Альфа и омега

– Николушка, ты все-таки мне объясни... Ну что ты во мне нашел? Я – простая баба, и некрасивая совсем. У тебя же было все! Наверное, женщины были – пальчики оближешь... Пока я не пойму, как ты решился все бросить, – не успокоюсь. Буду в три часа ночи просыпаться и рыдать тебе над ухом... Тебе это надо? Ну, признайся, что с тобой такое произошло?

Николай задумался, и после недолгого молчания рассказал ей о видении, потрясшем его в храме Гроба Господня.

Внезапно Мира опустилась на колени прямо в дорожную пыль и начала креститься.

– Господи! Услышал молитвы мои! Господи! Господи! Господи! – слезы потекли у нее из глаз.

– Ну что ты! Что ты... – Николай стал поднимать ее с колен. – Люди увидят... Они и так думают, что мы юродивые... – а сам улыбался и гладил Миру, едва касаясь ее волос.

Однажды утром Миру начало рвать.

– Не иначе тюбукские пельмени не прижились, – отмахнулась она.

Но и на следующее утро неприятность повторилась.

– Николушка, ты будешь смеяться... Мне кажется, я беременна.

– Ты? Правда?

– Я не знаю... Но по всем народным признакам... Давай съездим в Касли, в больницу...

– У меня будет сын! – Николай подхватил Миру на руки.

– Или дочь... Ой, только не тряси меня... Растрясешь!

Он аккуратно вернул Миру на место.

– Мне ведь за сорок... Я уж думала, не забеременею... Поздновато рожать!

– Глупости... Мою маму бабушка родила в сорок четыре. А время какое было? Война! А сейчас хорошо! Мир! Мирочка! Мир во всем мире!

– Так уж и во всем...

В больнице Мирины предположения подтвердились. Николай не мог найти себе места от радости. Он скакал, как десятилетний школьник.

– У меня будет карапуз! Или карапузка! У меня!

– Ну, и у меня тоже... – скромно добавляла Мира.

Скоро она вошла в состояние плавной благости, которое иногда нисходит на женщин, вынашивающих ребенка.

Николай увлеченно ухаживал за ней, и, наплевав на приметы, где-то доставал детские вещички, старую кроватку, коляску...

– Плохая это примета...

– Глупости! Нас Бог хранит! – уверенно отмахивался он.

– Только я буду рожать дома, Николушка...

– Что за глупости? А если понадобится помощь?

– Я договорилась с повивальной бабкой.

– Ну, тебе виднее, – безоблачно ликовал Николай. Последнее время он глаз не мог отвести от маленьких детей.

Потекли счастливые, буквально шелковые беременные будни. Николай снова начал писать стихи, чего с ним не случалось уже два десятилетия... Все свои стихотворения он неизменно посвящал Мире.

Ультразвука делать не стали... Так и не знали, кто у них, мальчик или девочка.

– Тебе там темно? – частенько спрашивал Николай, прижимая ухо к Мириному круглому животику.

– Ему там хорошо... – отвечала Мира.

– А я не тебя спрашиваю, – наигранно грубил Николай.

– Видно, мне так хорошо ходить беременной, что я так и останусь с тобой, беременная навсегда.

ψ

Наконец пришел срок. Они ждали родов со дня на день, но прошла сороковая неделя, потом сорок первая...

На сорок второй неделе соседка башкирка нашептала Мире, что нужно заняться любовью, что это верный способ... Мол, скажи мужу, он тебя полюбит, тогда роды и начнутся...

Вечером того же дня Мира, потупив глаза, сообщила об этом Николаю. Он немедленно принялся целовать ее, раздел ее, разделся сам... Они смешно копошились, пристраиваясь к друг другу. Мирин живот был везде... Однако в конце концов должное свершилось...

На следующий день начались схватки и послали за повитухой.

Мира не желала лежать. Она вышагивала по спальне, как Наполеон перед битвой. Вдруг она остановилась, как вкопанная.

– Мы забыли, Николушка...

– Что? – не на шутку испугался Николай.

– Мы забыли расписаться... Так любили друг друга, что совершенно забыли пожениться!

– Я сделал тебе предложение еще двадцать лет назад...

– Не будет проблем с регистрацией ребенка?

– Глупости... Нынче и не такое регистрируют... А браки заключаются на небесах! Хотя, вот...

Он встал на одно колено и торжественно заявил:

– Мира, стань, пожалуйста, моей женой.

– А у тебя колечко есть?

– Можно я тебе вместо колечка повяжу вот эту шерстяную ниточку? – он вытянул из своего свитера тоненькую распушившуюся нить.

– Хорошо, – просто согласилась Мира, позволила повязать себе на пальчик ниточку и снова принялась выхаживать по комнате.

Схватки усилились. Отошли воды. Наконец явилась повитуха из Каслей. Старики каслинских повитух очень хвалили. Кроме выполнения своих прямых обязанностей повивальные бабки принимали участие в таинстве крещения и, выступая в качестве крестных, погружали ребенка в купель.

Николай не желал покидать комнату, но повитуха выставила его.

Начался кошмар. Мира металась и кричала в голос. Иногда повитуха деловито выбегала из комнаты.

– Ребенок большой. Не хочет выходить.

Через три часа криков из-за двери Николай не выдержал и буквально силой ворвался к Мире.

Та была в беспамятстве. Спутавшиеся волосы рассыпались по мокрому лбу. Он взял тряпочку и, намочив ее, принялся вытирать лоб.

– Потерпи, Мирочка, потерпи...

Но она не слышала его. Он физически чувствовал, как ее буквально разрывает на части. На мгновение она замирала, но тут же принималась метаться снова.

Часы этой пытки шли перед глазами Николая, как острая вереница кровавых гор. Он пытался сохранять спокойствие, пока на лице повитухи не появилось выражение испуга. Она шепнула:

– Знаешь, что, милок, вызывай-ка «скорую». Повезем в Касли, в больницу... Она у нас не разродится...

– Почему? – в ужасе спросил Николай.

– Видимо, ребенок пошел личиком... Надо кесарево делать, операцию...

– Успеем довести?

– Нужно поторопиться, а то у нее матка порвется!

Николай бросился к телефону. «Скорая» приехала через сорок минут.

– Повезло, – с облегчением вздохнула повитуха.

Миру погрузили в машину. У нее уже не было сил кричать. Она просто исступленно металась...

Под шум мотора у него в голове зашептались строки Мириных стихов:

Глаза Миры были действительно сухи. Иногда она открывала их, но Николай чувствовал, что она ничего не видит. «Она неминуемо умрет...» – эта мысль пронзила его насквозь, и, едва коснувшись, искромсала всего изнутри, как пуля со смещенным центром.

Наконец приехали в больницу. Миру на носилках внесли в приемный покой. Николай нес в руках ее тапочки.

«Неужели эти тапочки – все, что мне от нее останется!» – в ужасе подумал он. Ему хотелось рыдать, но неимоверным усилием воли он держался. Вокруг Миры засуетились сестры и врачи и тут же увезли ее в операционную.

Николая не пустили дальше дверей, ведущих из приемного покоя.

– Подождите! – закричал он и, подбежав к каталке, на которой лежала Мира, поцеловал ее в сухие, как папиросная бумага, губы. На мгновенье ему показалась, что она прильнула к его губам.

Николай метался по приемному покою, как загнанный зверь.

– Мужчина, не мельтешите. Лучше сходите, подышите воздухом, – посоветовали ему.