Лицо порока (СИ)

— Погуляем, куда-нибудь сходим, — предложил я Насте. — А потом проводишь меня на автостанцию.

Погулять она согласилась охотно. Тихий санаторий, зимой начисто лишенный каких бы то ни было развлечений, ей за эти дни порядком наскучил.

В самом Бердянске в зимнюю пору тоже, конечно, особо некуда пойти. Ни театров, ни цирка, ни ледовых шоу. Только кинотеатр да библиотека. Но зато бессуетность города располагает к пешим прогулкам. Много ухоженных, чистеньких улочек, чем-то напоминающих одесские и севастопольские. Особенно хороша набережная. Здесь царит атмосфера провинциальной неторопливости и какой-то старомодной трогательной торжественности. В былые времена эта самая набережная совсем не радовала глаз. Но вот не так давно пост мэра занял толковый мужик, он и преобразил ее, разумно рассудив, что любой город у моря, начинается, естественно, с набережной. По распоряжению мэра причесали и парк Шмидта — чудесный уголок Бердянска, умыли главные улицы, убрали столетнюю грязь со второстепенных. И этот город из унылой нищенки в рваном, замызганном рубище запустения превратился в смеющегося крепыша, разлегшегося на берегу Азовского моря покемарить. Как жаль, что таких мэров в стране, пожалуй, и десятка не наберется! У руля в основном временщики, у которых ни ума, ни фантазии, ни энтузиазма, которые никакого следа по себе не оставляют. Они хорошо умеют только одно — заседать и «керувать»! А Бердянский мэр впустую не заседал и «не керувал», он как мог — от всей души, от всего сердца — трудился на благо бердянцев…

Мы бродили, взявшись за руки, узкими улочками, пили кофе в уютном баре возле горсовета, обошли базарные ряды. Настя цвела.

— Как мне хочется, чтобы у нас так было всегда! — обронила она, когда наша прогулка по зимнему Бердянску подходила к концу. — Чтобы ты везде водил меня, все показывал, а люди думали, что мы — муж и жена…

Я лишь молча поцеловал ее. Сказать мне было нечего.

Потом мы сидели в холодном бетонно-стеклянном мешке автостанции, ожидая рейса на Запорожье.

— Я так благодарна тебе, Ванечка, за то, что навестил, — в который раз повторяла Настя, прижимаясь к моему плечу. — Теперь ты приедешь первого января, да? Я буду считать каждый час!

Я гладил ее руки, и время от времени наклонялся, чтобы чмокнуть в мокрую щеку.

— Где мы отпразднуем наступление Нового года — в кафе или у тебя в санатории? — отвлекал я Настю от грустных мыслей.

— Никаких кафе! — мотала она головой. — Мы прекрасно посидим вдвоем в моей келье.

— Я приготовлю гуся в духовке и привезу тебе, — обещал я, продолжая ласкать Настины руки.

— Нет, лучше зажарь кролика! — вдруг попросила она.

— Но ведь ты любишь гуся! — удивившись, возражал я.

— А ты кролика! Так что давай его! — горячо настаивала она.

Бердянск уже окутывала, предсумеречная тоска, когда мой автобус отправился с автостанции. Сквозь заплаканное стекло я смотрел, как Настя неистово машет мне ручонкой, и у меня ныла душа.

В салоне автобуса надрывала пропитый голос распутная девка. Водитель — чернявый красавец-болгарин — врубил магнитофон на всю мощь и балдел, томно пыхтя сигаретой. Старый «Икарус» плавно плясал на ухабах.

Добравшись в Запорожье, я подался прямиком к Ларисе.

Мадам встретила меня в цветастом халатике, накинутом на прозрачное, очень откровенное белье. Халатик не был застегнут.

— Ну-ка, ну-ка, дай, погляжу! — я завертел ее в разные стороны, то и дело пощипывая пониже спины.

Лариса визжала и смеялась.

— Что ты вертишь меня, как юлу? Бабы в халатике «секси» не видел, что ли?

Я содрал с ее плеч халат и зашвырнул в угол прихожей.

— Тебя в таком виде вижу впервые!

— Красиво? — она прошлась передо мной, кокетливо приподняв голову.

— Возбуждающе! — рявкнул я и прибавил: — Ты — будто дешевая проститутка, из замызганного массажного салона!

Лариса, больно шлепнула меня по губам.

— Обидные у тебя комплименты!

— Прости, я пошутил, — сказал я, снимая сапоги со своих усталых ног.

Лариса подбоченилась, задорно выпятила вперед грудь.

— Ну, так красиво мне в этом белье или нет? — начала допытываться она и, скользнув рукой по моему животу, ощупала пах. — Сейчас проверим, вызываю ли я у тебя желание.

Я сгреб ее в охапку и стащил белье. Лариса, смеющаяся и нагая, обвила мою шею руками.

— Так лучше, да?

— Гораздо! — я наклонился и стал целовать соски на ее груди. И вдруг увидел под одной грудью синюшное пятно. Я оторопел. Что это? Засос? Откуда?

Ни слова не говоря, я выпустил Ларису из объятий и быстро прошел на кухню. Она вошла следом. Я сел за стол и уставился в угол, на мойку.

— Что случилось, Ваня? — спросила Лариса, с тревогой поглядывая на меня.

— Да, ничего, просто жутко устал, — промямлил я, с трудом поворачивая пересохшим языком.

— Ты что, и сегодня работал? — ее взгляд был по-прежнему исполнен беспокойства.

— Ездил по делам в Бердянск, — ответил я уже почти ровным голосом, роясь в карманах пиджака в поисках сигарет. Ну, где же они?

— Так ты, котик, наверное, голоден? — Лариса поспешила к холодильнику. — У меня есть борщ и хорошие котлеты. Сейчас быстренько разогрею…

Я смотрел на ее красивую спину, розовые ягодицы и чувствовал, как волна спокойствия и умиротворения медленно окатывает мое тело. Ну и дурак же я! Мало ли откуда мог взяться этот синяк на ее теле. Может, ударилась о что-нибудь. Почему я сразу решил, что это засос?

Я поплелся в ванную, вымыл руки. Лариса хлопотала у плиты. На столе было неубрано. Тарелки, объедки, чашки с остатками кофе… Чашек две. Почему две? У меня перехватило дыхание. Значит, у нее кто-то был. Подрыта? Соседка? Но на одной чашке есть следы губной помады, а на другой их нет. Заходил мужчина? Я попытался отбросить эту мысль. Может, и не мужчина. Ведь женщина, заглянувшая к Ларисе поболтать, могла и не накрасить губы…

Непослушными, ставшими вдруг чужими руками я медленно достал из пачки сигарету. Прикурил. И потянулся к подоконнику. Там, за занавеской, должна стоять пепельница. И она стояла там. Полная окурков дешевых сигарет…

— Лариса! — я собрал в кулак всю свою волю, и голос; мой не дрогнул. — Налей мне выпить.

— Ой! — встрепенулась она. — А водка-то и закончилась.

— Да? А вроде оставалось еще около бутылки в холодильнике, — небрежно обронил я. — Ну, ничего, сейчас смотаюсь в магазин.

Когда я вернулся, стол был уже убран, а пепельница, сверкая чистыми гранями, стояла на тумбочке. Лариса наливала в тарелку борщ.

Я ушел из ее уютной квартирки в двенадцатом часу, растревоженный и опечаленный. Не знаю, заметила ли Лариса во мне какую-то перемену, но я в ней заметил. Она была в постели рассеянной, уступчивой и, как никогда, пассивной.

Лариса, девочка… Кажется, я теряю тебя…

В понедельник вечером позвонил Потоцкий.

— Нужно встретиться! Есть разговор, — пробубнил он в трубку.

— Нужно, так встретимся! Когда?

— Желательно бы, Ванюха, прямо сейчас!

У меня не было никаких планов на вечер. Кроме как полежать на диване да посмотреть с семьей телевизор. Ради Потоцкого, человека, дающего мне возможность подзаработать, этими благами можно было и пожертвовать. Поэтому я сказал, что готов встретиться.

— Тогда я высылаю за тобой машину, — удовлетворенно пробубнил Василий. — Одевайся и спускайся вниз. К подъезду подкатит мой джип.

— Понял!

Через пятнадцать минут я мчал в машине по улицам города. Хоть и было уже около семи вечера, Потоцкий еще находился в своем офисе.

— Приветствую вас, достопочтенные господа! — поздоровался я, переступая порог кабинета, и, ослепленный ярким светом, не сразу рассмотрел, кто в нем находится.

— Здорово, писака! — весело отозвался Василий из-за своего огромного, заваленного разной ерундой стола.

В кабинете было тепло и уютно. Пылал камин. Возле него, развалясь на диване, сидели заместитель Потоцкого Егор и седовласый мужчина лет сорока пяти. Он курил толстую кубинскую сигару. Шикарный костюм незнакомца и независимый, оценивающий взгляд выдавали в нем человека, имеющего власть и деньги.