Другие люди

Я скептически смотрела на фужер.

— Попробуйте.

Я пригубила вино.

— Вкусно, — и облизала губы.

— Не делайте этого.

— Чего? — я вновь глотнула вина.

Он наклонился и лизнул мою нижнюю губу. Раньше такого со мной никто не делал. Улегся на кровать, держа фужер в вытянутой руке. Затем наклонил его, чтобы несколько капель вина упали мне на грудь.

— Не шевелитесь, — скомандовал он и отдал мне свой фужер.

Я застыла с фужером в каждой руке, а он слизал мадеру с обоих грудей и ложбинки между ними.

Вновь взял свой фужер, опять полил меня мадерой, на этот раз ниже груди, и вернул мне. Не фужер, а наручник. Я смотрела на фужеры, на потолок, на его макушку, а он слизывал мадеру с живота, с внутренней поверхности бедер. Я попыталась сконцентрировать внимание на фужерах с вином, стараясь не думать о движениях его языка, до тех пор, пока меня не сотрясла дрожь, а возбуждение не достигло пика. Я сжала его голову бедрами, словно вазу, надеясь, что не причиняю ему боль, и тут же он оказался рядом со мной, взял у меня фужеры, поставил на пол, прижался ко мне всем телом, пока сотрясающие меня волны страсти не улеглись и я не обрела умиротворение.

— Как мадера? — спросила я.

— Бесподобная.

Тут я занялась им, в надежде, что смогу доставить ему хотя бы половину того удовольствия, что получила от него. И когда наступил момент нашего первого слияния, когда он уже лег на меня, я увидела изумление в его глазах, ибо внезапно выяснилось, что он ничего не может.

— Все потому, что меня изнасиловали, — заметила я.

— Нет, нет, — он замотал головой. — Клянусь тебе. Не в этом дело.

— Тогда в чем же?

— Не знаю.

Отчаяние охватило меня. Я попыталась возбудить его всеми известными мне способами. Чем больше я прилагала усилий, тем менее заметной была ответная реакция. Наконец, я упала на спину, признавая свое поражение.

Он зажег сигарету, предложил мне. Я не отказалась.

— Я думала, у вас много женщин.

— Было много.

— Такое случается часто?

— Впервые за все годы.

— Почему же я оказалась исключением? — спросила я и тут же добавила, что напрасно я это сказала, поцеловала его, но он словно этого и не заметил.

— Мы можем найти массу причин, но никогда не узнаем, какая истинная, а потому давай откажемся от поисков.

— В следующий раз все получится, — заверила его я.

— Знать бы наверняка, — вздохнул он.

Потом мы немного поспали. Я, во всяком случае. Когда я открыла глаза, он сидел, подложив под спину две подушки, уставившись в никуда.

А я-то думала, что для него нет ничего невозможного.

Глава 19

Томасси

Профессионалом должно называть человека, который делает то, что ему поручено, на высшем уровне. В Осуэго мы не видели настоящего бейсбола. Телевидение появилось после того, как я уехал оттуда, а радиорепортажем подробности игры не передашь, бейсбол надо смотреть. Перебравшись, наконец, из южной глубинки на окраины Нью-Йорка, я отвел душу, приходя на стадион два-три раза в месяц. Билеты стоили недорого, и можно было посмотреть игру с девушкой без боязни разориться, да еще прикупив ей и себе булочку с запеченной котлетой.

Однажды «Янки» играли с Миннесотой, но я могу и ошибиться, мы сели рядом с профессиональным крикуном. Вы знаете, есть такие ярые болельщики, что поощряют и дают указания игрокам своей команды и честят на все лады соперников. Крикуну не сиделось. Он постоянно вскакивал с воплями: «Задай им перцу, Джо!» или «Врежь им, Фредди!» или «Да ты слеп, как летучая мышь!» То был первый сезон молодого слоггера, [19]которого только взяли в команду из юниоров. «Янки» использовали его только на замену или в случае чьей-то травмы. И вот впервые он вышел в основном составе, пятым подающим.

Естественно, первый блин вышел у него комом. Игру он смазал. А крикун прокомментировал его неудачу такой вот фразой: «Да у него просто не стоит!»

Вот почему мне вспомнился этот случай. В суде меня ждали два разбирательства. В то утро я пожалел, что у меня нет партнера, которому я мог поручить хотя бы одно из них, или помощника, на которого я мог бы положиться. О суде не думалось. В голове роились воспоминания о бейсбольной игре и комментариях крикуна. О Франсине и моей вчерашней ночной неудаче.

Я попытался уговорить судью перенести на неделю разбирательство дела Коннолли. Но, если уж все пошло наперекосяк, хорошего ждать не приходится. Судья Брэктон, который всегда с пониманием относился к моим просьбам, впервые подвел меня, точно так же, как мой корешок.

Коннолли обвинялся в вооруженном ограблении бензоколонки. Вину свою он отрицал. Он уже успел побывать в тюрьме, а потому его привезли в участок, поставили в ряд еще с несколькими мужчинами, и Уилсон, владелец бензоколонки, опознал его. К счастью, мне удалось переговорить с двумя детективами, которые присутствовали при опознании. И по Уилсону у меня подобрался кое-какой материал. Так что на перекрестном допросе я намеревался размазать его по стенке. Возможно, потому что тот, как и Козлак, работал на бензоколонке. Возможно, потому, что я не попал туда, где побывал Козлак.

Суд не затянулся. О-пи поставил Уилсона перед присяжными и заставил его рассказать, как произошло ограбление. Обычная практика. Он обесточил насосы, включил ночное освещение, запер двери и уже садился в машину, когда из темноты появился мужчина, ткнул чем-то ему в бок и прорычал: «Дай мне бумажный пакет». Не знаю почему, но многие владельцы бензоколонок уносят дневную выручку в бумажных пакетах.

Чтобы вызвать сочувствие к Уилсону, О-пи попытался дать ему возможность сообщить присяжным о том, что его уже дважды грабили в текущем году, но я запротестовал, и судья меня поддержал. Затем пришла моя очередь задавать вопросы.

— Мистер Уилсон, какой у вас рост? — поинтересовался я.

О-пи аж подскочил, бормоча: «Вопрос не имеет отношения…» — но судья Брэктон предложил ему сесть. Я же добавил, что вопрос имеет самое непосредственное отношение к случившемуся.

Уилсон ответил, что его рост шесть футов.

— Этот рост и указан в вашем водительском удостоверении?

— Да.

— Мистер Уилсон, — я коротко глянул на судью, дабы убедиться, что он внимательно следит за допросом, — не могли бы вы пройти вон туда, — и я указал на принесенную мною стойку для измерения роста.

Идти Уилсону не хотелось. Он посмотрел на О-пи, тот — на судью, последний кивнул. Уилсон с неохотой встал спиной к стойке. Я опускал бегунок, пока он не коснулся его волос.

— Согласно этому прибору, ваш рост пять футов восемь дюймов. Означает ли это, что у вас поддельное водительское удостоверение?

Судья, конечно, снял этот вопрос, но присяжные поняли, к чему я клоню.

— Мистер Уилсон, — продолжил я, когда тот вернулся на прежнее место, — вы показали, что человек, ограбивший вас, вышел из тени, когда вы открыли дверцу машины. Скажите, у грабителя были усы?

— Не было у него никаких усов.

— Понятно. Стоял ли он достаточно близко от вас, чтобы вы могли разглядеть, чисто ли он выбрит или у него на щеках трехдневная щетина?

— Я не разглядел.

— Были у него прыщи на лице или нет?

Судья потребовал прекратить смех в зале.

— Не знаю. Я не заметил.

— А что вы заметили?

— Черты лица я не разглядел.

— Из-за темноты, — я понимающе покивал. — Но вы заметили, какого он был роста?

— Такого же, как я.

— Какого именно, шесть футов или пять футов и восемь дюймов?

Я хотел вызвать смех. И своего добился.

— Мистер Уилсон, — продолжил я, — сколько человек поставили перед вами на опознании?

— Семь или восемь.

— Вы уверены, что семь или восемь?

Уилсон занервничал. Я-то знал, что перед ним стояло шестеро, но не собирался говорить ему об этом.

— Мистер Уилсон, правда ли, что на вопрос, узнаете ли вы человека, который ограбил вас, вы ответили, я цитирую: «Этот или этот», а когда секундой позже выяснилось, что один из двоих — полицейский, вы твердо указали на оставшегося, моего подзащитного?