок, а все подряд, так Сидни говорит. А сколько взрослых ненавидят железную дорогу, мужчин и женщин, вся округа, весь штат - тысячи и тысячи людей! Неужели их начальство никогда об этом не задумывается? Неужели они такие бесчувственные, что не замечают ненависти, которая их окружает, не видят, что порядочные люди зубами скрежещут при одном упоминании о железной дороге? Зачем им нужно, чтобы их ненавидели? Нет,- продолжала она, и слезы выступили у нее на глазах,- нет, поверьте мне, мистер Пресли, владельцы железной дороги - злые, жестокие люди, и нет им никакого дела до страданий бедных; им только бы получать свои восемнадцать миллионов прибыли в год. Им все одно, любят их или ненавидят, это им неважно - главное, чтоб боялись. Но ведь это же грех, и Господь их когда-нибудь покарает.

Вскоре гости распрощались, и Дайк услужливо под-нез их в своем фургоне до самых ворот фермы Кьен-Сабе. По дороге Пресли вспомнил о том, что говорила миссис Дайк, и навел самого Дайка на разговор о ТиЮЗ железной дороге.

- Строго говоря,- ответил Дайк,- мне-то особенно обижаться не приходится. Полеводы - дело другое, ну а что касается хмеля, так им у нас мало кто интересуется. Это такая мелочь, что правлению дороги даже нет смысла повышать на него тариф. Вот фермеров крепко поприжали. А на хмель тариф справедливый. Против этого не возразишь. Недавно я даже в Боннвиль съездил, чтоб проверить: два цента за фунт - цена божеская, всякому по карману. Да,- заключил он.- Теперь, надо думать, я хорошо подзаработаю. И то, что меня с дороги поперли, скорей всего вышло к лучшему. Как нел1.:ш кстати. В самый подходящий момент. У меня было коо-что отложено про черный день, и тут как раз подвернулась возможность заняться хмелем с гарантией, можно сказать, что цена на него в течение года вырастет в чети ре, а то и в пять раз. Мне, так сказать, представился хороший случай, и хотя в намерения правления дороги вряд ли это входило, они оказали мне большую услугу, вытурив меня. Так что теперь моя красавица пойдет с осени учиться в пансион.

Минут через пятнадцать Пресли и Ванами расстались с бывшим машинистом и быстро зашагали по дороге, которая привела их на ранчо Кьен-Сабе и прямо к дому Энникстера. Вокруг дома царила непривычная суета. Заинтересовавшись, они некоторое время стояли, наблюдая с улыбкой за происходящим.

Громадный амбар был наконец достроен. Свежевыбеленные стены сверкали на солнце так, что было больно глазам, но внутри к покраске еще не приступали, и из приоткрытых раздвижных ворот тянуло приятным запахом свежего дерева и стружки. Вокруг амбара сновали люди - рабочие Энникстера. Несколько человек, стоя на верхних ступеньках лестницы, тянули от дерева к дереву, а также по всему фасаду гирлянды японских фонариков. В самом амбаре миссис Три, ее дочь Хилма и еще какая-то женщина нарезали на ленты одну штуку батиста за другой, а несколько рабочих под их руководством драпировали этими красными, белыми и синими лентами потолок и стены; в воздухе стоял перестук молотков. Подъехал фургон, доверху нагруженный хвойными деревцами и огромными связками пальмовых листьев; все это тотчас разобрали и пустили в дополнение к батистовым лентам на украшение внутренних стен амбара. Два деревца покрупнее поставили по обе стороны амбарных ворот, согнув их верхушки так, чтобы они образовали арку. Под аркой предполагалось повесить огромный картонный щит, на котором золотыми буквами будет написано: «Добро пожаловать!» Посреди амбара были навалены горы стульев, взятых напрокат в Боннвиле, а в дальнем конце его два плотника сооружали импровизированные подмостки для оркестра.

Все были оживлены и веселы, все в приподнятом настроении. Разговоры то и дело перебивались смехом. Представители сильного пола и вовсе разошлись. В углах затевалась шумная возня, иногда кто-нибудь начинал нашептывать соседу скабрезности - правда, завуалированные, правда, прикрываясь рукой, однако свободно достигавшие женских ушек и сопровождавшиеся веселым гоготом и топотанием. Отношения между мужчинами и женщинами становились все более мольными; представительницам слабого пола приходилось локтями отпихивать пристававших к ним молодых людий. Из уст в уста передавались новости: «Слыхали? Адела Вакка, жена управляющего участком, потеряла подвязку, а десятникова дочка целовалась с кем-то, запершись в сыроварне».

Время от времени появлялся Энникстер с непокрытой головой, с встрепанными рыжими вихрами. Он бегал от амбара к дому и обратно, таща на себе то ящик иина, то корзину лимонов и ананасов, то большую оплетенную бутыль. Помимо общего руководства он взялся сам приготовить крюшон - что-нибудь эдакое, чтобы разом каждого с ног валило.

Сбруйную Энникстер резервировал для себя и ближайших друзей. Он велел принести сюда из дому длинный стол, на котором расставил ящики с сигарами, бутылки виски и пива и большие фарфоровые чаши для крюшона. И не будет в том его вины, решил он, если половина гостей не будет к концу вечера пьяным-пьяяна, так, чтобы дым стоял коромыслом,- бал его прогремит на всю округу, так что через много лет люди будут о нем вспоминать. В этих целях он решил выбросить до завтра из головы всякую мысль о делах. Вообще-то дела шли неплохо. Остерман привез из Лос-Анджелеса хорошие вести о переговорах с Дисброу и Даррелом. Состоялось еще одно заседание комитета, на котором присутствовал Хэррен Деррик. Хоть он и не принимал

участия в обсуждении, но Энникстер был доволен: Губернатор разрешил Хэррену войти в комитет, если он того хочет, и Хэррен обязался взять на себя шестую часть расходов по проведению кампании при условии, что расходы эти не превысят определенной суммы.

Подойдя к дверям с намерением обрушить поток pyгательств на голову совсем сбившегося с ног повара-китайца, который резал лимоны на кухне, Энникстер увидел Пресли и Ванами.

- Здорово, Прес! - обрадовался он.- Иди сюда, посмотри, как мы тут все устроили! - Он указал головой на амбар.- Готовимся к встрече гостей,- продолжал он, когда приятели подошли ближе.- Но как мы управимся к восьми часам, ума не приложу. Представьте себе, у этого негодяя Карахера не хватило лимонов! В самую последнюю минуту выяснилось, хотя я еще месяц назад предупредил его, что мне потребуется три ящика. На резвой лошади можно было бы обернуться, так нет, кому-то понадобилось увести чалую из загона в самый неподходящий момент. Видно, украли! И вместе с седлом, за которое я шестьдесят долларов отдал. Да я этого мерзавца под суд отдам, чего бы это мне ни стоило! Японских фонариков половины против заказанного не додали, а свечей и к этим не хватает! Глаза б мои не смотрели! Все самому приходится делать; никто пальцем о палец не ударит, если над ними с палкой не стоишь. Мне все это осточертело! Да еще шляпу где-то потерял. И надо же мне было затевать эти дурацкие танцы! К тому же назвал несметное количество бабья. Не иначе как бес попутал.