Последние истории

— Ты не задаешь вопросов, я не рассказываю. Мы ничего не знаем, и дело с концом.

Ночью она слышала, как подошел какой-то катер и женщины исчезли, но спустя несколько дней в домиках у кухни появились новые постояльцы. Майя и не расспрашивала.

Мальчик, который теперь бегал вверх-вниз, к Кишу и обратно, сказал, что они беженцы. Это внесло ясность. Беженцы откуда-то, беженцы куда-то.

Сын взял у нее для фокусов хлопчатобумажный платок и просил не выбрасывать спичечные коробки.

Майя велела ему не исчезать.

— Чтобы я все время тебя видела. И в домик Киша не заходить. Договорились?

Он кивнул, но посмотрел так же удивленно, как когда она прогнала из бунгало нахальную обезьянку.

В баре у Майка она купила пять открыток, все одинаковые: безмятежный залив, желтый песок и пальмы на берегу. Синее небо и зеленая вода, просто глянцевые фотографии из «Нэшнл джиогрэфик». Разложила их перед собой, точно карты для пасьянса. Одну написала матери. Предыдущую, почти такую же, Майя послала ей на Рождество. Перечислила — через тире — этапы путешествия. Открытка наверняка лежит у нее на столе. Четыре оставшиеся невозмутимо дожидались своей очереди; Майя подумала, что можно отправить их голландкам. Они ведь оставили свои визитки. Открытки будут томиться в холодных северных домах, среди прочей почты, телефонных счетов и банковских квитанций, пока путешествие на восток не опишет круг и странницы не вернутся в исходную точку. Матери она еще дописала: «Должны прислать счет за страховку, заплати, пожалуйста, я отдам, когда приеду».

Пустые квартиры, воздух в которых застыл в мутное желе с застрявшими пылинками; не в силах пробиться сквозь него, свет тает и стекает по оконным стеклам. На столе в маленькой кухне лежит связка ключей и трамвайный билет. В коридоре на полу валяются детские кроссовки, на подошвах присохшая грязь. Дверь в ванную чуть приоткрыта, а за ней в темноте, оставляя скользкий след, кочует чешуйница — капля органического металла. Усиками обследует клубок волос на сетке слива. В комнате на ковре, у самой стены, сто двадцать четвертый день образуется комок пыли; он уже величиной с орех. Это загадка, аномалия, хронологически обратный процесс, потому что все вокруг скорее норовит раскрошиться и рассыпаться. На кровати в спальне еще заметно небольшое углубление — кто-то тут сидел, давным-давно. Рядом лежит одинокий тощий носок.

Она глядела на обезьян, которые, пользуясь ее неподвижностью, осмелели и теперь подходили к самой террасе. Бросали на Майю быстрые хитрые взгляды, на пробу скалили зубы. Некоторые несли цеплявшихся за грудь малышей, доверчивых и равнодушных к материнским безумствам. Порой между обезьянами вспыхивали ссоры — тогда они начинали пискливо орать и злобно кидаться друг на дружку, чтобы через секунду позабыть об инциденте. Однажды, отправившись обедать, Майя легкомысленно оставила окно в ванной открытым и по возвращении обнаружила, что вся косметика перевернута вверх дном. Мыло исчезло.

Любопытство было обоюдным. Обезьяны обступали домик неровным кольцом и вглядывались в каждое Майино движение. Стоило ей подняться, животные издавали испуганные предостерегающие крики; когда она снова усаживалась в свое плетеное кресло, успокаивались и начинали искать друг у друга блох. Майя попыталась представить, какой они ее видят — бледная женщина, всегда в темных очках, подпоясанная цветным саронгом. Замечают ли ногти ее ступней с остатками голубого лака, худые коричневатые колени, маленькие складки кожи на животе, пупок? Обращают ли внимание на морщинки в уголках глаз — светлые полоски на загорелом лице? А плоский глазик сережки в ноздре? Капли пота на лбу, стягивающую волосы синюю резинку? Кажется ли она им страшной, уродливой — неловкое подражание их обезьяньей красе? Или всего лишь смазанным пятном, некой смутной опасностью, двуногой чуждостью?

Мальчик больше не хотел ни нырять, ни сидеть с матерью перед домиком, раскладывая раковины. Он неохотно делал задания по математике, неохотно записывал в дневник события минувшего дня. Ничего не читал, кроме книги Киша. Как-то раз Майя в нее заглянула — иллюстрированное, с фотографиями, пособие иллюзиониста. Теперь сын или играл с ныряльщиками в бильярд, или отрабатывал с Кишом фокусы. Когда тот надолго исчезал в своем бунгало, бежал в кухню и пытался приготовить гамбургер. С позволения Майка он донимал любимым лакомством двух поваров. Мальчик объяснил, чего хочет, и для него специально разделывали мясо, потом пережаривали с луком — все с иронически-снисходительной улыбкой. Он требовал картошки для фри и, когда наконец ее доставили на лодке, резал каким-то особым образом и жарил в китайской сковороде, давая поварам указания. Они объяснялись на примитивном английском, эквивалентами фраз.

Мальчик принес от них стишок:

Он декламировал серьезно, подсматривая в шпаргалку, — несколько слов, написанных на тыльной стороне ладони. Майя взяла его за руку и прочитала: «смерть, мясник, вода, огонь, палка, пес, кот, коза».

— Нужно запомнить порядок. Иначе пропадет смысл, — сказал сын, довольный собой.

Он забрал у матери шляпу и саронг. Зачем, не объяснил. Около пяти часов Майя спустилась вниз по дорожке и увидела, что Майк сооружает маленькую сцену и занавес из покрывал. Сын, в белых бермудах и белой футболке, очень сосредоточенно раскладывал на столике какие-то предметы. Киш сидел в кресле спиной к ней. Майя слышала его голос — он отдавал какие-то распоряжения то мальчику, то Майку. Несколько дней они сколачивали ящики, подмостки, развешивали фонарики. Майк даже привез петарды и вкопал маленькие ракетницы в песок на пляже, у входа в ресторан.

Под вечер, впервые за долгое время, на небе появились облака — правда, державшиеся вдали от острова, приклеенные к горизонту, словно клочья грязной ваты. На закате солнце погрузилось в них, подсветив фантастическими красками — розовой, ядовито-зеленой, фиолетовой. На диванах сидели только четверо — Майя с мальчиком, Киш и Майк: аквалангисты на пару дней поплыли к какому-то необыкновенному рифу. Киш выглядел спокойным и расслабленным. На лице его вновь появился румянец. Майя даже заподозрила, что это грим. Да, фокусник, небось, встает в ванной перед зеркалом и размазывает румяна в тонкие тени кирпичного цвета. Или принимает какие-то таблетки.

Киш разложил перед мальчиком игральные карты и велел загадать какую-нибудь. Потом перетасовал, вытянул одну и показал ему:

— Эта?

— Да, эта, — тот удивленно взглянул на фокусника.

— Как вы это сделали? — спросил Майк.

Киш, довольный, собрал карты.

— Я открою секрет в самом конце, если вы обещаете никому не рассказывать.

Майк принес из бара коктейли и тарелочку с экзотическими орешками.

— Откуда вы, господин Киш?

— Киш — венгерская фамилия.

— Вы венгр? — спросила Майя.

— Какая разница? Скажем так: мы — из Центральной Европы. Вы — в большей степени, я — в меньшей, потому что меня унесла более ранняя волна эмиграции. Я уехал в семидесятом году.

— В год моего рождения.

— Вот видишь, детка, мы — человеческий склад западного мира, инкубатор ready-made [15] людей. Готовой одежды. Фабричные модели: серия 56, серия 68, серия 81. — Киш сделал большой глоток и удовлетворенно улыбнулся. — Мне не следует пить. Но мы — люди хорошего качества, сделаны на совесть, — продолжал он, — так что позволяем себе больше других.