Арбайт. Широкое полотно
Арбайт. Широкое полотно читать книгу онлайн
Новая книга Евгения Попова — «АРБАЙТ. Широкое полотно» — первый в русской литературе интернет-роман. Он писался в Живом Журнале evgpopov, и развернувшаяся в комментариях бурная полемика стала частью текста. Книга поражает добротой, юмором и одновременно — неприятием всякого рода высокопарных словес и фальшивых ситуаций нового застоя, возникшего в нашей стране на исходе двадцати лет ее постперестроечной свободы.
Номинации на премии: Русский Букер, 2012 // Русский Букер
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— ВИГОНЬ — рыхлая пушистая пряжа, изготовленная преимущественно из хлопка и его отходов с примесью отходов шерстопрядильного производства (шерстяных очесов).
— Вигонь происходит от названия гишпанского города Виго, что в гишпанской Галисии. Видимо, там начали делать эту ткань.
— Потрясающее все-таки взаимопроникновение культур и смыслов! Где тот гишпанский Виго и где советский дешевенький материальчик?
— Вигонь — мягкий пушистый зверек.
— Совпадение. Я в детстве тоже сильно удивлялся, прочитав про вигоней у Жюль Верна. Впрочем, вру, кажется, там речь шла о дюгонях, морских русалках.
— Иван Грозный предлагал Елизавете выйти за него замуж. Если он договаривался с ней о политическом убежище, я думаю, это был флирт.
— До 1919 года большевикам, кроме Парижской коммуны, некого было любить. А любви хотелось.
— Любовь оказалась счастливой. Левая французская интеллигенция тоже большевиков полюбила до гроба.
— Париж звучит смачнее. И на слуху — ГАВРОШ там, ПЫШКА, Мопассан, Золя, НАНА.
— В «красных» домах на «Университете» жила эмгэушная профессура, в «Красном гастрономе» они отоваривались так называемыми заказами, продовольственным дефицитом.
— Мерзость и зло подобны микробам, имеющимся в любом воздухе. Главное, чтоб эпидемии не было. Не исключено, что зло даже полезно, как некоторые виды микробов? Только вот беспредела не нужно.
— Думаете, сейчас еще не беспредел? Такое ощущение, что все это скоро вскроется, как нарыв. И либо зарубцуется, либо сгниет — одно из двух.
— Ну, какой же это беспредел по сравнению с 1917–1921, 1930, 1937–1939, 1949-м, например. Или когда Иван Грозный вольных граждан Новгорода резал и топил, как, кстати, и его папаша!
— Нарыв если вскроется, то непременно зарубцуется. А не вскроется, так, может, и засохнет.
— Беспредел с человеческим лицом? Это не может не радовать.
— Не сочтите за цинизм, а считайте мещанской узколобой мудростью, но беспредел с человеческим лицом лучше, чем со звериной мордой. И вежливый мерзавец приносит меньший ущерб человеческому организму, чем простой подлец.
— В финансовом смысле зло однозначно привлекательнее добра.
— В Англии наши современники ошиваются не просто так. Граждане Англии и США не подлежат суду МЕЖДУНАРОДНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ, попросту сказать, международному суду. Вторая же причина — в Англии самые старые и известные офшоры, через которые и отмывается большая, а может быть, и большая часть российских «грязных» денег.
— Жесткое следование принципам добра часто приводит либо к ханжеству, либо к гордыне. Зло же свободно, необъятно и обаятельно, поэтому побеждает легко и непринужденно.
— Герои Парижской коммуны были мертвы к 1917 году, а венгры и немцы — нет.
— Роза Люксембург и Карл Либкнехт погибли «вовремя», не успев увидеть господство Сталина, венгерскую фракцию Интернационала вместе с Бела Куном ликвидировали в тридцатых, как и большую часть немцев, особенно социалистов. Потому и Парижская коммуна так была популярна, и Маркс. И в СССР, и в РФ всё больше как-то предпочитают покойничков, поскольку живые-то могут что-нибудь сказать неприятное… причем для всех — и большевиков, и их противников.
— Прости меня, Господи, но воздалось тов. Бела Куну за Крым и убиенных предательски мальчишек-офицеров. И другим интернационалистам, а также старой гвардии. Бог не фраер. Не злорадствую, а констатирую. Ибо наши коммуняки такие же мерзавцы, достаточно вспомнить 1956 и 1968 годы. Да и все остальные.
— Насчет автономии добра и зла согласиться не могу. Просто по определению это диалектические противоположности, как «правда (истина) — ложь», «горячее — холодное», «белое — черное». И даже когда пишут чернуху, где все злые, читая, невольно ловишь себя на мысли, что этот вроде бы подобрее, посимпатичней. Иначе конфликта нет и вещь распадается.
— Русский мат, записанный латиницей, это великолепно, это звучит гордо.
— Добро и зло сосуществуют, диалектически разнясь, но тем не менее автономно. Конфликт лишь при пересечении границ.
— НЕ ПОНИМАЮ. Один и тот же поступок в разных ситуациях — или рассмотренный под разным углом зрения — может оказаться как добрым, так и злым. Где же тут границы?
— А нет тут границ. Или, точнее, субъективны эти границы.
— Выкрики и другие словесные излияния в очередях за водкой — это, пожалуй, одна из самых примечательных черт совдеповского быта. Люди в этих очередях, если не было опасности, что водка кончается, чувствовали себя свободно и раскованно — делились самым сокровенным и не боялись говорить, что думают. В очереди за водкой во время антиалкогольной кампании, когда продавщица крикнула, что осталось только два ящика, стоявший позади меня работяга с ненавистью выдохнул про Горбачева: МИШКА МЕЧЕНЫЙ!
— Брежнева называли ЛЁКА, ЛЕНТЯЙ, БРОВЕНОСЕЦ. Интересно, что у нынешних вождей — Медведева да Путина — нет устойчивых кличек. А очередь действительно была островом свободы, хотя и оттуда забирали за болтовню. Как ФЕДОРА КУЗЬКИНА за слово «ПОТРЁПСОЮЗ» вместо советского ПОТРЕБСОЮЗ.
— В Театре на Таганке Федора Кузькина играл Золотухин. В первой же мизансцене Золотухин, одетый в солдатские галифе, закидывает через голову шарф и обматывает его вокруг шеи элегантным жестом представителя богемы. Сразу же стало скучно смотреть, хотя постановка была неплохая…
— В конце восьмидесятых слово «Горбачев» расшифровывалось как: «Граждане, Обождите Радоваться. Брежнева, Андропова, Черненко Еще Вспомните».
— Водку «коленвал» по 3-06 народ расшифровывал следующим образом: «Водка Очень Дорогая. Косыгин Алексей».
— Смешно, что расшифровка слова «водка» начинается со слова «водка» же.
— В магазине «Вина» (Одесса) стоявший передо мной мужик высыпал перед продавщицей мелочь и попросил бутылку «сучка». Продавщица быстро пересчитала мелочь, уперла руки в боки и громко завопила: «Нет, держите меня втроем! За эти жидкие медяшки он требует серьезную жидкость!»
— «Вигоневый шарф» — писательский изыск. Тогда народу было не до материала — говорили просто «шарф», «пиджак», «ботинки».
— Про женские теплые трусы говорили «вигоневые», помню. Вигоневые трусы с начесом.
— Большевикам льстило, что даже в таком знаменитом буржуазном вертепе, как Париж, у них когда-то были единомышленники. Не все герои Парижской коммуны померли к семнадцатому году. Парижские коммунары жили в СССР еще в годы Великой Отечественной, писали заявления в поддержку Красной армии и воспоминания. Адриен Лежен, один из ветеранов ПК, был похоронен в центре Новосибирска, и лишь в конце ХХ века французы забрали его прах и перезахоронили у себя.
— Англия — страна, где гений места приманивает пришельцев с неизвестными целями. Так, в одном квартале Лондона Севен-Дайалс в разное время размещалась типография «Искры», проживал Маркс с женой и горничной, венгры какие-то ошивались, Огарев на улице упал. Тот же квартал описан у Диккенса в «Холодном доме» как жуткие трущобы — на эту жуть, я думаю, большевиков и тянуло — туда, где выпукляются язвы капитализма.
— Что значит «венгры какие-то»? Кто именно?
— «Какие-то» — это товарищ Лайош Кошут, родившийся в городе Шаторальяуйхей.
— «БЫЛОЕ И ДУМЫ». Еще в России Герцен и его развеселые друзья, пьянствуя всю ночь, под утро вылакали спирт из спиртовки, на которой молодая жена Герцена Наташа поутру готовила себе кофий. Наташа ужасалась (может, потому потом и наставила супругу рога), а Герцен со товарищи — хоть бы хны.
— Встреча с Кошутом перевернула всего Герцена. Он зашился и до конца дней своих, дожидаясь революции в России, пил только содовую.
— А я, кстати, и Кошута, и Герцена уважаю. Веселые, достойные были господа. Хотели счастья своему народу, да как его добыть-то? Кто бы знал!
— Все бунтовщики всегда оседали в Лондоне.
— Оседать-то оседали, но англичанам не вредили, вели себя смирно, исподтишка делая гадости родине…
— А им за это суровая родина — чаю с полонием!