Доктор Данилов в поликлинике или Добро пожаловать в ад!

На третий из вызовов Пахомцева уже не пошла, а вернулась в поликлинику, где немедленно рассказала обо всем Литвиновой, сегодняшнему дежурному администратору. Литвинова сразу же позвонила Шаболдиной, благо и номер искать не пришлось – домашние телефонные номера пациентов непременно записываются при приеме вызова.

Шаболдина оказалась на удивление правдивой женщиной – слово в слово подтвердила рассказ Пахомцевой.

«Наверное, решила, что раз я больничный не отобрала, то, значит, все обошлось и запираться и врать незачем», — подумала Пахомцева.

— Как будем действовать? — спросила она. — Докладную Антону Владимировичу я оставлю.

— Завтра с утра выловим Данилова в поликлинике и втроем, вместе с Ириной Станиславовной, с ним побеседуем, — ответила Литвинова и неодобрительно покачала головой. — Надо же, какой прыткий!

— Может быть, он просто не устоял перед соблазном, — Пахомцевой было свойственно ханжеское лицемерие.

— Что, она такая… эффектная? — Литвинова обеими руками очертила в воздухе контур эффектной в своем понимании женской фигуры.

— Да нет, она-то совсем невзрачная. Я имею в виду – на деньги польстился.

— Больше трехсот рублей нынче за день не платят. Больничный на пять дней?

— На шесть!

— Шесть? — Литвинова обернулась к откидному календарю, висевшему на стене, слева от нее. — Ну да, все верно, чтобы ей в воскресенье не приходить. Значит, максимум заработал он на этом тысячу восемьсот. С риском попасть под суд или испортить свою репутацию.

— Наши доктора уверены, что ОБЭП накрывает только на приеме. А на вызовах, как им кажется, можно торговать больничными спокойно.

— На вызовах устраиваются точно такие же подставы, как и на приеме. Вон, на днях по телевизору показывали, как в Мытищах…

— Да я-то все это знаю, — усмехнулась Пахомцева. — Я про врачей наших участковых говорю. Ладно, Надежда Семеновна, пойду докладную напишу и домой.

— Как там ваша дочка, Татьяна Алексеевна? — вспомнила Литвинова. — Устроилась куда-нибудь?

Дочь Пахомцевой окончила медицинское училище, но на врача учиться не пожелала, сказав матери, что нынче куда перспективнее быть психологом.

— Да, устроилась в какую-то мелкую частную клинику. — Лицо Пахомцевой выражало недовольство выбором дочери. — Вроде как намерена поступать в университет на заочный.

Глава тринадцатая

«Трибунал»

— Расскажите нам о вашем вчерашнем вызове к Шаболдиной Марине Александровне по адресу Белополянская, семь, корпус один, квартира пятьдесят два.

Перед Ириной Станиславовной, пригласившей Данилова в свой кабинет, лежала на столе карта Шаболдиной.

— И по возможности – правду, — приказным тоном «попросила» Литвинова, сидевшая за другим, «сестринским», столом.

Пахомцева сидела на одном из свободных стульев близ Литвиновой, а Данилову достался другой стул, который Ирина Станиславовна поставила посреди кабинета.

«Прямо суд военного трибунала», — подумал Данилов.

Ему было понятно, что с Шаболдиной вышел какой-то геморрой, иначе говоря – крупная проблема. По мелким проблемам начальники по трое не собираются.

— Мы ждем! — поторопила Пахомцева.

— Пришел на вызов вчера в первой половине дня. Шаболдина предъявляла жалобы на температуру, кашель… Собственно, все это написано в карте, ничего нового я вам не скажу. Осмотрел, выставил диагноз острого бронхита, назначил лечение, выдал больничный лист…

— Почему на шесть дней? — спросила Пахомцева.

— Пятый день приходился на воскресенье.

— Почему тогда не на три дня – до пятницы? — во взгляде Пахомцевой Данилов уловил отблески торжества.

— Ну ясно же, что она за три дня не поправится! Какой смысл снова посещать ее в пятницу?

— Ах, вот как! — Пахомцева скрестила руки на груди и перевела взгляд с Данилова на Литвинову.

— То есть вы утверждаете, что она была нетрудоспособна? — Литвинова сделала ударение на слове «нетрудоспособна», и Данилову сразу же стало ясно, из-за чего разгорелся весь сыр-бор.

— Да, утверждаю, — ответил он. — Может, вы мне все же скажете, какие проблемы возникли с больничным листом Шаболдиной?

— Я так и знала! — обрадованно воскликнула Пахомцева.

— Что вы знали, Татьяна Алексеевна? — вежливо спросил Данилов.

Головная боль в последнее время беспокоила Данилова редко, но сегодня, определенно, был ее день. Затылок начал наливаться тяжестью.

Пахомцева не ответила. Вместо нее заговорила Литвинова:

— Почему вы, Владимир Александрович, решили, что должны быть проблемы с больничным листом Шаболдиной?

— Потому что вы, Надежда Семеновна, сделали ударение на слове «нетрудоспособной». Нетрудно догадаться…

— Владимир Александрович, — Воскресенская говорила мягко, в глаза не смотрела, и у Данилова создалось впечатление, что она стесняется всего этого фарса, в котором ей приходится принимать участие, — вы не хотите добавить ничего сверх того, что написано вами в карте Шаболдиной?

— Мне просто нечего больше добавить, Ирина Станиславовна.

— Тогда скажу я! — Пахомцева уперла ладони в колени и слегка подалась вперед. — Я, Владимир Александрович, вчера проводила контроль ваших вызовов и посетила Шаболдину. Ее не было дома. Она пришла, когда я уже собиралась уходить. Сказала, что якобы ходила в аптеку, но ничего из лекарств купить не смогла. Я поинтересовалась температурой и услышала в ответ, что температуру она уже сбила. Скажу прямо – у меня вообще не создалось впечатления, что она больна, или, во всяком случае, нетрудоспособна!

— А у меня создалось! — сказал Данилов. — И создалось на основании осмотра. Самый что ни на есть настоящий острый бронхит…

— А почему же тогда она не сидела дома? — ехидно улыбаясь, спросила Пахомцева.

— Может, и в самом деле вышла в аптеку? — предположил Данилов. — Да и какое это вообще имеет ко мне отношение? Я отвечаю за правильность диагноза, соответствие лечения и обоснованность выдачи больничного листа, но не за соблюдение пациентом режима! А если бы она сразу же после моего ухода выпила бы стакан водки, то вы, наверное, обвинили бы меня в выдаче больничного листа пьяной прогульщице?

— Вас никто пока еще не обвиняет! — фыркнула Пахомцева.

— Мы просто пытаемся разобраться в ситуации, — добавила Литвинова.

— Может, тогда нам стоит навестить Шаболдину? — предложил Данилов. — На месте и разберемся.

— Это уже лишнее, — сказала Пахомцева. — Я уже была у нее вчера!

— А вы ее осматривали? — поинтересовался Данилов. — Легкие слушали хотя бы?

— Я не застала ее дома, она сама сказала мне, что у нее нет температуры… Этого достаточно для того, чтобы понять, что больничный лист выдан необоснованно! Шесть дней нетрудоспособности женщине, которая разгуливает по улице!

— «Разгуливает по улице» и «вышла в аптеку» – это разные понятия, не так ли? — Данилов продолжал говорить спокойно, но это спокойствие уже давалось ему с трудом.

— Не юлите, — нахмурилась Пахомцева. — Продали больничный, так имейте мужество признаться!

— Бросьте вы ваши особистские штучки! — повысил голос Данилов. — Имеете, что сказать по существу – говорите! Если нет – то я пошел работать! И прошу учесть, что сам я на участок не просился! Не доверяете выписку больничных – верните меня обратно на основную работу!

— Не смейте повышать на нас голос! — потребовала Пахомцева.

— Наверное, мне лучше уйти! — решил Данилов. — Все равно я больше ничего сказать не в состоянии. До свидания.

Он встал и, не глядя ни на кого, вышел из кабинета. Сразу же спустился на первый этаж, переписал из двух журналов вызовы и поспешил покинуть поликлинику.

По дороге на участок не переставал удивляться душевным качествам Пахомцевой. Да и Литвинова с Воскресенской хороши, устроили судилище по всей форме. Могли бы просто одернуть Пахомцеву, не городи, мол, чепуху. Но нет – не одернули, потому что сами мало чем от нее отличаются.

«А ведь неспроста она поперлась контролировать твои вызовы, Вольдемар, — сказал себе Данилов. — Тут явственно просматривается дальний прицел!»