Избранное

- Джоан Крауфорд,-промямлила дочь.-Джоан Крауфорд.

- Нет-нет, не так. Это произносится не так. Кро-фор, Кро-фор. Так они произносят.

- Крау-фор.

- Нет-нет. Кро, кро, кро. «А» и «у» вместе произносятся как «о». Да, да, они так говорят.

- Ерундовый фильм.

- Да, не совсем удачный. Но она прелестна.

- Я чуть не заснула.

- Но тебе так хотелось посмотреть…

- Мне сказали, что она красавица. Ничего особенного.

- Время идет.

- Кро-фор.

- Да, я думаю, они именно так произносят. Кро-фор. «Д» не произносится.

- Кро-фор.

- Думаю, что так. Едва ли я ошибаюсь.

Дочь полила вафли медом и, убедившись, что мед заполнил каждую ячейку, разломила вафли. Отправляя в рот сладкий хрустящий кусочек, она улыбалась матери. Но мать не смотрела на нее. Две руки ласкали одна другую: большой палец мужской руки гладил кончики пальцев женской, казалось, хотел приподнять ногти. Она не сводила глаз с этих рук неподалеку от себя, не имея никакого желания взглянуть на лица; рука вновь и вновь возвращалась к другой и медленно скользила по ней, не пропуская ни одной впадинки. Нет, на пальцах не было колец; наверно, жених с невестой или просто… Она пыталась отвести глаза и сосредоточить внимание на медовой лужице в тарелке дочери, но невольно снова переводила взор на руки парочки за соседним столом, на ласкающие друг друга пальцы, стараясь не смотреть на лица.

Дочь очистила языком зубы от застрявших кусочков вафель и орехов, потом вытерла рот, оставив на салфетке красную полосу. Прежде чем вынуть губную помаду, она снова провела языком по деснам и попросила у матери ломтик хлебца с изюмом. Сказала, что не хочет пить кофе - он взвинчивает нервы, хотя вообще-то очень ей нравится, но сейчас нет, не надо, и так нервы разошлись. Сеньора погладила ее по руке и сказала, что пора идти, еще много всяких дел. Заплатив по счету и оставив чаевые, обе поднялись из-за стола.

Североамериканец пояснил, что в месторождение следует подавать кипящую воду, вода размоет серу, сжатый воздух выбросит ее на поверхность. Он еще раз повторил свой проект, а другой американец сказал, что они очень довольны геологической разведкой, и несколько раз полоснул рукой по воздуху у самого своего лица, худощавого и красноватого, пробубнив: «Залежи - хорошо, колчедан - плохо. Залежи - хорошо, колчедан - плохо, залежи - хорошо…» Он, постукивая в такт словам американца по настольному стеклу, повторил: «…колчедан - плохо», повторил по привычке, ибо они, говоря по-испански, думают, будто он их не понимает, и не потому, что они плохо говорят по-испански, а потому, что мексиканец вообще может ничего не понять. Инженер расстелил на столе карту зоны разработок; и ему пришлось убрать локти со стола. Второй американец заявил, что месторождение так богато, что его можно с полной нагрузкой эксплуатировать до середины двадцать первого века; с полной нагрузкой, до исчерпания всех запасов, с полной… Повторив это семь раз подряд, снял с карты кулак, которым в начале речи припечатал зеленое пятно, усеянное треугольничками геологических отметок. Затем американец прищурил глаз и сказал, что кедровые и каобовые леса там тоже очень велики и что он, их мексиканский компаньон, получит на лесе сто процентов прибыли. В это дело они, североамериканские партнеры, не будут вмешиваться, хотя советуют ему вырубать леса с толком: они видели, сколько деревьев зря гибнет повсюду. А разве не ясно, что древесина стоит денег? Впрочем, это их не касается; важно, что - под лесом или не под лесом - имеются залежи серы.

Он улыбнулся и встал из-за стола. Засунув большие пальцы рук за пояс, стоял и перекатывал во рту потухшую сигару, пока один из американцев не поднялся с зажженной спичкой. Огонек приблизился, он затянулся раз-другой, пока зажатая в зубах сигара не загорелась. Он попросил у них два миллиона долларов наличными. Они спросили - в счет чего? - и пояснили, что охотно сделают его своим компаньоном с долей в триста тысяч долларов, но никто не получит и сентаво, пока капиталовложения не начнут приносить прибыли. Инженер-геолог протер очки куском замши, которую носил в кармане рубашки, а другой американец зашагал от стола к окну, от окна к столу. Тогда он повторил свои условия: речь идет не об авансе, не о кредите и не о чем-либо подобном. Это - цена, которую они должны уплатить за концессию. Без такого предварительного взноса они могут и не получить концессии. Со временем они возместят сделанный ему подарок, но без него, без подставного лица, без «прикрывали», без «frontman» - он просит простить ему эти выражения,- они не смогут добиться концессии и разрабатывать залежи. Нажав на кнопку звонка, он вызвал секретаря. Секретарь быстро огласил несколько цифр, и североамериканцы промолвили «О.К.» и повторили несколько раз: «О.К., О.К., О.К.» [16] . Он улыбнулся и предложил им два стаканчика виски, сказав, что разработки серы они могут эксплуатировать вплоть до середины двадцать первого века, но его самого им не удастся эксплуатировать ни одной минуты в двадцатом веке, и все чокнулись, и иностранцы растянули губы в улыбке, тихо прошептав: «S.O.B.» [17] - один-единственный раз.

Мать и дочь шли медленно, держась за руки. Шли, ни на что не глядя, кроме витрин, останавливаясь у каждой и приговаривая: «Как красиво, но дорого; там дальше еще лучше; погляди, ах, как красиво…» - пока наконец не устали и не зашли в кафе. Отыскали удобное местечко - подальше от туалета и от входа, где галдели продавцы лотерейных билетов и вздымались клубы сухой колючей пыли,- и попросили два бокала «Канада дрей». Мать пудрилась и рассматривала свои янтарные зрачки в зеркале пудреницы, но, взглянув на мешки, которые стали явственнее вырисовываться под глазами, захлопнула крышку. Обе смотрели на пузырьки, поднимавшиеся со дна бокалов, и ждали, пока выйдет газ - тогда можно будет медленно смаковать прохладительное. Девушка украдкой сняла с ноги туфлю и с наслаждением разминала затекшие пальцы, а сеньора вспоминала, сидя перед апельсиновым напитком, раздельные спальни в своем доме, раздельные, но смежные, вспоминала звуки, доносившиеся каждое утро и каждый вечер через запертую дверь: покашливание, стук падающих на пол башмаков, звон брошенных на подоконник ключей, скрип несмазанных петель платяного шкафа, иногда даже ритмичное дыхание спящего. Она чувствовала, как по спине пробегает холодок. Сегодня утром она подкралась на цыпочках к запертой двери и ощутила, как по спине пробежал холодок. Ее поразила мысль, что все эти обычные звуки были для нее запретными, тайными. Она вернулась в постель, закуталась в одеяло и стала смотреть в окно, где метались солнечные пятна, процеженные сквозь листву каштанов. Глотнула холодного чаю и опять уснула. Ее разбудила дочь, напомнив, что сегодня их ждет масса дел. И вот теперь, сжимая пальцами холодный бокал, она вспоминала эти утренние часы сегодняшнего дня.

Он так резко повернулся в своем вращающемся кресле, что скрипнули пружины; спросил секретаря: «Разве захочет рисковать какой-нибудь мексиканский банк? Разве найдется мексиканец, который полностью доверится мне?» Схватив желтый карандаш, нацелил его в лицо секретаря: пусть это будет подтверждено, пусть Падилья будет свидетелем - никто не хотел рисковать, а он не желает гноить такое богатство в лесах юга. Если гринго единственные, кто готов дать деньги для разработок, что остается делать? Секретарь указал на часы. Он вздохнул и сказал: «Ну ладно». И пригласил секретаря обедать. Они могли бы пообедать вместе. Не знает ли Падилья какое-нибудь новое местечко? Секретарь сказал, что, кажется, знает одно, немноголюдное и очень уютное, совсем рядом, за углом: там чудесные пирожки с сыром, тыквой, грибами. Что ж, стоит дойти. Он чувствовал себя усталым; возвращаться в контору этим вечером не хотелось. Да и сделку надо отпраздновать, Кроме того, им никогда не приходилось обедать вместе. Они молча спустились по лестнице и пошли к авениде Пятого мая.

- Вы еще очень молоды. Сколько вам лет?

- Двадцать семь.