Обед в ресторане «Тоска по дому»

Она ужаснулась, когда он познакомил ее с Рут. Не девушка, а уличный сорванец! Но Эзра просто обожал ее. «Мама, я хочу познакомить тебя с моей… с моей Рут». Перл немного сомневалась: может, она с самого начала не сумела приветить Рут как следует? Но кто поставит ей это в упрек? Особенно теперь, когда все так обернулось, кто скажет, что она была не права? И все-таки Перл невольно сомневалась… Если бы она встретила Рут более приветливо, может, они поженились бы раньше. До того, как Коди осуществил свой гнусный замысел. Или, если бы она заставила себя до конца понять… Она снова и снова возвращается к той же мысли: если бы она рассказала Эзре о кознях брата, вмешалась в ситуацию, которая была не столько ухаживанием, сколько мощной атакой, нагнетанием и низвержением лавины событий… С другой стороны, глупо было бы надеяться, что ее вмешательство возымеет какое-то действие. Чему быть, того не миновать. И ничьей вины тут нет. (Единственным виновником можно было бы считать Коди, потому что он вечно стремился быть первым; прирожденный игрок, он жаждал завоевать абсолютно все, даже то, что было ему совершенно ни к чему, вроде этой рыжеголовой пигалицы, которая никак не отвечала даже обычным его запросам.)

Перл открывает гостиную, чтобы проветрить. Пахнет здесь отвратительно. Она распахивает настежь входную дверь, стараясь не наступать на доски веранды — ведь того и гляди провалишься. Ей вспоминается, как через неделю после их медового месяца она попросила Эзру отвезти Рут на ферму разные мелочи — лишние сковородки, постельное белье, щетку для ковров, которой не пользовалась. Скрывался ли за этой просьбой некий умысел? Если нет, то почему она, как любая хорошая свекровь, не поехала вместе с ним проведать невестку?

— Я не хочу туда ехать, — сказал Эзра.

Но Перл настаивала:

— Поезжай, дружок.

Она не строила никаких планов — честное слово, — но остается фактом, что позднее в то утро, неторопливо перемывая посуду, она разрешила себе пофантазировать: вот Эзра подходит сзади к Рут и обнимает ее, Рут сперва сопротивляется, скорее для виду, а потом приникает к нему… Неужели нельзя изменить содеянное? Что они все натворили?

Но Эзра вернулся таким же подавленным и сказал только, что Рут благодарит за сковородки и белье, а щетку возвращает, потому что на ферме нет ковров.

В субботу, как ураган, примчался Коди со всеми вещами, которые Эзра отвез Рут.

— Это что такое? — спросил он у Перл.

— Как видишь, Коди, кастрюли и простыни.

— Зачем Эзра привез их?

— Я попросила, — сказала она.

— Я этого не потерплю! Нечего ему околачиваться у нас на ферме!

— Но, Коди, он же сделал это по моей просьбе. Поверь.

— Верю, — ответил он.

На следующей неделе Перл снова попыталась уговорить Эзру съездить на ферму — отвезти Рут ковер из столовой и все ту же ковровую щетку. Но он отказался.

— Я там не в своей тарелке. Бессмысленная затея. К чему это?

Перл решила, что он, пожалуй, прав. Да, пусть-ка Рут поломает себе голову, куда он пропал! Те, кто оставляют нас, в конце концов жалеют об этом. Она вообразила, как Рут в одиночестве бродит по комнатам, печально всматривается в голые окна.

Еще через неделю Перл попросила Эзру свозить ее на ферму.

Он не мог отказать — без его помощи, без машины ей туда не добраться. Точно по уговору, оба принарядились — как-никак ехали в гости. Дом был заколочен и покинут. Только собака во дворе обнюхивала кость, но собака была пришлая.

Возвратясь домой, Перл позвонила Коди в Нью-Йорк.

— Вы что, больше не ездите на ферму?

— У меня здесь много дел.

— А Рут на неделе будет там?

— Я хочу, чтобы она была здесь, со мной. В конце концов, мы только что поженились.

— Когда же мы повидаемся?

— Думаю, довольно скоро. Как-нибудь непременно заедем…

Но они не заезжали, а если и бывали на ферме, то не сообщали Перл, а ей гордость не позволяла спрашивать. Кончилось лето, стали разноцветными листья, а Эзра так и ходил подавленный.

— Сынок, — говорила ему Перл, как в детстве, — ты бы позвал кого-нибудь в гости. Пригласи друзей к обеду, кого захочешь.

Эзра отказывался.

Время от времени Перл звонила Коди в Нью-Йорк. Он был вежлив, но ничего определенного не обещал. Рут, если подходила к телефону, смущалась от волнения, отвечала невпопад. Потом в октябре целые две недели на звонки никто не отзывался. Перл подумала, уж не на ферме ли они, и стала уговаривать Эзру выяснить, так ли это. Он в конце концов согласился съездить, но не застал там ни души.

— Четыре окна разбиты, — сообщил он. — Не то камни бросали, не то стреляли по стеклам.

Перл перепугалась. Мир угрожающе сжимался, наступая на них; даже здесь, на знакомых улицах, она больше не чувствовала себя в безопасности. И кто знает, что могло случиться с Рут и Коди. Вдруг они лежат мертвые в своей квартире, пали жертвами бандитского нападения или какой-нибудь немыслимой катастрофы, какие часто случаются в Нью-Йорке, и тела их найдут спустя недели. Вот что выходит, когда человек отрывается от семьи! Так нельзя — с кем, с кем, а уж со своей-то семьей надо поддерживать связь.

День за днем Перл продолжала отчаянные попытки дозвониться до Коди, не опускала трубку, иной раз выслушивая до тридцати-сорока гудков. В этом мягком далеком сигнале было что-то успокаивающее. По крайней мере он связывал ее с чем-то в квартире Коди.

Однажды он наконец ответил. Случилось это в последних числах октября. Она была так ошарашена, что буквально потеряла дар речи. Казалось, у нее уже вошло в привычку довольствоваться монотонными гудками телефона.

— Это ты, Коди… — пробормотала она.

— A-а, мама.

— Коди, где же вы были?

— Меня вызывали в Огайо. Рут ездила со мной.

— Вы две недели не отвечали по телефону, мы разыскивали вас на ферме. Там, между прочим, выбито несколько окон.

— Черт подери! Я же плачу Джареду, чтобы таких фокусов не случалось.

— Ты не представляешь себе, Коди, что я пережила, когда узнала насчет этих окон… Ферма разваливается, а тебя нет как нет, ну, думаю, наверное, мы никогда больше не увидимся.

— Но мне же надо работать, мама.

— Я думала, после женитьбы вы переедете в Балтимор, ты ведь собирался отремонтировать ферму, насадить сад и все такое…

— Да, конечно, это не исключено, — сказал Коди. — Попроси, пожалуйста, Эзру заделать окна. Ладно? И пусть он поговорит с Джаредом. Я не могу допустить, чтобы ферма разваливалась.

— Хорошо, Коди, — сказала она. Потом спросила насчет Дня благодарения: — Вы приедете? Ты ведь знаешь, как Эзра любит, чтоб мы все собирались у него в ресторане.

— Ах этот Эзра и его ресторан…

— Ну пожалуйста, мы же совсем вас не видим.

— Что ж, может, приедем.

И вот в ноябре они приехали. Коди выглядел элегантно, непринужденно, Рут в широком и вычурном синем платье — нелепо. Волосы у нее были такие короткие, а головка такая маленькая, что казалось, бедняжка вот-вот утонет в своем платье. Она с трудом ковыляла на высоких каблуках и по-прежнему избегала смотреть Эзре в глаза.

— Чем же вы занимались? — спросила Перл у Рут, когда они на «кадиллаке» Коди ехали в ресторан.

— Да ничем особенно.

— Обставляли квартиру?

— Обставляли? Нет.

— Мы там почти не бываем, — сказал Коди. — У меня теперь долговременные контракты. В декабре начинаю реорганизацию труда на текстильном предприятии в Джорджии, программа серьезная, месяцев на пять, а то и на полгода. Думаю, Рут поедет со мной, снимем себе домик. Нет смысла мотаться туда-сюда, верно?

— В декабре? Но тогда у вас пропадет рождество, — сказала Перл.

— Что значит «пропадет»? — удивился Коди.

— Я хотела сказать… Вы тогда приедете в Балтимор?

— Ах вот ты о чем… Вряд ли. Скорее всего, нет. Но мы же приехали к вам на День благодарения.

Она решила промолчать. У нее была своя гордость.

По обыкновению, они сидели за семейным столом, окруженные многочисленными посетителями. (В то время — в начале шестидесятых — длинноволосые юнцы открыли для себя Эзрин ресторан с вкусной свежей едой и собирались там каждый вечер.) Жаль, что Дженни не смогла приехать; она гостила на праздники у родных мужа. Но Рут по крайней мере здесь — хоть какая-то замена. Перл улыбнулась ей через стол.