Отыщите меня

— Длинно и умно ты говоришь, а почитай-ка все-таки, родим человек, повнимательней, — снова просит няня Нюся.

— Опять за крупу деньги! — хлопает себя начальник вокзала с досадою. — Ей одно, она свое! Совсем не понимает простых и ясных слов! Толку-то все равно никакого не будет, ежели даже прочитаю это письмо сверху вниз и снизу вверх.

— Да ты взгляни только хоть одним глазком, — протягивает письмо няня Нюся.

— Ну, взглянуть — не велика маета, — неохотно буркнул он и взял письмо.

Быстро пробежал глазами первую страничку. Потом, не отрывая взгляда от письма, сказал:

— На такие дела и просьбы нам броней и разрешения не дают.

— Ты, мил человек, почитай дальше, так без броней билет выдашь.

— Какое это имеет значение, — говорит он, продолжая читать. — Вам же два билета нужно… а дело это в корне безнадежное.

— Продай один, — поспешно вставляет няня Нюся, — коли не хочешь или не можешь два.

— Один детский, что ли?

— Ну да, хотя бы, — говорит няня Нюся, — а можешь взрослый.

— Путаница у вас какая-то безбожная, матушка, — говорит он, дочитав письмо. — Как я понимаю, не вы, а мальчишка должен бы к батьке съездить, но кто ж ребенка-то по взрослому билету пустит.

Он положил письмо на стол и снова заходил по небольшому кабинету. В раздумье несколько раз садился на табуретку и растирал левой рукой правое плечо. Видно, оно болело, начальник все морщился и громко кряхтел.

Няня Нюся сочувственно вздыхала и смотрела на него, но уходить не собиралась. Когда он встал и подошел к своему столу, няня Нюся снова робко спросила:

— Ну, если по взрослому не пустят, тогда давай один детский.

— Законом не положено, запрещено без провожатого, — все еще морщась, говорил он.

— А ты не беспокойся, родим человек, может, погодится как, так и сама сопровожу, а то, в крайнем деле, к кому пристрою. Мальчонка-то уж большенький, одиннадцати годков…

Начальник станции посмотрел на Павла, смерил рост глазами, встал и повернулся к няне Нюсе:

— Вот сколько тут я с вами времени теряю! Смотрю я на вас и думаю: то ли вы бессердечный и безжалостный человек, матушка, то ли упрямая такая по характеру? Я бы рад помочь…

— Помоги, — быстро встревает няня Нюся, — помоги, мил человек, всеми святыми прошу, потому продай, пожалуйста, хоть два билета, хоть один и хоть какой…

— Честное слово, за крупу деньги! Вы ж меня в государственное нарушение вовлекаете! Да меня же просто-напросто под суд отдадут! — Ни гнева, ни обиды нет у него в голосе. — Конечно, здесь дело не совсем рядовое. Можно сказать, иностранный гражданин просит…

— Он совсем даже не иностранный, а что ни на есть чистый наш советский, — торопливо говорит няня Нюся. — У мальчонки даже имя совсем наше, русское. И фамилия их чисто хохляцкая.

— Да я совсем не об этом, матушка! — Он вернул письмо. — Ничего не обещаю, но на всякий случай зайдите послезавтра.

— Ой, долго ждать, можно не успеть.

— Ну, тогда завтра будем думать.

— Спасибо вам, мил человек. — Она поклонилась ему и завязала письмо в платочек.

Звонил телефон, заходили люди, переговаривались. Няня Нюся пятилась к двери, тянула за собой Павла и кланялась. У порога поклонилась еще ниже и на радости слегка перекрестилась. Когда вышли на улицу, няня Нюся облегченно вздохнула. Заспешила на почту, и они отправили в Бозулук телеграмму. Сообщали, что выезжают. Телеграмма пройдет день-два, тогда они уже будут в пути, и папа их дождется.

До полуночи няня Нюся хлопотала и готовилась к поездке, стирала и гладила, штопала носки, пришивала пуговицы, готовила еду на дорогу. Еще с вечера решила идти к начальнику станции в полной готовности, чтобы, взяв билет, сразу же садиться на любой проходящий поезд в сторону Челябинска. Накануне она натерла больную ногу репьями и луком. Кожа на ноге покраснела и вздулась. Няня Нюся взяла валявшуюся во дворе палку и, сильно хромая, пошла в больницу. Там ей дали справку об освобождении от работы, и она отнесла справку на фабрику.

Рано утром пошли на железнодорожный вокзал. Няня Нюся несла матерчатую котомку. Там была завернута в мешочек еда, лежали деньги и последнее письмо отца.

Няня Нюся пошла к дежурной по станции в красной фуражке и спросила ее про начальника.

— Нет его и не будет, — ответила та.

— Да как это так! — всплеснула руками няня Нюся.

— Вот так. В госпиталь его увезли.

— А где этот госпиталь? — чуть не плача, спросила няня Нюся.

— Это еще зачем? — удивилась дежурная.

— Он велел нам сегодня к нему прийти.

— Его вчера увезли. Видать, гангрена на культе началась после ампутации. Он туда попал надолго.

— Беда-то какая, — вздыхает няня Нюся. — Как нам теперь-то быть? Он про нас ничего не наказывал?

— Нет.

— Этого никак не может быть… — не верит няня Нюся. — Он нам тут по военному письму билеты до Бозулука пообещал…

— Ничего не знаю… У меня нет никакого предписания о штатских.

— Нам надо обязательно сегодня в Бозулук уехать, уже и телеграмму отбили, — просит няня Нюся. — Мы и вам покажем это письмо.

— Мне бесполезно показывать, коли начальник ничего не решил. — И дежурная пошла по перрону встречать прибывающий на дальний путь товарный поезд.

На втором пути уже стоял пассажирский, и видно, что давно, нет вокруг него ни суеты, ни переполоха, все уже кое-как разместились. Поезд дожидался отправления, но никто не знал, когда ударят в колокол и дадут сигнал. Вагоны, тамбуры и подножки забиты битком, только что на окнах не висят. Маячат головы и фигурки людей на крышах. Няня Нюся остановилась у подножки, спросила:

— Куда поезд-то едет?

— Пока известно — в Челябу, а дальше видно будет или спросишь.

Няня Нюся забегала, прихрамывая.

— Давай сядем без билетов, — сказала она Павлу, — а по дороге при оказии купим.

Она водила его вдоль вагонов и высматривала место, где бы можно было пристроиться. Все двери были наглухо закрыты. Впереди в окошко паровоза высунулся машинист и смотрел на перрон.

— Уважаемый товарищ машинист, — снизу кричала няня Нюся, — возьми нас, пожалуйста, с мальчонком. Нам страсть как нужно по военному делу ехать в Бозулук. Документ на то есть…

— Нет, нет, мамаша, — ответил машинист.

У подножки вагона, заглядывая в открытый тамбур, няня Нюся просила:

— Дяденьки! Тетеньки! Пустите нас, пожалуйста! — и подталкивала вперед Павла, но никто не слушал и не жалел няню Нюсю. Она сильно хромала, от боли и волнения еще больше припадала на ногу и теперь походила на раненую, подстреленную гусыню. В глазах ее застыли мольба и отчаяние.

— Сестрица, — послышался громкий басовитый голос, — давайте-ка сюда…

Невысокий старичок стоял у перил открытой площадки между вагонами и махал рукой.

— Передавайте-ка сюда внука-то, — прокричал он.

Няня Нюся проворно схватила Павла под мышки, подняла вверх и передала в чьи-то руки. Пять или шесть рук быстро пронесли по воздуху и опустили Павла рядом со старичком. Было очень тесно, но старичок, работая локтями, готовил уже местечко для няни Нюси. Она передала котомку и попыталась подняться сама. Старичок старался подать ей руку, но дотянуться так и не смог. Няня Нюся поняла, что ей туда не взобраться, и заголосила:

— А я-то как же, как же я-то! Люди добрые, да помогите хоть! Ради бога!

Кто-то сжалился и попытался помочь, но няня Нюся каждый раз срывалась. Один раз даже сильно упала и, наверное, больно ударилась.

— Может, вам мальчонку-то назад спустить? — спросил старичок.

— Нет, нет, мил человек, я сейчас, еще немного… Он к родному отцу должен обязательно уехать. Отца-то на фронт вот-вот отправят.

— Мальчишке-то зачем на фронт?

— Нет, он не на фронт, он повидаться… проститься… — Няня Нюся вдруг заплакала. — Сопроводить я его должна.

Сделав еще несколько усилий, она остановилась. Топталась на месте, всплескивала руками, громко причитала:

— Господи милосердный, помоги! Помоги мне, господи милосердный…