Сотворение любви (ЛП)

- Филип Рот, я такого не знаю.

- Мне хотелось бы, чтобы ты представила меня Алехандро.

- А хорошо ли это?

- Ты не обращаешь на меня внимания.

- Конечно, потому что ты говоришь глупости, дорогой, – становится понятно, что она

перестала обращать на меня внимание, и какую-то долю секунды я думаю, что она собирается извиниться, но она начинает читать про себя.

-Так ты представишь меня ему?

- Зачем?

- Думаю, он мне написал.

- И ты в это веришь?

- А, кроме того, мне хотелось бы, чтобы мы поговорили о Кларе. Он рассказал бы о ней

мне, а я – ему.

Карина начинает читать. Она читает спокойным тоном, но очень выразительно. Карина

читает не очень громко, вероятно, от сознания того, что она читает больному. До этого самого момента я не понимал, что у нее мягкий, приятный голос, слегка приглушенный, в нем нет резкости. Я хочу сказать ей, как же мне нравится ее голос, и чувствую, что язык мой сильно распух, и занимает во рту гораздо больше места, чем обычно. Я слушаю, как она описывает мне магазин часовщика в Нью-Йорке, и звучит это так, будто ей самой досконально известно то, о чем она говорит.

Когда я просыпаюсь, на дворе уже темная ночь. Карина ушла. Книга снова лежит на

столике. Как жаль, что я так и не сказал Карине, как же мне нравится ее голос. Я снова засыпаю и не просыпаюсь до самого утра. Думаю, жар уже прошел. Не будь это выражение столь пошлым и избитым, я сказал бы, что приход Карины показался мне всего лишь сном. И, тем не менее, это уже сказано.

Глава 22

Сестра входит в квартиру и торопливо меня целует. Я рассказал ей по телефону о своей болезни и, хотя я упорно твердил, что уже поправился, мне так и не удалось отговорить ее от визита ко мне. Она придирчиво осмотрела гостиную, будто ища себе дело, которое просто необходимо выполнить. Почти не останавливаясь, она проходит дальше по коридору.

- Постели убраны, – говорю я, – и в шкафу порядок.

- А ванная?

- Сверкает и блестит.

- Так, где у тебя туалет, мне надо пи-пи.

Я ей не верю. Более того, я уверен, что ее спешка не имеет ничего общего с безотлагательной физиологической потребностью. Не останови я ее, она влетела бы в спальню и принялась застилать кровать, потому что там целая куча смятых простыней и подушек. Я плохо сплю, потею и ворочаюсь, причем не только из-за недавней простуды. Мой сон никогда не был легким. Постель – свидетель моих ночных треволнений. Во сне меня преследуют не истинные страхи и тревоги, а некие смутные опасения. Я ворочаюсь, меняя положение, вытаскиваю из-под головы подушку и снова кладу, потею, устаю, меня бесит вес собственного тела. И так каждую ночь.

Сестра выходит из туалета и направляется на кухню. Я не сказал? Тут же слышится шум льющейся в раковину воды и звон посуды. Я позволяю ей перемыть посуду. Сестра меня любит и оберегает. Вот она, дебелая баба с расплывшимся телом, с засученными по локоть рукавами и с широкой улыбкой торговки. В ней нет никакого изящества. Как же замечательно иметь такую сестру из мира сего, приземленную. Я не женился бы на ней, потому что ее шумные движения, в конце концов, напугали бы меня и заставили искать укрытия в каком-нибудь темном уголке. Я не выдержал бы ее жизнерадостного голоса, каким она раздает детям безотлагательные распоряжения.

Сестра выходит из кухни и останавливается передо мной, уперев руки в бока. Она почти никогда не садится. Она разговаривает стоя и пьет кофе тоже стоя. Нередко я вижу ее с тарелкой в руках – она ест, переходя с места на место, наводя порядок, что-то расставляя, подбирая, переставляя.

- Тебе что-нибудь приготовить? Хочешь, я что-нибудь куплю? Сейчас ты хорошо себя чувствуешь? У тебя мультяшный вид. Знаешь, а у тебя очень милая квартирка.

- Как дети?

- Отлично, они счастливы. Дети – самое лучшее, что произошло в моей жизни. Тебе нужно жениться, стать отцом, а потом и дедом. Нет другой вещи на свете, которая стоит забот и мучений.

- А ты все сидишь на таблетках?

- А ты помнишь, когда я их не пила? Думаю, я тебе не говорила, но я давно уже смотрю на себя, как на слизняка, медлительного, бесформенного – ни талии, ничего, а ведь тогда я еще не была такой толстой, как сейчас. Вот ты касаешься слизняка, а он только поджимается, оставаясь все там же, выставляя напоказ свою мягкотелость… Послушай, уж не намекаешь ли ты, что я пью таблетки из-за детей? Женись, серьезно, семья это единственное, что со временем может сделать тебя счастливым.

- И поэтому ты пьешь таблетки.

- Если бы у меня не было семьи, я, несмотря на то, что пила бы их, пускала бы слюни в парке, не имея представления, идет ли дождь или солнечно. Тебе тоже следовало бы что-нибудь принимать, ведь это у нас наследственное. Посмотри на отца.

- Мы совсем не знаем отца.

- Это ты его не знаешь, а я все отрочество провела с ним. Это было все равно, что разговаривать со стиральной машиной, ну из тех, допотопных, с одной программой.

- Да сядь ты хоть на секунду.

Она садится, глядя по сторонам, и ища себе какое-нибудь дело, ускользнувшее от ее внимания.

- Рано или поздно, но я за себя не отвечаю. Я схвачу ее за шею, как куклу, и стану трясти, как грушу, пока голова не отвалится.

- Кого?

- А ты еще мне говоришь, что я пью таблетки. Ты же не живешь с ней. Если она снова спросит меня, когда придет Клара, я удавлю ее проводом от наушников. Я собираюсь привести ее сюда и оставить у тебя, чтобы она оживила твое существование.

- Когда придет Клара?

- И ты туда же? Вы что, сговорились с ней что ли, чтобы свести меня с ума? Если вы этого добьетесь, то вам придется взвалить на себя детей, потому что Мартин ни на что не годен. Он даже задницу им вытереть не смог бы.

- Я просто интересуюсь, почему она спрашивает о Кларе, когда она придет.

- Она говорит, что Клара была очень ласкова с ней, и спрашивает, когда она снова придет. И так раз за разом. Иногда я отвечаю, что через час, чтобы посмотреть, не успокоится ли она. Еще говорит, что ты очень ее любил. Бедняжка, она так растрогана и потрясена тем, что ты очень сильно любил Клару. Ты знаешь какую-то Клару?

- Одно время мы с ней встречались.

- Отличная новость, поскольку женщины задерживаются у тебя настолько, насколько у меня туалетная бумага... Тогда вот что, сделай одолжение, приведи Клару как-нибудь вечером к нам домой, глядишь, эта мания у нее и пройдет, и она даст мне отдохнуть пару дней до тех пор, пока ее не осенит другая идея.

- Не смогу. Клара погибла несколько недель тому назад. Несчастный случай, она разбилась на машине.

Пожалуй, больше всего мне нравится в моей сестре то, когда она сбрасывает маску, перестает быть этаким ураганом, в который ее превращают таблетки и горячее желание убежать от себя самой, когда она перестает наводить порядок и смеяться, перестает вести жизнь бойкого лейтенанта среди неуклюжих и нерасторопных солдат. Я обожаю ее в такие моменты, как сейчас, когда ее глаза смягчаются, становясь еще более темными. Они похожи на два колодца, вобравших в себя мою грусть. Они утягивают грусть на самое дно сестринской души, где моя печаль становится ее печалью.

- И не звонишь, – укоризненно говорит мне сестра, протягивая руку, но, не лаская меня. – Гибнет девушка, с которой ты встречаешься, а ты даже не расскажешь мне об этом, не придешь за утешением ко мне домой. Какой же ты дурак, ей-богу. Вот так взяла бы и трясла бы, трясла тебя, честное слово.

- До тех пор, пока у меня голова не отвалится?

- До тех пор, пока на место не встанет. Братишка, ты – тупица. Я ее знала? Это была та, с которой мы видели тебя как-то раз на улице, правда, не помню на какой?

Я не двигаюсь с места. Сестра пересаживается поближе ко мне и устраивается поудобнее. Она берет меня за руку и ерошит мне волосы. Если что-то мне срочно не поможет, то она усадит меня на колени и крепко-крепко обнимет, прижимая к себе, как обнимает в порыве нежности своих детей.