День святого Жди-не-Жди

Лё Бестолкуй встал и пошел за бутылью. Тем временем остальные молчали и предавались разнообразной деятельности, в основном связанной с ковырянием (носов, ушей, зубов и т. п.). Переведатель вернулся с открытой литровкой фифрыловки. Попробовали. Оценки не успели еще сформулитроваться, как в дверь позвонили.

— Так-так, — сказал Лё Бестолкуй.

— Ах, — выдал Зострил.

— Ох, — выдал Сенперт.

— Э-э, — выдал Мазьё.

— Гм? — вопросительно гмыкнул Роскийи.

— Кто это может быть? — произнес Мачут.

— Так-так, — повторил Лё Бестолкуй.

Он набрался мужества, встал и сказал:

— Я открою.

И сделал это.

Вошли два выуженных из потопа персонажа. Тот, что был наверху, не нагнул голову, в результате чего ударился лбом о дверной косяк. Того, что был внизу, повело зигзагами; он толкнул переведателя и залил водой и грязью ковер, уже и так изрядно подпорченный предыдущими гостями. Человеческая пирамида распалась, и два составлявших ее элемента (в которых спираторы признали калек) поднялись, постанывая зевом и поскрипывая костью.

— Жри-жри! — приговаривали они, брызгая слюной.

— Не желаете выпить по стаканчику фифрыловки? — любезно лебезнул Лё Бестолкуй. — Того года, когда Бонжан получил Главный Приз Весенника.

— Пей-пей! — приговаривали заморыши.

Они тоже полагали, что это неудачный год.

Слепец на ощупь, паралитик ползком двинулись к одному и тому же стулу. Их распределили по достаточному количеству сидячих мест.

— Ну что? — спросил Никомед, оглядываясь.

— Ну что? — спросил Никодем, топая ногой.

— Ну что? — ответили остальные, тайно и быстро переглядываясь и перепихиваясь коленками.

Повисла пауза.

— Будто мы не знаем, что здесь происходит, — сказал Никомед.

— А что здесь происходит? — спросил Лё Бестолкуй.

— Жри-жри! — ответил Никодем.

Лё Бестолкуй все же наполнил их стаканы. Два посетителя сглотнули винище и брезгливо поморщились. Стряхнули последние капли на паркет и сопроводили их двойным плевком.

— Бесполезно говорить о том, что здесь происходит, — сказал Никодем, утирая бороду рукой.

— Бесполезно, — подтвердил Никомед, повторяя его жест.

— Ну что? — спросил Лё Бестолкуй.

— Так вот, у нас есть новости, которых вы, может, еще не знаете, — сказал Никодем.

— Наверняка не знаете, — подтвердил Никомед.

— Посмотрим, — сказал Лё Бестолкуй.

— Расскажем? — спросил Никомед, повернувшись к брату.

— Давай, — ответил Никодем, по старой привычке поворачивая лицо в сторону своего собеседника и, конечно, не видя его; у него еще оставалось несколько машинальных жестов, которые несколько облегчали сыществование.

— Значит, так, — начал Никомед, — бабка Паулина умерла.

Он подождал. Заговорщики переглянулись. У всех появилась одна и та же мысль, у всех — правильная.

— Нам по фигу, — высказался Мазьё.

Слепец скривился.

— Минуточку, — продолжил Никомед, — есть еще кое-что: сегодня утром приехал Жан Набонид с сестрой.

— Это всем известно, — сказал Зострил.

— Кто этого не знает? — усмехнулся Лё Бестолкуй.

— Секрет полишинеля! — вставил Сенперт.

— И это все? — спросил переведатель у двух ветеранов.

Те почесали затылки.

— Они все разболтают, — сказал Сенперт.

— Нужно срочно принять какое-нибудь решение, — заявил Зострил.

— Выставим их наружу, — предложил Мазьё.

— Они все разболтают, — сказал Сенперт.

— Закроем их здесь, — предложил Мачут.

— Где? — спросил Лё Бестолкуй.

Все задумались. Квартира была чуть затронута модернизацией и испытывала слабое влияние чужеземных нравов, а посему имела холодильник. Именно там, после быстрых консультативных переглядываний, спираторы заперли двух инвалидов.

Манюэль высморкался, неудачно размазав сопли по лицу. Задрал полу рубашки, использовал ее по назначению и скомандовал:

— Пошли.

Взглянув на него, Бенедикт, Роберт, Фюльбер и Альберих наклонились. Подняли ношу.

— Черт! — сказал Бенедикт. — И чем она только набивала себе пузо, эта старушенция. Не иначе как свинцом.

— Не преувеличивай, — сказал Альберих. — Я вот мускул тренирую.

— Заткнитесь, — сказал Фюльбер. — Давайте побыстрее ее отнесем и сплавим.

Они начали спускаться по лестнице.

Пришлось повозиться. Кщастью, спущали со второго этажа.

Перед выходной дверью остановились. Шел дождь.

— Черт! — сказал Бенедикт. — Опять эта жижа.

— Никогда, наверное, не прекратится, — сказал Альберих. — Старые пердуны утверждают, что раньше дождя вообще не было.

— Что-то не припомню, — сказал Фюльбер.

Манюэль и Роберт их заторопили:

— Шевелитесь! Быстрее! На свалку!

Они собрались с силами, подняли носилки и сделали три шага. Остановились. Сзади них возникла какая-то бабенция.

— Пойдете с нами? — прошептал Манюэль, обращаясь к госпоже Набонид.

— Семья, — прошептала она, — семья, — прошептала госпожа Набонид, — семья, — прошептала вдова Набонида, — семья, — прошептала невестка старой беззубой надзирательницы со Знойных Холмов.

Юноши переглянулись.

— Мощно хлещет, — сказал Бенедикт.

— Возразить нечего, — согласился Альберих.

— Действительно, — добавил Фюльбер.

Все бросили брезгливый взгляд на тело, которое якобы продолжало сруществовать под саваном. Он намокал и малапамалу очерчивал формы.

— Скорее бы дойти до свалки, — сказал Манюэль.

— Поднажмем, — предложил Роберт.

Госпожа Набонид заплакала.

— Семья… семья, — простонала она.

Но юноши ее не слушали.

И тут семья внезапно появилась.

Сначала она предстала своей самой безобидной частью. Родственники выглядели, как два туриста. Один из них оказался девицей, по причине округлых ляжек и выпуклостей под свитером.

— Похоже, Жан Набонид, — прошептал Манюэль, имея в виду не Элен.

— Похоже, — прошептал Роберт.

Юноши даже не пошевелились, чтобы сдвинуть носилки с места. После перешептываний они с большим почтением взирали на вышеназванного брата и с меньшим — на сестру.

— Это ваша бабушка, — вежливо проинформировал Альберих.

— Она умерла, — сокрушенно добавил Бенедикт.

— Мы несем ее на свалку, — объяснил Фюльбер.

— Я никогда не кричала, — проговорила Элен. — Никогда.

Юноши опустили глаза и покраснели.

— И правильно, — сказал Жан.

— Не будем терять времени, — раздался голос Поля.

Юноши обернулись: обнаружилась другая часть семьи.

— Дети мои, дети мои, — застонала Жермена.

Эвелина укрывалась от дождя под раскрывалкой, которую держал Поль. Алиса, по-прежнему в купальнике, куталась в целлофановый плащ. Рядом с ними стоял Пьер.

Юноши заметили его первым.

— Пьер Набонид, — начал Манюэль, — статуя закончена?

— Довольно об этом, — раздраженно оборвал его Поль. — Сегодня я разрешил ему выйти. Из-за нее.

Указательным пальцем он указал на носилки с покойной.

— Значит, — спросил Манюэль, — статуя не закончена?

Поль повернулся к Пьеру:

— Нет?

— Нет, — ответил Пьер.

Он шагнул к Манюэлю:

— Но сегодня у меня есть специальное разрешение выйти. Из-за нее.

Подбородком он указал на волокушу с усопшей.

— Как это все противно, — сказала Алиса.

— Старая карга, — высказалась Эвелина. — Подлая сука. Она уже никому не сможет навредить.

— Я никогда не кричала, — произнесла Элен. — Никогда.

Наконец-то Алиса поняла, кто эта девушка в шортах, и принялась очень внимательно ее разглядывать. Она находила ее на удивление совершенной. Спрашивала себя про себя, не менее ли совершенна она сама. Сравнивала носы, ноги, груди, менее заметные компоненты — мочку уха, крыло носа, впадину подмышки, изгиб щиколотки, чашечку колена, косточку локтя, блеск волоса. Она себя спрашивала, спрашивала и спрашивала, пока не спросил Роберт:

— Вам не кажется, что она начинает пованивать?