Сотворение любви (ЛП)

- Ты всегда играешь в команде запасным, – бросила мне в лицо одна подружка,

увлекавшаяся футболом. – Так что, с тобой у меня такое ощущение, что матч ненастоящий. Только ты поверишь, что произошло важное событие, эта самая игра, решающие моменты, но постепенно ты осознаешь, что это не игра, а тренировка, потому что на поле нет соперника, и он направил к тебе своего представителя – жалкое, бледное подобие самого себя. Самуэль, ты не играешь, не решаешься вступить в игру, не рискуешь. Меня это не удивляет, ведь ты вырос именно в такой семье: отец вышел за сигаретами и не вернулся, мать всю жизнь прожила одна, ни с кем не завязывая отношений.

- Оставь в покое моих родителей.

- Видишь? Ты их защищаешь, потому что отождествляешь себя с ними. Ты так и не

повзрослел.

Как видите, эта мысль о том, что, для того, чтобы стать зрелым человеком, ты должен

лишиться родителей, на самом деле приходит к тебе из семьи. Скорее всего, эту мысль высказала она, а я применяю ее, подстроив под себя. (Мне кажется невероятным, но именно сейчас я не помню имени той женщины, с которой поддерживал отношения на протяжении двух лет).

- Я их не защищаю, но то, что у них было, не имеет к делу никакого отношения. Ты

злишься на меня, а не на них.

Всегда получается так, что женщин бросаю я. Не то, чтобы я был настолько обаятельным

и нежным мужчиной, что они не хотели меня терять. Просто я шустрее их, я ухожу от них еще до того, как они полностью осознали мои недостатки. В этот момент я даже не знаю весело мне или грустно.

- У тебя комплекс дон Жуана, – заключила та, о ком я только что рассказал.

Мы занимались любовью, и она казалась счастливой и беззаботной. Она нежно и ласково

водила рукой по моей груди. Я, расслабившись, лежал на спине, испытывая чувство, которое мне доводится испытать довольно редко, поскольку в моей жизни не так уж много бурных романов, страстей и необузданных желаний. Я представляю, что точно так же должно чувствовать себя насытившееся, полусонно дремлющее животное. Она начала спрашивать меня о моем прошлом, о других женщинах, которые были в моей жизни. Я безразлично отвечал ей, не проявляя к разговору особого интереса, хотя под конец, по мере продвижения рассказа, я огласил ей нескончаемый список накопленных мною романов и связей. Из-за этой череды имен, женских лиц, фигур и расставаний, мне стало неловко. Она уже не улыбалась, не казалась радостной и довольной. Перестав меня ласкать, она с хмурым видом оперлась на локоть, насупив брови и поджав губы.

- Только не говори, что ты меня ревнуешь.

- Нет, не ревную. Я беспокоюсь. Лучше мне приготовиться к тому, что приближается.

Но, у меня и в помине не было, и нет гоняться за женщинами, одну за другой

прельщать и добиваться их. У меня нет желания уложить их в постель, а потом, переспав с ними, бросать их. Я не думаю об этом самом “потом”, не думаю о времени. Я погружаюсь в отношения с головой, но не как коллекционер, а как исследователь. Это только растениям плохо со мной, ведь я никак не привыкну к неразрывности чувств и постоянству.

Глава 20

Сегодня уже Карина появляется перед моей дверью с обернутым в целлофан цветочным горшком в руках. Из него торчат несколько красных цветков, как те, что я выбрал, чтобы отнести в больницу одному выздоравливающему больному. Яркие, бросающиеся в глаза, лепестки и листья, видимо, обрызганные для блеска каким-то спреем, заставляют меня подумать об актрисах с выразительными, блестящими от помады, губами и круглыми грудями. Словом, растение, которое всегда было таким, с одинаковыми листьями и одинаковыми цветками, выращенное в лаборатории.

- Мне они тоже не очень нравятся, не смотри на них так.

- Зачем ты мне их принесла?

- Ты позволишь мне пройти или оставишь стоять в дверях? Тебе часто дарили цветы? – она входит и оставляет горшок на середине стола в гостиной. Клара внимательно смотрит на него и сдвигает на несколько сантиметров в сторону. На ее лице выражение человека, вешающего картину и не уверенного в том, что она висит ровно. – Есть вопросы, на которые ты не отвечаешь, верно?

- Я благодарен тебе за дружеское внимание, но, по правде говоря, они безобразны.

- Они находились перед нишей Клары. У тебя есть обувь для прогулки по горам?

- Чьи они?

- Откуда мне знать?

- В следующий раз позвони мне. Мне хотелось бы пойти с тобой. Я думал, что родственники относят урну домой, и считал, что Алехандро...

- Так что с обувью?

- Я хочу побывать на клариной могиле.

- Сейчас я тебя спрашиваю, идешь ли ты в горы.

- Я никогда не брожу по горам. Это одно из самых скучных занятий, которые приходят мне в голову. Лазанье по горам и езда на велосипеде. Я приглашаю тебя в какой-нибудь бар выпить пивка.

- Нет ничего более скучного, чем пить пиво в каком-нибудь баре. Ну, давай, по крайней мере, надень на ноги что-нибудь поудобнее.

- Слушай, серьезно, у меня нет никакого желания совершать экскурсии.

- Это не просто экскурсия, ты пойдешь на экскурсию со мной.

В машине я закрываю глаза и слушаю музыку, которую Карина включила на полную катушку. Музыка мелодичная и излишне сентиментальная, чтобы мне нравиться, приятные голоса, хотя и поющие о потерях и разочарованиях. Песни, которые Клара тоже совершенно точно не оценила бы. Вот так, эта очень решительная и энергичная девушка слушает песни о любви.

- Почему ты улыбаешься?

- Разве я улыбался? Это все музыка. Тебя это не касается, а, может, и касается, не знаю. Но мне нравится.

- Знаешь, когда я еду одна, я тоже пою.

- Страстно и чувственно?

- Ты даже не представляешь, как.

- Ну, так продемонстрируй.

- Чтобы ты надо мной смеялся, ишь, чего удумал!

- Да не буду я смеяться, клянусь. Хотя, вру, может, и буду.

- У тебя есть, по меньшей мере, одно достоинство: ты говоришь правду.

- Так, может, ты споешь в награду за мое достоинство?

- Ни за что.

- Тогда, выходит, если бы я врал, то выиграл бы.

Карина выехала на национальную автостраду и направила машину в сторону гор. На несколько секунд она сосредоточилась на управлении, чтобы выбрать правильное направление.

- Нет, если ты врешь, то, в конечном счете, рано или поздно проигрываешь. Ты теряешь самого себя.

Я не осмеливаюсь смотреть на нее, пытаясь отыскать в ее столь высокопарных, многозначительных словах некое предостережение.

- Невелика потеря, – небрежно бросаю я и усаживаюсь поудобнее, будто бы собираясь подремать.

Отец Карины и Клары стал полностью подавленным человеком. Об этом мне рассказала Карина, когда мы ехали по дороге, огибающей обрыв, хотя я ни разу не упомянул о нем. Она поведала, как из полного задора оптимиста, в меру веселого, приветливого и сердечного человека, каким она его помнила, отец превратился в вялого, безинициативного, вечно ожидющего одобрения или неодобрения своей жены подкаблучника. Нет, в детстве она не восхищалась им, но испытывала к нему привязанность, потому что он очень редко выходил из себя, ругался или ворчал. Он на самом деле интересовался или, по крайней мере, казалось, что интересовался, их с сестрой маленькими проблемами, а для Карины они были совсем не маленькими. Он никогда не торопился вставать и начинать день, когда Карина или Клара, или они обе по утрам забирались к нему в кровать. Мама то ли страдала бессонницей, то ли просто привыкла рано вставать, но в это время она уже или возилась на кухне, или гладила белье, слушая громко включенное радио, раздражавшее остальных членов семьи. Словом, по воскресеньям, поднявшись с постели, Клара с Кариной не бежали завтракать или пожелать доброго утра маме, протягивая к ней руки. Они стремглав неслись в кровать к отцу. Он, можно сказать, ждал их, читая газету. Когда они приходили, он тут же сворачивал ее одним движением руки и отбрасывал в сторону. Так что, несмотря на то, что, судя по детским воспоминаниям Карины, ее отец был слабохарактерным человеком, дочерям никогда не казалось, что ему не хватает твердости, и он слишком мягкотел. Всем хватало крутого материнского нрава.