Ширали

Он вышел. Ни радости победы, ни горечи он не испытывал. Досадно, что получилось так. Но что поделаешь? Вся эта история разыгралась как бы независимо ни от него, ни от Маргарет; казалось, силы, неподвластные человеческой воле, вмешались в их судьбу.

Пока он шел к дому миссис Уэйс, его так и корчило - угораздило же его втравиться в этакую мерзкую переделку. Он уложил Пострела на кровать. В гостиницу он не пошел. Кстати, он туда и не собирался. Просто захотелось напоследок унизить Маргарет, задеть ее побольней. Он разделся, пристроился рядом с Пострелом и долгое время не мог уснуть.

Из Кунамбла Маколи направился на юг в Джилан-дру и проработал там три дня на лесопилке. Затем он свернул на восток к Дунеду и неделю травил кроликов на пшеничном поле. А в самом Дунеду купил Трепача. От нечего делать просматривал «Хронику Дунеду» и вдруг наткнулся на объявление, где описывалась случайно пойманная лошадь, Он решил, что это перст судьбы. Тут же отправился в загон и за какие-то гроши приобрел лошадь, на которую не заявили притязаний ни прежний владелец, ни посетители аукциона.

Когда, к величайшему восторгу Пострела, Маколи увел за собой Трепача, он подумал, не спятил ли он. Животное было костлявое, с длинной, печальной мордой, меланхоличным взглядом и выглядело так, словно могло в любой момент окочуриться. Трепач отличался спокойным и ласковым нравом и был расположен к лености; Маколи не мог разобрать - врожденные ли это свойства или прежние хозяева забили до отупления бедную лошаденку.

Маколи не рассчитывал с одного захода приобрести и повозку, тем не менее это ему удалось. Имея двигатель, естественно было заняться поисками кузова. Он раскопал эту двуколку на кладбище выброшенных экипажей во дворе у кузнеца. Всевозможные фургоны, кабриолеты, коляски ржавели и распадались на части, стоя на одном месте так долго, что колеса постепенно врастали в землю, а ободья оплетались сорняками.

У повозки были расшатаны колеса, и на ходу она покачивала задком, как хористка бедрами. В одной оглобле был посредине выломан кусок, но Маколи с помощью кузнеца, весьма довольного тем, что нашелся покупатель на этот памятник старины, удлинил оглоблю, приколотив к ней брусок, отпиленный от гладкого ствола молодого деревца. Кузнец смазал ось и придирчиво, как врач больного, осмотрел повозку. Несколько лет, пожалуй, еще протянет, - сказал он.

Все приобретения обошлись Маколи в пятнадцать долларов, из которых большая часть ушла на упряжь.

По зеленым холмам и по красным дорогам тронулись они в путь, куда глаза глядят. Там, где подвертывалась подходящая и небезвыгодная работа, задерживались на время, и снова вперед. В Таре он приделал тент к двуколке. Так добрались они до плато Дорриго и разбили лагерь в миле от Дангарского водопада. Но застревать здесь надолго у него не было причин, и он двинулся по горной дороге на север, к Графюну.

Именно по этой дороге он шел, когда впервые покинул Сидней, и множество воспоминаний ожило сейчас перед ним. С тех пор он отшагал по этой дороге раз шесть, не меньше, и всегда повторялось одно и то же: от красоты и величественности ландшафта все ликовало в нем. В ту зиму, когда он работал здесь на картофельном поле, ему приходилось время от времени подбегать к переносной печурке обогреть заледеневшие пальцы; он кутался в мешок, похожий на монашескую рясу с капюшоном, закрывал голову, плечи и спину от непрестанно моросящего дождя; молочно-белый туман заполнял долины; словно бурное море, ревел лес. А можно было нагрянуть сюда в разгар сентября, сентябрьского таинства, когда на душе так славно, а вокруг все зрело и целесообразно: ползет жучок, неслышно лопаются почки, солнечный свет могуч и ощутим, и солнце долго медлит, прежде чем спрятаться за горизонтом; и все так звучит, так сияет, словно сам господь проходит тут.

В Графтоне он миновал то место, где старик Томми Гурианава занял свой престол на склоне лет. Пивную давно снесли, снесли лет десять тому назад, а не ее месте возвышался современный, огороженный забором дом, и во дворе играли ребятишки.

Миновал он и тот дом, где когда-то сложилась их крепкая мужская дружба со Счастливчиком Риганом, не омраченная даже однообразием меню, неизменно состоявшего из жареной картошки с рыбой; все на том же месте стоял трактир, в котором они как-то подрались со Счастливчиком, основательно помяли друг другу бока, а затем обменялись рукопожатием, закрепившим их дружбу навек.

Прошлое оживало все сильнее, и он вспомнил Лили Харпер. Почему-то захотелось ее повидать. За семнадцать лет, прошедшие с той ночи, он не раз бывал здесь, но у него никогда не возникало желания встретиться с нею, хотя ему было известно, где она теперь живет и какую фамилию носит. Ему хотелось иногда что-нибудь услышать о Лили, порой он представлял себе, как занятно было бы неожиданно наткнуться на нее, идя по улице, но никогда ему не хотелось ее разыскать.

Он приближался к Ульмаре, и желание увидеть Лили делалось все сильнее. Он прикинул в уме, не покажется ли это чересчур уж наглым, обозвал сам себя дураком и, наконец, решился. Но действовать придется осмотрительно, не с кондачка, к тому же он не был уверен, что у него достанет смелости так сразу встретиться с ней лицом к лицу. Сперва потребуется подготовка, нечто вроде разведки. А что, если она вовсе не хочет видеться с ним?

Он остановил двуколку возле почты; Пострел и Трепач были целиком поглощены друг другом, а Маколи вошел туда и разыскал нужный ему номер в телефонной книге. Затем направился к кабинке. Услыхав знакомый голос, он замялся, затем вполне внятно назвал себя, добавив кое-какие пояснения, чтобы Лили могла его вспомнить.

Она охнула. И тишина. Когда в трубке снова зазвучал ее голос, в нем слышались недоверие и волнение. Откуда он звонит? Пусть едет к ним. Пусть немедленно приезжает. Господи боже, подумать только, да как же он живет, и пусть не мешкает, она напечет сейчас пышек и тотчас ждет его.

Он так и сделал, но при встрече они оба чувствовали себя скованно. Оглядывали друг друга с ног до головы, смеялись, что-то говорили. Маколи нашел, что Лили, как и прежде, красивая, живая и ничуть не похожа на почтенную мать семейства, хотя у нее уже трое детей, все школьники, и муж учитель. Вид у нее был умиротворенный, довольный. От прежней взбалмошности и жеманства не осталось и следа. А ей он показался таким присмиревшим, что трудно было в нем узнать того отчаянного парня.

Она предложила ему погостить у них, но Маколи отказался. Он не то чтобы не доверял себе - кстати, доверял он себе с некоторой оговоркой - просто ему казалось, что поселиться у них было бы бестактно, а этого ему не хотелось. Впрочем, Гарри Макреди, муж Лили, оказался вовсе не таким, как он ожидал. Это был сердечный, добродушный малый, с медового цвета чубом и золотистыми глазами. Ум у него был острый, хотя Гарри не блистал остроумием. Он отлично разобрался что к чему, но оставил при себе свои открытия. Маколи разбил лагерь у реки, раза два навестил супругов Макреди, и они уговорили его провести у них в гостях все последнее воскресенье. Вечером, когда дети у себя в комнате показывали Пострелу книжки с картинками, все трое взрослых собрались в гостиной у камина. Маколи чувствовал, что Лили и Гарри хотят о чем-то с ним поговорить, и догадывался о чем. Он заметил, как Лили сделала мужу знак глазами. Гарри прокашлялся и стал набивать трубку.

- Мак, - заговорил он, тяжело вздохнув, - вот мы тут думали… Может быть, тебе не совсем легко живется. В смысле… тот образ жизни, что ты ведешь… - Он тут же торопливо произнес: - Ты только не думай, что я осуждаю, вовсе нет, но, может быть, тебе… - он не договорил.

- Это ты насчет Пострела? - пришел на помощь Маколи.

В разговор вмешалась Лили:

- Да, да, насчет нее. Нам хотелось бы помочь тебе, если мы сможем, Мак. Вот и Пострел…

- Ей ведь уже скоро в школу, - подхватил Гарри. - Мы ее запросто подготовим. В таких делах, можно сказать, собаку съели. У нее здесь будут и товарищи, и крыша над головой. Ты сам видел, как она играла нынче с нашими детишками.