Дикие ночи

Лора звонит мне из коридора клиники и говорит, что больше не может, уйдет, придет ко мне, и мы будем любить друг друга, как прежде. Я молчу, как будто меня нет, потом говорю ей, что знаю результат анализа. Теперь у нее нет надо мной никакой власти, она для меня больше не существует. Лора начинает рыдать, что-то судорожно выкрикивать:

— Ну вот, они победили, твоя мать и все остальные, я получаю по телефонным проводам пятьдесят миллионов тонн ненависти, я повержена на землю, следующая девушка, которую ты полюбишь, не будет похожа на меня, ты станешь любить ее безумно, ты же знаешь, в каком кошмаре я сейчас живу, это никогда не кончится, не будет ничего другого, а ведь я заслуживаю лучшей участи, я красивая, и один только Бог знает, как сильно я тебя люблю! Я люблю тебя больше, чем истину! — Последнюю фразу она кричит в совершенном исступлении. Я слышу звуки борьбы, трубка стукается о стену, вопли Лоры постепенно затихают, удаляются.

Ее отправляют на третий этаж, в закрытое отделение с гораздо более строгим режимом.

Я вхожу в аптеку и покупаю инсулин. Голый по пояс стою перед зеркалом в ванной и в сотый раз повторяю один и тот же, ставший привычным, жест: воткнуть иголку в вену на сгибе левой руки, забрать кровь в шприц, вытащить иглу из вены… Я держу шприц в руке, как холодное оружие, и угрожаю своему изображению в зеркале, как будто это не я, а Пьер Атон или кто-нибудь из братьев Гелиополиса. Я цежу сквозь зубы: «Я волью тебе в вены мою отравленную кровь, и ты медленно сдохнешь, как того заслужил».

Лора вышла из клиники. Прошло много дней, она звонит, но я никогда не отвечаю — не хочу с ней говорить.

Однажды утром у меня собирается съемочная группа клипа, чтобы обсудить некоторые детали. Звонит телефон, помощник режиссера снимает трубку, слушает, потом говорит мне, что это Лора. Я качаю головой и беру отводную трубку. Лора спрашивает:

— А ты кто такой?.. Вы что, трахаетесь с ним?

Ассистент совершенно багровый, я утешаю его, уговариваю не обращать внимания.

Лора пишет мне письма. «Какому одиночеству я научилась у тебя. Всю свою жизнь я буду вспоминать слезы, пролитые после любви с тобой, слезы волнения, невероятного счастья, не забуду наслаждения, которое испытала с любимым, с тобой».

В одном письме я нахожу лепестки засушенного цветка, в другом — каплю голубого хрусталя. «Любовь моя, я дарю тебе эту каплю, чтобы голубизна неба и моря были всегда с тобой».

Конечно, в конце концов я отвечаю на ее звонок. Я говорю, что не смогу забыть ни ложь, ни шантаж, Лора отвечает:

— Я докажу тебе, что изменилась, и ты вернешься ко мне.

Она нашла работу в бюро радиорекламы, ей подарили сибирскую лайку — нечто среднее между волком и собакой.

Каждые две недели я ставлю свет на телевизионной передаче, но больше не снимаю город своей маленькой видеокамерой, совершенно не переношу вечеров, после обеда растягиваюсь на кровати, как парализованный, мне кажется, что я вешу целую тонну. В два часа дня в душе поднимается тоска, в пять она становится почти непереносимой, а к восьми внезапно исчезает. Если мне нужно поразмышлять или что-то сделать, я с огромным трудом собираюсь с силами, мечтаю о кокаине, о том подъеме и концентрации всех сил и способностей, которые мне дарил наркотик и которых никогда больше не будет.

Врачи уменьшили дозу лекарства: шесть порошков в день, три утром, три вечером. Это гораздо менее мучительно. Я улыбаюсь, смеюсь, но все это на поверхности, на губах, иногда в глазах. Смех покинул глубины моего тела, все мне кажется банальным, даже растущие лиловые нарывы.

Утром, в половине восьмого, я вхожу в госпиталь Тарнье, чтобы сдать анализ крови. У меня смутное ощущение, что я где-то видел парня, сидящего в очереди передо мной, с перетянутой резиновым жгутом рукой и иголкой в вене на сгибе локтя. У него одутловатое, изуродованное саркомой Капоши лицо, он с трудом открывает глаза. Моя очередь: я сажусь на красный пластиковый стул, наклоняюсь, чтобы прочесть на формуляре имя предыдущего пациента. Оказывается, я его очень хорошо знаю, он работал с моим отцом. Этот молодой блестящий инженер был красив и силен, сейчас, надевая куртку, он выглядит как тень человека. Я здороваюсь, вряд ли он меня узнает, но отвечает и тут же уходит.

Сэми бросил Марианну. Однажды вечером он возвращается, как обычно, домой и сообщает ей, что уходит. Она в этот момент набирает на компьютере статью и делает вид, что не замечает Сэми. Он складывает вещи в сумки, хлопает дверь, и Марианна начинает рыдать, она плачет до утра.

Теперь Сэми живет с костюмершей с телевидения. Он звонит и просит порекомендовать ему адвоката, через месяц ему предстоит предстать перед судом, он совершенно растерян, не знает, что делать. Он был мертвецки пьян и попал в автомобильную аварию, полиция хотела забрать его, он их оскорблял, дрался с ними. Его посадили в Флери, и подружке пришлось внести за него залог в тридцать тысяч франков.

В субботу, во второй половине дня, я останавливаюсь у решетки, огораживающей Лорин дом. Я жду ее. Вот она идет ко мне с двумя собаками на поводке. Новый щенок уже перерос Мориса. Я целую Лору в щеку и говорю:

— Ты выглядишь лучше, чем в прошлый раз!

— А у меня все просто замечательно!

Мы едем по Западной автостраде, я останавливаюсь у дома родителей, чтобы забрать почту. Прошу Лору остаться в машине, но она настаивает, хочет пойти со мной.

Я перехватываю взгляд матери и произношу невероятно подлую фразу:

— Я приехал к вам с сумасшедшей!

Мама спрашивает:

— Что она делает здесь, ЭТА…

Мне неприятно, что она так говорит, но я молчу. Мой отец отстранился, ему как будто все равно. Лора смотрит на него с затаенной нежностью. Я беру почту, и мы уходим.

Я везу Лору в роскошный отель, размещенный в замке недалеко от Рамбуйе. На стоянке только «мерседесы» и БМВ, боссы, изменяющие женам с секретаршами, пируют в ресторане. На нас бросают удивленные взгляды, особенно на Лору. В своей мини-юбке она похожа на школьницу, сбежавшую с уроков, такой она была, когда мы познакомились.

Мы ложимся в высоченную кровать на медных ножках. Лора сверху, я вхожу в нее и закрываю глаза. Через несколько секунд смотрю на потолок через ее длинные распущенные волосы и шепчу на ухо:

— Это слишком прекрасно! — и еще много других, неприличных, слов. Лора кончает и не сдерживает своего крика.

На следующий день мы гуляем в парке возле пруда. Лора говорит мне:

— Ты знаешь, однажды я изменю свою жизнь. Буду зарабатывать деньги, уеду из Парижа, куплю дом за городом и буду выращивать лаек, тренировать их для гонок на санях… Надеюсь, что тогда я буду не одна.

Морис падает в ров, он плывет, сам не зная куда, глаза перепуганные… Я нахожу место у стены, где можно спуститься к воде и выловить несчастного пса.

Мы уезжаем из замка. Лора ласкает меня, пока я веду машину. Въехав на лесную дорогу, долго занимаемся любовью на природе, на пушистом мху под деревом, потом в машине.

Я останавливаюсь, чтобы заправиться. В туалете заправочной станции входим в одну из кабинок и опять занимаемся любовью. Лора говорит мне, что больше не может, что у нее уже все болит. С сожалением кончаю в собственную руку — я хотел бы, чтобы наша любовь длилась тысячу лет. Мы расстаемся перед Лориным домом.

Я раб все тех же ночей, моих диких ночей, но у меня уже нет ни сил, ни энергии, чтобы спускаться в чрево города. Я назначаю свидания людям, не говорящим правду о самих себе, мне плевать, уродливы они или красивы, молоды или стары, — лишь бы удовлетворяли мои пороки.