Осажденная крепость

ГЛАВА ПЯТАЯ

Фан хотел было ехать до пристани в такси, но расчетливый Пэнту напомнил о недавнем вздорожании платы за проезд и подсказал, что дешевле будет нанять двух рикш — багажа у Хунцзяня немного, а провожать его поедет один Фэнъи. Около пяти часов вечера двадцать второго сентября Хунцзянь в сопровождении младшего брата покинул родной дом. На границе французской концессии [105] их остановил полицейский патруль — один француз и два аннамита, проверявшие документы и вещи у всех прохожих. Ехавших в автомобилях не трогали. Фану, однако, повезло — во французском жандарме он узнал одного из своих прошлогодних попутчиков. Тот тоже признал Фана и махнул ему рукой, разрешая проезд. Фан отметил, как изменился за год бледнолицый парень, впервые покинувший тогда родную деревню — порозовел, ни дать ни взять хороший кусок мяса, глаза покраснели, живот округлился, как у надутой лягушки, — полицейский как бы старался оправдать прилепившееся к французам прозвище «лягушатники». В чертах его появилось что-то животное — Шанхай, словно остров волшебницы Цирцеи, обладает свойством быстро превращать нормальных людей в скотов. Полицейские из Аннама показались ему комичными. Глядя на них, Фан подумал, что аннамитам меньше, чем кому бы то ни было на Востоке, идет военная форма. Правда, на коротконогих японцев, волокущих саблю, тоже смешно смотреть. Эти же двое держали полицейские дубинки так, будто это были трубки для курения опиума. Да и сами они, коричневые, с черными зубами, напоминали опиекурильщиков. Словно угадав мысли Хунцзяня, они остановили отставшую коляску Фэнъи и как бы в отместку перерыли все вещи: разорвали коробку с пирожками, вскрыли ящик с мясными консервами и оставили багаж в покое только после того, как получили три юаня на чай. Хунцзяню пришлось порядком поволноваться, пока Фэнъи добрался наконец до пристани.

Фан и Чжао оказались в одной каюте, мисс Сунь — в соседней, но Ли и Гу нигде не было видно. Синьмэй от волнения весь взмок. Пароход уже отчалил, когда явился коридорный и сказал, что два пассажира из третьего класса просят Чжао спуститься к ним, так как их самих в первый класс не пустят. Фан пошел вместе с Чжао и увидел господина Гу, жестами подзывавшего их к себе.

— А господин Ли?

— Он в одной каюте со мной, сейчас умывается. Ему не удалось достать первый класс для всех — сначала давали только два билета, с трудом согласились выделить третий.

Фан и Чжао почувствовали себя неловко.

— Тогда надо было вам с господином Ли занять первый класс — мы помоложе, можем и потерпеть.

— Что вы, здесь тоже вполне удобно! — воскликнул Гу и провел их в каюту, заваленную вещами. Господин Ли, мывший в это время ноги, также успокоил вошедших:

— Мне приходилось ездить первым классом, разница очень небольшая. Да и весь путь займет двенадцать часов — стоит ли об этом говорить.

После ужина началась качка. Сидя с Чжао на прикрепленных к палубе креслах, Фан вслушивался в шум волн и ветра, вглядывался в темную даль моря и вспоминал свое прошлогоднее плаванье, когда все, казалось, было точь-в-точь как сейчас. Сделав затяжку из подаренной Фаном трубки, Чжао нарушил молчание.

— Есть у меня одно подозрение, но боюсь высказывать — вдруг оно не подтвердится, и я окажусь мелким клеветником.

— Ничего, говори, если это подозрение не касается меня.

— По-моему, Ли и Гу нам наврали. Они вполне могли купить первый класс для всех, просто им захотелось сэкономить. Ли ни разу не упоминал о трудностях с билетами — иначе я мог бы получить их через свое агентство. Меня, собственно, задевает, что они нас обманывают да еще хотят при этом заслужить нашу признательность.

— Думаю, что твоя догадка абсолютно правильна. Почему было не сказать нам откровенно? А ведь денег на дорогу нам переведено вполне достаточно.

— Ну, у них положение не такое, как у нас, — они старше возрастом, обременены семьями. Да и дорога может обойтись дороже, чем в мирное время. Кстати, сколько ты взял с собой?

— Все, что у меня оставалось — шестьдесят семь юаней плюс сто, присланные Гао Суннянем.

— Этого должно хватить. У меня при себе двести. Боюсь только, что Гу и Ли большую часть денег оставили своим семьям, и, если им будет недоставать на проезд, мы все окажемся в трудном положении. Да и багаж у них…

Фан усмехнулся:

— Да, впечатление такое, будто они и жен и детей своих упаковали и даже квартиры целиком вывезли. Видел, какой у Ли сундук — с человека высотой! Кому же они оставили деньги?

— Слушай, Фан, мы вполне можем казаться Ли и Гу зелеными юнцами, незнакомыми с материальными трудностями. Я хочу сложить с себя обязанности руководителя группы, пусть все вопросы с жильем и питанием решают они. А то выберу дорогую гостиницу или изысканную еду, и им придется тратить больше, чем они могут себе позволить.

— Смотри, какой демократ, ты же в президенты годишься! Но есть еще Сунь — она девушка робкая, боится слово сказать. Ты как «дядюшка» должен о ней позаботиться.

— Верно. И знаешь, я забыл тебе сказать, что университет не оплатил ее проезд.

— Почему?

— Сам не знаю. Гао Суннянь официально пригласил ее, но деньги перевел только на четверых. Наверное, в университете считают, что с ассистентом можно не церемониться, нетрудно подобрать и другую кандидатуру.

— Но ведь это же неправильно! Она впервые устраивается на работу, откуда у нее деньги? Нет, нужно будет поговорить с начальством на месте. А вообще-то я хотел спросить, — только, пожалуйста, не обижайся, — зачем ты взял в такую трудную и небезопасную дорогу эту неопытную девицу? Переутомится она и заболеет — для нас будет дополнительная обуза. Или у тебя на нее свои виды?

— Что за чепуха! Я все понимал, но не мог отказать ее отцу. В университете она будет работать не на моем факультете, пусть другие о ней и заботятся. А о тяготах пути я ей говорил, но она уверяла, что выдержит.

— Ну, если она выдерживает тяжести, считай, что тебе повезло…

Чжао замахнулся на Фана трубкой:

— Может, ты сам хочешь попробовать? Могу отрекомендовать тебя в лучшем виде!

— Да я даже не разглядел ее как следует! — засмеялся Фан, заслоняясь. — Однако мы ведем себя невежливо. За ужином говорили только о своих делах, сейчас одни ушли на палубу, бросив ее в каюте. А она небось тоскует — как-никак впервые покинула семью.

— Мы оба недавно пострадали от женщин, вот и побаиваемся их, как пуганая птица — силка. Впрочем, твоя забота о мисс Сунь показывает, что в сердце у тебя уже что-то зашевелилось. Хочешь, намекну ей?

— Не беспокойся, я не стану твоим «сочувственником». Ты, кажется, захватил с собой вино? Тогда прибереги его до дня помолвки с мисс Сунь.

— Опять за свое! Смотри, она услышит — получится неудобно. Я дал себе зарок: больше не влюбляться в городских девушек с высшим образованием. Достаточно того, что я ухаживал за Су Вэньвань, впредь пусть женщины за мной ухаживают. Лучше жениться на простой девушке из провинции, не слишком ученой, но здоровой и с хорошим характером. Зато я для нее буду вместо господа бога. По-моему, не стоит придавать любви такого значения: множество людей прекрасно без нее обходится.

— Услышь мой папаша твои слова, он сказал бы: «Сей отрок внемлет поучениям». Но если ты когда-нибудь станешь чиновником, такая жена не сможет помогать тебе принимать нужных людей, налаживать полезные связи.

— Но это все же лучше, чем честолюбивая жена, которая вынуждала бы меня непременно стать чиновником, да еще взятки брать. Если бы я женился на Су, я не смог бы сейчас поехать в университет Саньлюй; она заставила бы меня ехать туда, куда ей хочется.

— А тебе действительно так хочется в университет? — удивился Фан. — Такому серьезному отношению к службе и семье можно только позавидовать. Помнишь, Чу Шэньмин и Су Вэньвань рассуждали об «осажденной крепости»? Мне теперь кажется, что это сравнение можно применять ко всему, что случается в жизни. Вот мне поначалу захотелось поехать в университет, я принял приглашение, а сейчас начал жалеть об этом, только недостает мужества вернуться обратным рейсом в Шанхай. Думаю, что и ты, если бы женился на Су, скоро разочаровался бы. Рассказывают же о собаке, что, позарившись на отражение мяса в воде, роняет кусок изо рта. А человек, женившись на любимой, нередко начинает жалеть, что в воде больше не видно манящего отражения. Кстати, ты не знаешь, не определила ли Су своего поэта после свадьбы на какую-нибудь службу?