Голубой ангел

Хотя… ничего удивительного, что их с Шерри тянет к студентам. Они никакие не извращенцы из «Опасных связей», никакие не вампи­ры, мечтающие насосаться молодой кровушки. Их сердца – ракеты, ре­агирующие на тепловое излучение, устремляющиеся туда, где что-то еще горит. Они – как те старики из романа Кавабаты, которые ходят в бор­дель и платят за право поспать рядышком с молодыми красотками, по­греться у их жарких тел. Господи Иисусе! На Свенсона накатывает такая тоска – вот-вот разрыдается. Старость, смерть – до чего же это неспра­ведливо, до чего унизительно каждый день видеть, как угасают твои си­лы, угасают именно тогда, когда ты наконец понял, как их применить.

– Что с тобой? – спрашивает Шерри.

– Ничего, – угрюмо бурчит он.

Правды сказать он не может – боится, Шерри обидится на то, что он зачислил ее в ряды дряхлеющих и стареющих, хотя она таковой себя нисколечко не ощущает. Теоретически они с Шерри очень близки. Но сейчас он понимает: это – ложь. Почему-то ему кажется, что честнее быть сейчас с кем-то другим, с кем не нужно изображать ту близость, ко­торая, как принято считать, достигается годами совместной жизни. Ра­но или поздно – нет, без «или поздно» – надо будет позвонить Анджеле, сказать, что прочел главу. Можно сколько угодно откладывать, но это же его обязанность – как преподавателя.

Он улыбается Шерри.

– Если бы мне пришлось выбрать одно-единственное блюдо, которое мне предстояло бы есть за ужином всю оставшуюся жизнь, я бы заказал куриные котлеты с лимоном и тушеную картошку с ветчиной.

– А с чего бы тебе пришлось выбирать одно блюдо? – спрашивает Шерри.

– Да, действительно…

Посреди ночи Свенсон чувствует, что Шерри к нему прижимается. Он легонько, на пробу, целует ее в шею. Они занимаются любовью – страст­но, молча, почти не шевелясь, как тогда, когда в соседней комнате спала Руби.

После этого Свенсон спит как убитый, а утром просыпается в таком на редкость отличном расположении духа, что, подкрепившись кофе, решает отправиться в кабинет взглянуть на свой роман.

Первая глава не так уж и плоха. Он настолько давно не притрагивал­ся к рукописи, что ему кажется, будто это не его произведение. Иронич­ная стилизация под девятнадцатый век, описание столичного общества, Сохо, куда приезжает мечтающий о славе и богатстве Джулиус Сорли. Но дальше, стоит Джулиусу погрузиться в размышления о своем про­шлом и нынешнем положении, как все бледнеет, разваливается, мертве­ет. Хуже, чем «Первый поцелуй. Городской блюз» Кортни Элкотт. Спо­койствие, говорит себе Свенсон. Надо выпить еще кофейку, принять душ. А потом уже решать, найдет ли он в себе силы дочитать до конца, определить размеры бедствия, понять, что можно исправить.

После душа, чисто выбритый и одетый, Свенсон чувствует себя уве­реннее. Он возвращается к столу, берет рукопись, снова ее откладывает, кидается искать по дому портфель, который обнаруживает под своим пальто, вытаскивает рукопись Анджелы и опять идет в кабинет. Обяза­тельно нужно ей позвонить, она же ждет. Нельзя так жестоко ее мучить.

К телефону подходит мужчина – молодой мужчина.

– Алло! – Почему этот хмельной голос кажется таким знакомым?

Свенсон бросает трубку. Делает несколько глубоких вдохов. Вдох-выдох. Считает до пяти.

Звонит телефон.

– Извините, что звоню вам домой, – говорит Анджела.

Может, у Анджелы стоит определитель номера? Их разрешено уста­навливать в общежитии? Свенсон обливается холодным потом, пред­ставляя себе, как Анджела со своим дружком смотрят на дисплей, где по­являются цифры его номера.

– Я понимаю, что порчу вам утро, – говорит она, – но больше вы­ терпеть не могла. Вы наверняка уже прочли главу, но она вам совсем не понравилась, поэтому вы и не позвонили.

– Успокойтесь. Мне очень понравилось. Просто у меня были другие дела.

– А можно будет ее с вами обсудить? Очень нужно поговорить. Мне кажется, я схожу с ума.

– Не сходите, – говорит Свенсон. – Загляните ко мне в кабинет минут через двадцать.

Свенсон едва успевает размотать шарф и снять пальто, и тут в дверь протискивается Анджела. На ней ее обычный наряд: черная кожаная куртка, мешковатый черный свитер, черные ботинки. Но сегодня по­верх джинсов она надела еще полосатые шорты. Она опускается в кресло и сидит, подавшись вперед – локти на коленях, подбородок уперся в ладони.

– Я была уверена, что новая глава вам совсем не понравилась, – говорит она. – Решила, что вы прочли, вам не понравилось и поэтому не стали звонить.

– Вовсе нет, – говорит Свенсон. – Мне понравилось… и даже очень.

– Знаете что? – говорит она. – Вы все-таки мужчина. Не позвонить – это так по-мужски.

Э, минуточку! Все-таки мужчина? А когда это он не был мужчиной? И вообще, это к делу не относится. Он – преподаватель. Она – студентка.

– Анджела, я отлично понимаю, вы, ребята, все в глубине души убеждены, что ваши преподаватели после занятий отправляются – как Дракула – по своим гробам, где и пребывают до следующего занятия. Увы, должен вас разочаровать – мы тоже живые люди. Я прочел вашу руко­пись, и, как уже говорил, мне понравилось. Но у меня были кое-какие де­ла помимо звонка вам. Я собирался звонить…

– Извините. И что вы думаете об этой главе? Вы поверили рассказу о том, как она хотела вывести цыплят, но все яйца погибли и…

– Поверил. Мне показалось, все очень убедительно.

– Ну а вторая часть?

Свенсон перелистывает страницы.

– Ну что сказать… Получилось очень… гм-м… очень эротично. Вы ведь этого добивались? – Какую чушь он несет! Чего же еще? Анджела не ребенок. Она работала в «Сексе по телефону».

Анджела ерзает в кресле.

– Хорошо, я скажу, – произносит она, помолчав. – А потом пусть все будет по-прежнему, будто я ничего не говорила. Только пообещайте, что не станете меня презирать, ладно?

– Обещаю.

– Эти два дня, – говорит Анджела, – я каждую минуту, каждую секунду помнила только о том, что отдала вам новую главу, и все пыталась представить, как вы… Ну, я думала, вот вы живете своей обычной жизнью, завтракаете, едете на работу, но мне очень хотелось знать, читаете ли вы… – Она умолкает, смотрит на него, распахнув глаза в ужасе от того, что только что сказала.