Советы по домоводству для наемного убийцы

Стоит мне уснуть, как въезжают сербские танки с намотанными на гусеницы головами: окровавленные, вымазанные грязью, орущие головы хорватских поселян — стариков, женщин, детей. „Пантеры“ четников прорывают мою сонную оборону и разбредаются по сумеречным полям моей души, как разъяренные носороги, а за ними целый взвод из шестидесяти шести американских бизнесменов, вооруженных мобилами и дипломатами, которых приветствуют радостными криками шестьдесят шесть вдов — от густых лесов Нью-Джерси до раскаленной прерии Манитобы, и над всеми простирается благословляющий перст бритоголового священника в белом каратистском одеянии, у которого на черном болгарском поясе легко читается надпись: держись, сучонок!

Они напали со всех сторон. Они окружили нас: меня, отца и Дарио.

Мы не успеваем жать на гашетки пулеметов, мы превратили наш маленький форт в пулеверизатор, но все без толку. Враг подавил нас своей мощью. И вот мы уже слышим душераздирающие вопли наших женщин и детей, наматываемых на траки быстро приближающихся танков, и оглушительные выстрелы орудий.

Вдруг я понимаю, что отец ранен. В правое плечо. Обернувшись, я вижу, как он на меня надвигается. Но сделать ничего не могу, я должен продолжать отстреливаться. Через секунду чувствую, как его пальцы сжимаются у меня на шее. Я понимаю, что сейчас он меня задушит, и в этот момент просыпаюсь и вижу в голубоватой предрассветной дымке красное лицо Трастера.

Он пытается меня задушить. Вот гад. Я хватаю его за руки и пытаюсь сбросить с себя, но он силен как бык. Крики проснувшейся Гуннхильдур, зовущей его по имени, отвлекают его внимание, и в результате мне удается ослабить хватку. Вскоре мы уже барахтаемся на полу, а в воздух летят журналы, сережки, презервативы и настольная лампа. Продолжается это недолго. Хорватский солдат и манхэттенский киллер, разогретый словом Божиим, без особого труда подминает под себя сына священника.

Тут-то и выясняется, что Трастер вовсе не сын священника. И не брат Гуннхильдур. Он ее бойфренд, точнее, был ее бойфрендом.

Вот так новость.

Три месяца я прожил с убеждением, что он сын Гудмундура и Сикридер и, стало быть, ее родной брат. Они сами произнесли это слово в первый же день, когда я еще изображал из себя отца Френдли и все было запутано или, вернее, так казалось. Просто из-за их акцента я вместо son-in-lawуслышал son in love [66]. Тогда меня удивило: люди хвалятся тем, что их сын влюбился. И вот сейчас до меня наконец дошло.

Как и то, что девочка-ледышка мне с ним изменяла. Пока я спал на чердаке. Мое присутствие их заводило. Через какое-то время они порвали, но этот ублюдок не свалил, даже когда я переехал к ней насовсем! Исландский мужик — вероятно, самое непритязательное существо на свете. И все же под крышкой гробового молчания его кровь медленно закипала. И рано или поздно должна была сорвать крышку.

Ну и свалить куда-нибудь, рано или поздно, он тоже должен был. Что в результате и сделал.

Глава 32. Детоксикация

— Как ты мог думать, что он мой брат? Мы вместе жили, спали в одной кровати.

Мы с ней едем в Тихий Грот. Вопрос с „зятем“ должен быть решен. Мне предстоит увидеться лицом к лицу с моими спасителями и заявить им, что ко всем прочим прелестям я забираю у них дочь. Хотя ее отец, скорее всего, не станет возражать. Все равно мы „доживаем последние дни“ на этой земле.

Машину, как всегда, ведет она. У Томми есть паспорт, но нет водительского удостоверения. Мы проезжаем мимо аэропорта местного назначения, расположенного в черте города. Дождь барабанит в ветровое стекло. По радио поет Шакира. „Бедра не лгут". Однажды мы с Мунитой видели, как она вошла в модный ресторан на Тиэтр-Роу [67], один из тех, где мы обычно ужинали, разогреваясь перед любовными играми. Мы оба воззрились на ее шикарную колумбийскую задницу, но когда та исчезла из виду, Мунита назвала ее слишком большой. Я не хотел говорить моей Боните, что рядом с ее ацтекским храмом этот зад смотрится более чем скромно, и поэтому поспешил напомнить ей о еще одном латиноамериканском сокровище, главном достоинстве ДжейЛо, и прибавил, что данный континент вне конкуренции по части задниц, во всех смыслах этого слова. Она расхохоталась и успокоилась только тогда, когда мы занялись любовью в моей постели.

Мне требуется напрячь всю силу воли, чтобы выдавить из мозгов три потрясные задницы и уяснить для себя, что я нахожусь в Исландии и сижу рядом с моей блондинистой подружкой в ее машине.

— Извини. Что ты сказала?

— Как ты мог подумать, что мы брат и сестра?

— Я не думал, что он твой брат. Я думал, что он твой песик.

Какое-то время мы молча едем через дождливый воскресный город. Машины приветствуют друг друга энергично работающими „дворниками“. Мы проезжаем „Жемчужину“, ресторан с куполом из стекла и стали, построенный на потухшем вулкане. Я свожу ее туда, когда мне начнут платить нормальные бабки.

— Мы знаем друг друга бог знает сколько, — говорит она.

— Сколько же?

— Со школы. Естественно, с перерывами.

Отличная новость. А за это время она переспала с четырьмя футбольными командами (без вратарей).

— Ясно. И когда ты с ним порвала?

— В каком смысле?

— Когда ты рассказала ему про нас с тобой?

— Ну… как только у нас завязались серьезные отношения.

— Это когда же?

— Допустим, когда ты ко мне переехал.

Она злится. Я охвачен священным гневом.

— Когда я переехал? Ты только тогда ему сказала?!

— Да… примерно.

— Значит, целый месяц он был… несмотря на наши ночные встречи в мебельном салоне… Он продолжал считать, что ты его подружка?!

— Ну… у него, вероятно, возникали подозрения…

— Значит, ты врала ему и врала мне?

— Я тебе не врала. Ты никогда о нем не спрашивал.

— Не спрашивал? С чего бы это я должен был спросить… Я считал, что мы вместе! Мне в голову не могло прийти, что у тебя есть бойфренд!

— А я не знала, что у тебя есть герлфренд!

— Но она была мертва!

— Еще нет. Когда мы с тобой первый раз…

— Да. И это было нехорошо. Почему я и поставил точку.

— Черта с два. Ты поставил точку, потому что узнал о ее смерти и был в шоке.

— Останови машину.

— Что?

— Я хочу выйти. Все кончено.

— Кончено? Но почему?

— Потому что… Если бы я мог полностью тебе доверять…

— Ты можешь мне доверять.

— Нет. Ты мне врала.

— Я тебе не врала! Ты никогда не спрашивал!

— Ты врала ему и точно так же будешь врать мне. Я никогда не смогу тебе верить.

— Господи, Том. Пристрели меня, и будет тебе вера!

Молчание. Она жмет на газ, я жму на пистолет. Тот, что в кроссовке. Мы оба уставились вперед. Сквозь дождливую пелену можно разглядеть красные фары идущего перед нами белого „ниссана патфайндер“. „Дворники“ ходят туда-сюда, от нее ко мне.

— Я беременна.

Я слышу ее голос. И повторяю за ней, как первый на этой земле болван при известии, что его жена залетела:

— Беременна?

— Да.

— Bay. Когда ты узнала?

— Сегодня утром.

— И?..

— Что — и?

— Это мой ребенок?

— ЕСТЕСТВЕННО! ЗА КОГО ТЫ МЕНЯ ПРИНИМАЕШЬ! КОНЕЧНО ТВОЙ! ИДИОТ НЕСЧАСТНЫЙ!!!

Она рыдает. Слезы снаружи, слезы внутри. Тяжелые условия движения. Она сворачивает к бензозаправочной. Прости, говорю. Здорово, у нее будет ребенок. Мой ребенок!Лучшей новости я не слышал с девяносто восьмого года, когда Шукер выбил немцев на чемпионате мира во Франции. Я раскрываю объятия, а она отстегивает ремень безопасности и падает мне на колени. А слезы все текут. Сказывается беременность. Я знаю от Муниты, что женщины в интересном положении часто плачут. Вода, скапливающаяся в утробе, добавляется к общей жидкости, и та время от времени переливает через край. Я смотрю перед собой. Здесь можно заправиться не только бензином, но и фастфудом. Молодой отец проходит под ярко-красной вывеской „Кентакки фрайд чикен“, держа за руку маленького сына. А Ган все рыдает. Передок моих штанов уже мокрый. Вода возвращается к источнику. Жизненный цикл.