Берлинская ночь (сборник)

– По пути куда?

– В Кройцберг.

– Но на этот раз вам не удастся под предлогом моей безопасности где-нибудь меня оставить, а все удовольствие получить самому. Понятно?

Кройцберг, Крестовая гора, – это южная часть города, парк Виктория – вблизи аэропорта Темпельхоф. Здесь берлинские художники выставляют свои картины. Неподалеку от парка находится площадь Шамиссо, окруженная высокими серыми строениями, напоминающими стены крепости.

Пансион Тиллессена располагался в угловом доме – номер семнадцать, – но его закрытые ставни, сплошь заклеенные плакатами национал-социалистов и художествами КПГ, свидетельствовали о том, что в последний раз нога человека ступала здесь, когда у Бисмарка только-только пробивались усы. Не раньше.

Я подошел к парадной двери, но она была заперта. Наклонившись, я заглянул сквозь прорезь почтового ящика, но никого внутри не увидел.

По соседству, у конторы с вывеской «Генрих Биллингер, немецкий бухгалтер», угольщик раскладывал на лотках, похожих на подносы для хлеба, брикеты бурого угля. Я спросил его, не помнит ли он, когда закрылся пансион Тиллессена. Он вытер свою испачканную в саже бровь и сплюнул, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь.

– Никак не скажешь, что это был обычный пансион, – заявил он наконец. Он с сомнением посмотрел на Ингу и, тщательно выбирая слова, добавил: – Если назвать этот дом заведением с дурной репутацией, это будет мягко сказано. Правда, не дом терпимости, но все знали, что шлюхи водят сюда своих клиентов. Я припоминаю, что видел, как еще пару недель назад отсюда выходили какие-то мужчины. Владелец этого заведения к моим постоянным покупателям не принадлежал. Так, изредка покупал у меня лоток угля, и все. Сказать точно, когда пансион закрылся, я, пожалуй, не могу. И вообще не уверен в том, что это так. Вы не смотрите, что там ставни закрыты. По-моему, они здесь никогда и не открывались.

Мы с Ингой свернули за угол, в узкий переулок, мощенный булыжником. По обеим сторонам тянулись гаражи и мелкие лавчонки. На кирпичных стенах с независимым видом сидели ободранные бродячие коты. В проеме двери валялся старый матрас, железные пружины которого упирались в землю. Было заметно, что его пытались поджечь, и в моей памяти сразу возникли почерневшие остовы кроватей с тех фотографий, которые показывал мне Ильман. Мы остановились у сооружения, которое я принял за гараж, принадлежавший пансиону. Я заглянул в окошко, но оно было настолько грязным, что я не смог ничего разглядеть.

– Буду через минуту. – Я вскарабкался по водосточной трубе, висевшей на боковой стене гаража, на крышу, крытую рифленым железом.

– Скорее возвращайтесь! – крикнула Инга мне вслед.

Я осторожно прополз на четвереньках по проржавевшей насквозь крыше, не решаясь встать в полный рост – боялся своей тяжестью проломить крышу. Посмотрев вниз с противоположной стороны, я увидел маленький дворик, куда выходили задние двери пансиона.

Я стал искать водосточную трубу, чтобы спуститься, но с этой стороны ее не было, а крыша соседнего дома, принадлежавшего немецкому бухгалтеру, располагалась слишком низко, чтобы туда спрыгнуть. Мне повезло, что гараж не просматривался со стороны улицы – его загораживало здание пансиона, – и если бы кому-нибудь вздумалось, оторвав взгляд от скучных конторских книг, посмотреть вверх, меня бы все равно никто не заметил.

Впрочем, выхода у меня не было – прыгать придется, хотя высота здесь наверняка больше четырех метров. Что поделаешь?! Прыгнул, но ступни после этого болели так, будто по ним били резиновым шлангом.

Задняя дверь гаража оказалась приоткрытой, и если не считать кучи старых автомобильных покрышек, он был совершенно пуст. Я открыл двойные двери, впустил Ингу и запер их изнутри. Какое-то мгновение мы молча стояли в полумраке, глядя друг на друга, и я чуть было не поцеловал ее. Но для поцелуев с очаровательной девушкой есть места и получше, чем заброшенный гараж в Кройцберге.

Мы пересекли дворик и подошли к задней двери пансиона. Я подергал ручку, но дверь была заперта.

– Что будем делать теперь? – спросила Инга. – Попытаемся поднять засов? Или у вас есть отмычка?

– Что-то в этом роде, – сказал я и вышиб дверь ногой.

– Ловко сработано, – восхитилась Инга. – Вы, видимо, абсолютно уверены в том, что здесь никого нет.

Я усмехнулся: сквозь прорезь почтового ящика было видно, что на коврике у двери лежит куча нераспечатанных конвертов.

Я прошел внутрь. Она долго сомневалась, стоит ли меня сопровождать. Так долго, что мне пришлось даже обернуться и приободрить ее:

– Все в порядке. Здесь никого нет. И держу пари, что нет уже давно.

– Тогда зачем мы сюда пришли?

– Просто посмотреть. Вот и все.

– Вы так это сказали, будто мы зашли в магазин Грюнфельда, – заметила она, следуя за мной по мрачному каменному коридору. В тишине были слышны только наши шаги: уверенные и громкие – мои, осторожные и робкие – ее.

В конце коридора я остановился и заглянул в большую кухню, откуда шла сильная вонь. Везде были навалены горы грязной посуды. На кухонном столе валялись засиженные мухами куски сыра и мяса. Прямо над ухом прожужжала жирная муха. Шагнув в кухню, я почувствовал, что вонь стала невыносимой. Инга за моей спиной закашлялась так, что я подумал, ее сейчас вырвет. Я подбежал к окну и распахнул его. На мгновение мы задержались у окна, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Затем мой взгляд упал на пол – там перед плитой валялись какие-то клочки бумаги. Одна из дверок топки была открыта, и я наклонился, чтобы посмотреть, что в ней. Топка была забита сгоревшей бумагой – огонь кое-где пощадил уголки и края бумажных листов.

– Попробуйте вытащить то, что осталось от бумаги. Похоже, что кто-то заметал следы и сильно торопился.

– Вас интересует что-нибудь конкретное?

– Все подряд, что удастся вытащить.

Я направился к двери.

– А вы куда?

– Пойду посмотрю, что там наверху. – Я показал на кухонный лифт. – Если я вам понадоблюсь, покричите в шахту. – Она молча кивнула и закатала рукава.

Наверху повсюду торжествовал беспорядок: двери в шкафах были сорваны с петель, у столика дежурного валялись пустые ящики, а их содержимое лежало на потертом ковре. Как тут было не вспомнить о разгроме в квартире Геринга на Дерфлингерштрассе! Почти во всех спальнях с полов были сорваны доски, а трубы, судя по виду, кто-то, вероятно, обметал метлой.

Добравшись до столовой, я увидел кровь на белых обоях – впечатление, что какой-то гигант размазывал кровь по стене, а пятно крови на ковре было величиной с тарелку, не меньше. Я наступил на что-то твердое и, наклонившись, поднял предмет, который сначала принял за пулю. Это была свинцовая гирька, вся в крови. Я машинально взвесил ее на руке, а затем опустил в карман пиджака.

Деревянная полочка кухонного лифта также была покрыта кровью. Я сунул голову в шахту, чтобы позвать Ингу, и меня тут же вырвало – такой гнилью пахло оттуда. Я отшатнулся. В шахте лифта что-то застряло, и это «что-то» никак не было зачерствевшим завтраком. Закрыв нос и рот носовым платком, я снова посмотрел вниз – было ясно, что лифт застрял между этажами. Запрокинув голову, я увидел, что кто-то сунул кусок дерева в блок, чтобы заклинить его.

Я залез на полку и уселся так, что вся верхняя половина моего тела оказалась в шахте. Дотянувшись до куска дерева, я выдернул его, и мимо меня пронесся трос, на котором был подвешен лифт, затем раздался оглушительный грохот внизу: это лифт стукнулся о пол кухни. В ту же минуту оттуда донесся испуганный крик Инги, и мгновение спустя – второй, только на этот раз крик был еще дольше и еще пронзительней.

Я выскочил из столовой, слетел по ступенькам в подвальный этаж и увидел, что она стоит в коридоре, в полуобморочном состоянии прислонившись к стене.

– С тобой все в порядке?

– Это так страшно!

Инга проглотила слюну.

– О чем ты говоришь?

Я пошел в кухню, и вслед мне донеслось:

– Не ходи туда, Берни.