Настоящая любовь или Жизнь как роман

Инквизитор умолкает, но некоторое время ждет, что пленник его ему ответит. Ему тяжело его молчание. Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо, смотря ему прямо в глаза и, видимо, не желая ничего возражать. Старику хотелось бы, чтобы тот сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но Он вдруг молча приближается к старику и тихо целует его в его бескровные девяностолетние уста. Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то шевелится в уголках губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит Ему.

ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР. Ступай и не приходи более… не приходи вовсе… никогда, никогда!

И выпускает Его на темные стогна града.

Пленник уходит…

И, уходя, поворачивается, оглядываясь. И когда Он оглядывается, мы узнаем в Нем Достоевского.

Панорамы Сибири с очень высокой точки или с самолета:

Гигантские массивы тайги…

Марсианский, промороженный пейзаж излуки Иртыша…

Безлюдье…

Снега…

Затерянные в этом суровом пространстве крохотные деревушки…

Босой, в ночной сорочке, Достоевский проходит из своего кабинета в спальню Марии, опускается на колени перед ее постелью, любуется женой и тихо целует ее, спящую, в ее приоткрытые, как у ребенка, губы.

Мария вздрагивает… открывает глаза и, увидев Достоевского, отталкивает его.

МАРИЯ (очень спокойно). Уйди!..

Достоевский пытается обнять ее, но она с отвращением отдирает от себя его руки, вскакивает.

МАРИЯ (горько). Уйди, я сказала! Ступай отсюда! И не приходи более! Не приходи вовсе!..

ДОСТОЕВСКИЙ. Но я муж твой!

МАРИЯ (с болью и мукой). Я не могу, Федя… Нет, я не могу…

С распущенными волосами, заспанным детским личиком, худенькая, в ночной рубашке — она выглядит ангелом, сошедшим с неба.

ДОСТОЕВСКИЙ (пылко, с вожделением). Мария! Это пройдет! Дай мне обнять тебя!

МАРИЯ (брезгливо уклоняясь). Нет… Никогда!.. К черту!..

Мария идет к двери и распахивает ее.

МАРИЯ (властно). Уйди!

ДОСТОЕВСКИЙ. Мария!!!

Достоевский в отчаянии набрасывается на нее, пытается взять ее силой.

Мария, остервенев, кусает его, царапает до крови и орет.

МАРИЯ. Нет! Нет! Ни за что!..

Но он не выпускает ее, рвет на ней ночную рубашку и пытается целовать куда попало — в шею, в грудь, в живот… Но тут на Марию накатывают приступы рвоты.

Стоя на коленях, он в бессилии размыкает руки, и Мария убегает на кухню, к помойному ведру, и он слышит, как там ее сотрясает рвота.

Он лежит на полу и плачет в отчаянии.

С кухни доносится плеск воды…

Мария, умывшись, возвращается.

МАРИЯ. Проклятый каторжник… (Переступив через Достоевского, пустым голосом.) Уйди! (Презрительно.) «Гений»!.. (Горько.) Ты загубил мою жизнь… Ты и твой Врангель…

Достоевский встает, убитой походкой выходит из спальни и слышит, как за его спиной дверь ее спальни закрывается на ключ.

Униженный и оскорбленный, он согбенно и медленно проходит в потемках в свой кабинет, стоит у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрит на освещенные месяцем снега и таежные леса России…

Звучит ноктюрн Глинки.

ГОЛОС ВРАНГЕЛЯ (за кадром). Брак Достоевского с Марией продолжался семь лет, и во все эти годы между ними не было физической близости. Женщина, любовь к которой подвигла Федора Михайловича достать императора и добиться освобождения от солдатчины, эта женщина так никогда и не ответила на его любовь, не стала его возлюбленной. Зато…

Достоевский зажигает две свечи на своем столе, садится к рукописи и, обмакнув перо, принимается писать…

ДОСТОЕВСКИЙ (шепча и диктуя сам себе). «День был жаркий, сияющий светом. Мы с Наташей пошли в сад. Наташа взглянула на меня долгим, странным взглядом. «Ваня, — сказала она, — Ваня, ведь это был сон!» «Что было сон?» — спросил я. «Все, все, — отвечала она, — все, за весь этот год. Ваня, зачем я разрушила твое счастье?»…»

ТИТР:

За годы супружества с Марией Исаевой

Достоевский написал:

«Записки из Мертвого дома»,

«Униженные и оскорбленные»,

«Дядюшкин сон»,

«Село Степанчиково и его обитатели»

На фоне этих панорам — титр:

По брусчатой мостовой Копенгагена катит дорогой экипаж. У богатого особняка с вывеской «Посольство России» кучер останавливает лошадей, из кареты выходит Федор Достоевский. Он одет с иголочки, по-европейски — в прекрасной шляпе, дорогом сюртуке, голландской манишке. Слуге, который выходит к нему на крыльцо, он вручает свою визитку. Слуга уходит в дом…

Тридцатидвухлетний барон Врангель, посол России в Дании, бежит, распахнув руки, по широкой лестнице вниз, к вестибюлю.

ВРАНГЕЛЬ (кричит). Открыть! Открыть! Зовите жену! Детей! Это же Достоевский! Великий писатель!..

С распростертыми объятиями Врангель выскакивает на крыльцо к Достоевскому.

Следом выходят его жена и двое детей.

…Достоевский и Врангель сидят в курительной комнате, в креслах, с бокалами дорогого коньяка в руках. Достоевский кладет на журнальный столик 106 рублей.

ДОСТОЕВСКИЙ. Это мой долг — деньги, которые вы тогда дали Маше на переезд в Кузнецк. Шестнадцатого апреля прошлого года она скончалась в Москве от чахотки, в полной памяти, и, прощаясь, вспоминала о вас. Передаю вам ее поклон. Она любила меня беспредельно, я любил ее тоже без меры, но мы не жили с ней счастливо. Не могу сказать вам причины, но скажу только, что, несмотря на то что мы были с ней положительно несчастны вместе, мы не могли перестать любить друг друга; даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг к другу. Как ни странно, а это было так. Я не отходил от ее постели всю зиму, до самой ее смерти…

ВРАНГЕЛЬ. Знаете, Федор Михайлович, тогда, в Сибири, я хоть и помогал вашему роману, но не предвидел в этом браке счастья для вас. Мария была обыкновенной женщиной, а вам она рисовалась в каком-то лучезарном ореоле…

ДОСТОЕВСКИЙ. Ох, Александр! Ведь это вы смотрите с нашей, мужской стороны. А есть еще их сторона, женская, для нас заповедная, терра инкогнита. И потому запомните мой совет. Будем всегда глубоко благодарны за те дни и часы счастья и ласки, которые дала нам любимая нами женщина. Не следует требовать от нее вечно жить и думать только о вас, это недостойный эгоизм, который надо уметь побороть.