Кошкин стол

Вечер, несколько часов спустя. Мы с Кассием встретились в той же шлюпке, где сидели две ночи назад, — тогда удалось выяснить, что сегодня у Эмили здесь назначена встреча. Мы сидели в жаркой темноте и ловили обрывки разговора между Эмили и тем, с кем она встречалась. Представился он Люцием Перерой. Таинственный Перера, Перера из уголовного розыска! Пришел поговорить с моей кузиной и раскрыл ей свою тайну.

— Я не знала, что вы — это вы, — проговорила Эмили.

Я мысленно перебирал все голоса, которые слышал или подслушал за время путешествия, но этот голос мне точно был незнаком. Поначалу они болтали о пустяках, потом Эмили спросила, как там узник. Перера в ответ передразнил ее озабоченный тон. А потом спросил, знает ли она хотя бы, в чем именно виновен узник?

Было слышно, как Эмили ушла.

Мистер Перера остался. Ходил взад-вперед прямо под нами. Мы оказались над головой у одного из старших офицеров полиции Коломбо — так близко, что услышали, как чиркнула и вспыхнула спичка, когда он закурил.

А потом Эмили вернулась.

— Простите, — сказала она.

И ничего больше. Разговор возобновился.

Судя по голосу, Эмили была усталой, сонной, хотя ей и любопытно было узнать про Нимейера. А когда Перера начал проявлять нетерпение, она просто ушла. Не захотела продолжать разговор. Я часто подмечал в ней это — Эмили никому не позволяла пересекать определенные барьеры. Несмотря на авантюризм и хорошее воспитание, она могла замкнуться и резко повернуться спиной. Но в тот вечер она почему-то вернулась и продолжила разговор с Перерой. Из вежливости? Ее дружелюбие казалось мне притворным. Я вспомнил слова, которые услышал несколько дней назад от Сунила: «Он к тебе бегом побежит». А потом Перера будто бы откликнулся на мои мысли, — видимо, он сделал некое движение, может дотронулся до нее, потому что она сказала:

— Нет. Нет, — и тихо вскрикнула.

— Это тот браслетик, который ты выиграла? — пробормотал он. — Покажи-ка руку… — Голос был строг, можно было подумать, он проверяет какие-то одному ему известные данные. — Давай руку.

Мы будто бы слушали радио в темноте.

— Так это… — начал было он.

Потом звуки борьбы. Там что-то происходило. Разговор прервался. Громкий выдох прямо в деревянную обшивку нашей шлюпки, потом падение тела. Шепот, женским голосом.

Мы с Кассием замерли. Не знаю, сколько мы так просидели. Очень долго. Пока шепот не стих и не наступила тишина. Потом мы вылезли из шлюпки и увидели распростертое тело, мужские руки словно пытались зажать окровавленный разрез на горле. Видимо, то был мистер Перера. Мы медленно двинулись к нему, но тут тело вдруг дернулось. Мы застыли, потом бросились в темноту.

В каюте я сел на верхнюю койку и уставился на дверь, не зная, что делать дальше. Мы с Кассием не заговорили, не произнесли ни слова. Просто убежали. Если с кем я и мог бы поговорить, так с Эмили, но только не в этом случае. Видимо, у нее был нож, подумал я. Мысли выключились, я продолжал таращиться на дверь. Она открылась. Вошел Хейсти с Инвернио, Толроем и Бэбстоком; я откинулся на подушку и притворился спящим, а сам вслушивался в то, как они негромко переговаривались и делали ставки.

* * *

Мы с Кассием сидели на полу в каюте Рамадина. Было раннее утро, мы оба поняли, что должны обсудить увиденное с Рамадином: он самый рассудительный из нас, он всегда знает, как поступить. Мы пересказали ему подслушанный разговор, описали, как Эмили ушла и вернулась, что сталось с мистером Перерой, как лежащий человек цеплялся за собственное горло. Наш друг сидел и молчал, ничего не предлагая. Он тоже был ошарашен. Мы долго молчали, как после той истории с песиком и мистером де Сильвой.

Потом Рамадин произнес:

— Тебе всяко нужно с ней поговорить.

А я уже успел повидаться с Эмили. Она едва доползла до двери, чтобы впустить меня, сразу же упала обратно в кресло и снова заснула, раскинув руки и ноги. Я наклонился и потряс ее. Она сказала — всю ночь ее терзали странные сны, наверное чем-то отравилась за ужином.

— Мы ели одно и то же, — напомнил я. — А я в порядке.

— Налей мне чего-нибудь. Воды…

Я принес воды, она, не отпив, опустила стакан на колени.

— Ты ходила к шлюпкам, помнишь?

— Когда? Майкл, дай поспать.

Я снова потряс ее:

— Помнишь, ты вчера вечером выходила на палубу…

— Я весь вечер просидела здесь, разве нет?

— …и встречалась там с одним человеком?

Она поерзала в кресле.

— Мне кажется, ты сделала одну вещь. Не помнишь? Не помнишь мистера Переру?

Она с трудом приподнялась и взглянула на меня:

— А разве известно, кто он такой?

Мы с Кассием сходили туда, где видели труп мистера Переры. Встали на колени, попытались отыскать следы крови, но на палубе не было ни пятнышка.

Я вернулся в свою каюту и просидел там весь день. Мы все трое разбрелись по разным углам. Мистер Хейсти держал в шкафчике запас фруктов — подкрепляться во время игры, — я съел их, чтобы не выходить к обеду за «кошкин стол».

Я так и не понял, правильно ли я истолковал то, что увидел. Поговорить мне было не с кем. Если завести разговор с мистером Дэниелсом или мисс Ласкети — я выдам Эмили и разглашу, что она натворила. Я подумал: ведь мой дядя — судья. Может, он выручит Эмили. Или мы выручим ее, если просто промолчим. Днем я один поднялся на третью палубу. Вернулся, достал свою карту, проверил, далеко ли нам еще плыть. Потом, кажется, уснул.

Разбудил меня колокол, звавший к ужину, и вскоре после этого раздался условный стук Рамадина, а потом он вошел. Поманил меня жестом, я вышел к нему с Кассием. Ужин в тот день подали на воздухе, на складных столах, мы устроились в уголке, где никто нас не слышал. Уходя с ужина, Кассий унес с собой какой-то стакан, налитый до краев. «Кажется, это коньяк», — сообщил он. Мы нашли тихий уголок на прогулочной палубе, пересидели там несколько зарядов дождя, поглощая содержимое стакана, будто яд.

Горизонт исчез, утонул в дымке, ничего было не видно. Потом дождь кончился. А значит, оставалась надежда, что ночную прогулку узника не отменят. Для нас троих его появление стало бы хоть частичным возвращением к заведенному порядку. Поэтому мы остались на палубе, постепенно погружавшейся во тьму.

Мимо время от времени проходили вахтенные, останавливались у леера, смотрели на неспокойное море, шли дальше. Через некоторое время привели узника.

Весь этот участок палубы освещали лишь один — два прожектора, так что нас никто не видел. Узник стоял между двумя стражами. Он был в наручниках, и стоило ему сделать шаг, как цепь, сковывавшая его ноги, начинала когтить палубу. Потом он замер и спокойно позволил им надеть на шею более толстую палубную цепь. Они проделали это в темноте, на ощупь, привычными движениями. Потом до нас долетел его негромкий голос: «Снимите», и, вглядевшись повнимательнее, мы поняли, что он держит одного стража за шею, вывернув ее под очень странным углом. Узник присел на корточки, потянув за собой стража, и перекатился на бок, чтобы пленный страж мог снять с него металлический ошейник. Как только его отомкнули, узник стряхнул тот движением головы.

— Бросайте ключи мне под ноги.

Теперь он обращался ко второму стражу. Видимо, ему было известно, что у каждого стража есть свой комплект ключей. Опять зазвучал его негромкий голос, придававший властность этому бесправному человеку:

— Ключи, или я сломаю ему шею.

Второй страж не пошевелился, тогда Нимейер сильнее скрутил первого, тот умолк, возможно потерял сознание. Тут прозвучал стон. Но издал его не страж, а глухая девочка Асунта, выступившая из тени. По луне начали пробегать облака, свет ярче заливал палубу. Горизонт очистился. Если Нимейер рассчитывал совершить побег в темноте, ему не повезло.

Девочка шагнула вперед, склонилась над неподвижным стражем, взглянула на отца, покачала головой. Потом заговорила со вторым стражем своим неловким, неповоротливым голосом:

— Дайте ему ключи. Освободить ноги. Пожалуйста. Он его убьет.