Золотые века [Рассказы]

Дверь открылась.

— А, господин Пьете, — сказал хозяин дома, поднимаясь ему навстречу. — Заключенные уже поднялись на борт.

— Что? Что вы говорите? — Пьер бросился к нему.

— Я говорю, что заключенные уже…

— И вы меня не предупредили! Мой брат поднимается на корабль, мой любимейший брат уходит из моей жизни навсегда, а вы, человек, взявший с меня огромную сумму за прокат окна и изъеденного древоточцами стула, даже не удосужились оповестить меня об этом!

Пьете высунулся в окно и, вцепившись в раму обеими руками, завопил:

— Жюль! Жюль! О, боже мой, Жюль!

— Господин Пьете, соседи…

— Соседи! Какие еще соседи? Что за важные персоны ваши соседи?

Пьер, потеряв голову, начал метаться по комнате, вокруг стола, словно зверь в клетке. Он бормотал:

— О, Жюль, Жюль, они увезли тебя, увезли… — Потом он неожиданно замер как вкопанный, повернулся лицом к Шисону и спросил: — Почему вы меня не предупредили? Я спрашиваю: почему вы меня не предупредили?

Он говорил требовательным и не терпящим возражений тоном, в его голосе звучала сталь. Шисон посмотрел на человека в длинном черном пальто и поднялся со стула.

— Я думал, что вы не желаете, чтобы вас беспокоили. Вы же находились в весьма приятном обществе.

— Я? В приятном обществе? Да вы с ума сошли, мой друг! — Говоря эти слова, Пьете воздевал руки вверх, а потом опускал их. Рукава скрывали его пальцы. Рука, державшая шляпу, крутилась точно крылья мельницы. Он ударил себя в грудь кулаком и разразился страшным криком: — В приятном обществе порочной твари, вы хотите сказать!

— Господин Пьете, я не позволю ни вам и ни кому другому произносить подобные слова в адрес моей жены и к тому же в моем доме.

Пьете набросился на Шисона. Сначала тот подумал, что Пьер собирается его ударить, и попытался спрятать свое лицо за клетчатой красно-белой салфеткой. Однако Пьете удовольствовался тем, что обхватил руками его череп и прокричал ему прямо в ухо:

— Вы не знаете свою жену. Ничего вы о ней не знаете. Вы представляете, что она сделала? Знаете, как она себя вела?

Шисон повернул к нему лицо, так что они почти коснулись друг друга носами.

— Она разлеглась на кровати и хотела со мной перепихнуться. Клянусь вам! — Он отодвинулся от Шисона. — А вы гарантировали мне, что это порядочная женщина! Это немыслимо.

Пьете посмотрел в окно.

— Вы хотите, чтобы я вернул вам деньги? — спросил Шисон.

— О, мой дорогой братец, братец мой! Ты всегда был таким сильным, таким безрассудным. Он не заслуживал того, чтобы я сегодня забыл о нем.

— Я готов обсудить с вами условия второго вашего заказа. Что же касается вида на порт, то в данном случае, господин Пьете, я считаю, что полностью выполнил все, что от меня требовалось.

Человек в черном длинном пальто забыл об окне. Подхваченный какой-то могучей силой, он вернулся к столу, где его внимание привлекло недоваренное крутое яйцо:

— Что это такое?

— Крутое яйцо.

— Что там внутри? Что скрывает его скорлупа?

Не ожидая ответа, он сунул палец в отверстие и погрузил в желток. Потом Пьер посмотрел на желтую жидкость с отвращением, но все-таки лизнул ее.

— Какая гадость. Я думал, что у вас не такой плохой вкус, мой друг. Вот у моего брата вкус был хороший. Этот человек всегда действовал решительно, смело и безрассудно. Я не просил его, чтобы он взял на себя ответственность за мои поступки. С детства брат всегда меня защищал. Стоило мне напроказить, как он говорил всем, что это его рук дело. О, бедный Жюль! — Тут он снова лизнул свой палец. — Отвратительно. А случалось ли вам пробовать сок из шлюхи? Я имею в виду тот, что у нее внутри.

Он резким движением схватил яйцо и сделал три больших шага по направлению к Шисону. Тот слегка раскрыл рот, только совсем чуть-чуть. Но ничего не сказал.

— Вот вам. Держите свое яйцо.

Словно заводная игрушка, Шисон протянул руку. Пьете надел шляпу и повел плечами, расправляя пальто.

— Прощайте.

Он вышел, не закрыв за собой дверь. Господин Шисон, по-прежнему держа в руке яйцо, посмотрел сначала на открытую входную дверь, а потом на закрытую дверь спальни.

Пьете вернулся, заглянул внутрь квартиры, держась за ручку двери и не переступая через порог:

— Яйцо должно вариться немного дольше. Если потом вы его аккуратно облупите и придумаете к нему какую-нибудь интересную приправу, то у вас может получиться вполне приличное и даже изысканное блюдо.

На сей раз дверь закрылась плотно, с ужасно вежливым шорохом. Со стороны порта доносился вой сирен, которые пели о грустных тропиках. Этот плач плавал в воздухе несказанно долго. Звуки его были тоскливыми, тоскливыми и шершавыми. Словно руку тебе лизнула кошка.

История пугала, которое не желало отпугивать птиц

Проведя три дня на овсяном поле, когда дождь уже успел промочить его соломенную шляпу, а красно-белая клетка фланелевой рубахи начала выцветать под лучами солнца, пугало сказало себе: „Вот теперь я все понимаю. Солнце не слепит мне глаза, потому что мои глазницы — просто дырки, вырезанные в тыкве. Мышцы и суставы у меня не болят, потому что скелетом мне служат две палки, связанные крестом. Я никогда не голоден, оттого что мой рот — не более чем круглое отверстие, а кишок под моей рубахой и вовсе нет. И ноги не мерзнут, потому что гнилая деревяшка, которую воткнули в землю, не может страдать от холода“.

В небе над головой пугало могло разглядеть птиц, всегда державшихся на почтительном расстоянии. Они боялись его, а потому не осмеливались приблизиться. Чучело поняло, что ему уготована страшная участь: до скончания века сносить удары ледяных пуль и порывы знойных ветров, и ему пришло в голову, что его жизнь не прожита даром лишь в том случае, если оно докажет свою исключительность и непохожесть на собратьев. „Я беспомощное существо, — заключило пугало после долгих-долгих раздумий и поисков выхода, — и мне дано только одно оружие в этом жестоком мире — страх, который я внушаю другим. Больше у меня ничего нет“.

Три дня спустя черная птица стала кружиться над соломенной шляпой. Когда ворон убедился в том, что людей поблизости нет, он устроился на одной из раскинутых в стороны деревянных рук.

— Карр! — сказала птица.

Пугало обрадовалось представившемуся случаю и произнесло своими оранжевыми тыквенными губами:

— Что это ты делаешь? Разве ты меня не боишься?

— Кто? Я? — удивился гость. — Мы, вороны, так умны, что умеем даже считать до семи. Вот, например, замечаю я, как семь охотников заходят в сторожку, прячусь в листве на ветке какого-нибудь дерева с густой кроной, выбрав место, которое они видят против солнца, и выжидаю. Когда охотники начинают выходить из сторожки, я их пересчитываю одного за другим. Если вышло только шестеро, я понимаю, что это — засада, и не двигаюсь с места, потому что седьмой наверняка спрятался за окном с ружьем наготове. — Тут он смиренно добавил: — Вся трудность в том, что в сторожку могут зайти восемь охотников а выйти семь. Вот тогда плохо мое дело!

Тут ворон встряхнул крыльями.

— Но ты-то просто-напросто одинокое пугало. Чего мне тебя бояться? Ты похоже на человека не больше, чем египетская мумия.

У пугала не было заранее обдуманного плана, но тут его вдруг осенило, и оно попросило ворона:

— Пожалуйста, выслушай меня! Лети к другим птицам и объясни им, что я ничего против них не имею. Совсем наоборот! Меня восхищают их грациозные пируэты в небе, я любуюсь их свободой.

— Карр! — каркнул ворон.

— Они ни разу не осмелились спуститься в мои владения, ни разу не спросили меня, согласен ли я выполнять ту задачу, для решения которой чужие руки создали меня. — Чучело всхлипнуло и пожаловалось: — О, я так бесконечно одинок! Если жизнь такова, лучше уж мне, несчастному, сразу умереть!

— Да, да, конечно, ты очень несчастно! — передразнил его жестокий ворон. — Живешь ты один, никто тебя не любит. Но обрати внимание: до сих пор ты говорил только о своем горе. Любопытный факт, не правда ли? Карр! Я вас, пугал, знаю как облупленных. Все вы одним миром мазаны.