Тампа (ЛП)

Запах сигарет настиг меня раньше, чем я успела услышать фразу полностью. Я обернулась и подняла руку к глазам, наполовину, чтобы закрыться от солнца, наполовину — в качестве приветствия. На парковке для преподавателей на подножке своего голубого фургона сидела Джанет Фейнлог. Она глядела прямо перед собой, окурок свисал в паре дюймов от ее пальцев, бросая вызов гравитации. Я не была уверена, обращалась ли она ко мне или к себе самой, поэтому убрала руку от глаз и выключила сигнализацию, которая отозвалась характерным звуком.

«Знаешь, что бы я отдала за одну лишнюю неделю лета?» — спросил она. Ее голос задрожал, выдавая ее внутренний конфликт в полной мере. Я представила как ее органы в приступе ярости дергаются в организме, пытаясь сохранить равновесие в ее дряблом животе. Ее злоба был сложена камнями прожитых безрадостных десятилетий и укреплена сталью ненависти. Она громко закашлялась, пытаясь прикрыть вырвавшийся из-под нее низкий звук пердежа. — «Лишь одну долбанную неделю, чтобы побыть свободной от этих тинейджеров». Сама она продолжала сидеть, скрючившись, но ее глаза метнулись в мою сторону, как разведчики, оценивающие, стоит ли прилагать усилия, чтобы повернуть шею. Мне стало невыносимо жаль тех молодых парней, которым не повезло быть вписанными в ее классный журнал. Я не могла представить, каково быть в ее возрасте, и мой женский организм вступал в конфликт отношений из-за того, что мне приходится с ней взаимодействовать.

В тот самый момент, как я издала в ответ нервный смешок, червяк пепла с ее сигареты наконец упал на землю. «Может в этом году вам попадется класс получше?» — спросила я. Мысль о том, что в ее классе могут быть сплошь тихие застенчивые мальчики, была невыносима. Сколько незамеченных прекрасных образцов прошло через ее класс за годы ее работы? Великаноподобные полузащитники и хрупкие недотроги — все попадали в список нежеланных в ее сексуально-слепых глазах. Судя по ее очкам, она была так слепа, что вряд ли бы что-то заметила, хоть подмени всех ее учеников на манекены для краш-тестов. Разве, быть может, что их поведение несколько улучшилось.

Когда она повернула ко мне голову, я была готова поверить, что услышала скрежет старого ржавого вала, на котором держится ее шея. Ее ассиметричные глаза наткнулись на меня и принялись изучающе сканировать, начав с ног. Этот процесс продолжался так долго и методично, что я почувствовала, как моя кожа начинает зудеть.

«Сколько, кстати, вам лет?» — проскрипела она наконец. Моя голова невольно стремилась повернуться в сторону череды школьных автобусов; сложно было не слушать возбужденные крики молодежи, будто зовущие присоединиться к ним. Она сделала продолжительную затяжку и выдохнула невозможное количество дыма; он закруживался вокруг нее и фургона, словно выхлопные газы. — «Видимо, у вас нет дня рождения».

«Нет» — улыбнулась я, возможно, слегка заносчиво. — «Не думаю, что я такая исключительная».

«Вам достаточно лет, чтобы пить?»

«Конечно», — я прокашлялась. — «Мне двадцать шесть».

Она кивнула. «Это лучший вариант, если хочешь пережить год». — Джанет поднялась и начала тяжело разворачиваться на 180 градусов, чтобы забраться в свою машину. В этот момент она напоминала барсука, страдающего лунатизмом. Ее слабые предплечья иногда как бы жили своей собственной жизнью, пытаясь преодолеть невидимые препятствия и хватая воздух со злым недовольством. Поднимаясь по двум устланным ковром ступенькам на борт своего фургона, она бесцеремонно бросила незатушенный окурок на землю. У меня возникла мысль, что она втайне надеется, что сигарета каким-то образом попадет под бензобак и устроит ей огненное погребение в традициях викингов.

Она издала протяжное рычание, как рожающая моржиха, и погрузилась в утробу фургона, откуда тут же послышался выкрик «Эй!» Я не видела, к кому это относилось, и предположила, что в кабине нежеланный пассажир. В надежде на то, что она отвлечется на него, я повернулась и направилась к своей машине, испытывая мощный выброс адреналина. Но добраться до нее быстро мне не удалось. «Все-таки, зачем вы взялись преподавать в средней школе?» — выкрикнула она вслед.

Я обернулась через плечо. Дверь кабины теперь была распахнута и Джанет уже сидела за рулем. Она пялилась на меня через лобовое стекло. Без сомнения, дай я неправильный ответ, и мотор взревет, подчиняясь давлению ее жирной ноги, нависшей сейчас над педалью газа.

От ответа можно было бы легко увильнуть — достаточно сказать какую-нибудь классическую ерунду: «как я хочу привнести изменения, как приятно видеть момент, когда ребенка озаряет понимание», но это не успокоит Джанет, не снимет ее подозрений. Они, впрочем, могут дать мне шанс отвязаться от нее.

Пожав плечами, я посмотрела на дорожку для проезда машин позади нас. Будут ли свидетели, когда глушитель ее фургона снимет скальп с моей головы, проехавшись по мне?

«Лето заканчивается, вот и все», — сказала я по возможности будничным тоном. Горячий воздух поднимался от нагретого асфальта и колыхался вокруг нас, как будто мы стояли в пшеничном поле. Как ужасно, если она, вместо того, чтобы раздавить меня своим фургоном, прижмет меня лицом к асфальту и рубцы от ожога третьей степени навсегда останутся на моем лице. Я снова подняла глаза на машину, но Джанет уже не было за лобовым стеклом. Приподнявшись на носки, я поняла, что она откинулась назад и возлегала на сиденье.

«У меня тоже», — гаркнула она. Пот с пальцев коробил гладкие картонные папки у меня в руках, и я стала обмахивать ими лицо и грудь. «Неплохая мысль, ага?» — продолжила она. — «Работай девять месяцев, гуляй три. Они тут все не говорят про это; про то, что ты все лето надеешься, ждешь, что тебе позвонят и скажут: приходить не нужно, август не закончится. Вы читали историю «Колодец и маятник?» Я тоже, но я его читаю каждый год, когда мы проходим испанскую инквизицию. Вот так. Я тут лежу на спине и гляжу вперед, и вижу там еще один учебный год». Я представила Джанет, лежащую на постели, и своей жилистой губой ощущающую нависание над ее лицом метафорического лезвия и запах его стали.

Мой телефон ожил, передавая мне текстовое сообщение от Форда. «Подарок ждет тебя дома!» — сообщало оно. Я подумала, что он, наверное, заметил убыль моего внимания к нему теперь, когда я нашла работу, и отчаянно старается не быть заброшенным.

«Отлично поболтали!» — сказала я Джанет. — «Мне пора домой, долг зовет». Я подождала пару секунд ответа, но из машины ничего не доносилось.

Я откинула крышу своего кабриолета и положила папки на водительское сиденье, чтобы их не сдуло ветром. Мой выезд с парковки оказался чуть более шумным, чем я хотела, ну да ничего — надо спустить пар перед времяпровождением с Фордом. Я лихо завернула по длинному полукругу для высадки учеников и мимо пикапов, немного подрезав бордюр и зеленую изгородь и выехала за границу школьной территории, на въезде которой установлен большой знак — электронные часы и термометр, служащие дополнением к бегущей строке, в которой ученикам напоминалось о необходимости предоставить сведения о вакцинации. Далее была иллюстрация поднявшегося на дыбы коня — школьный маскот. «СИЛА ЖЕРЕБЦА!» — восклицал плакат. Я прибавила оборотов, но разогнаться здесь было сложно. Мои глаза все время возвращались к зеркалу заднего вида, в надежде, что там каким-то образом появится Джек Патрик. Я оглянулась еще несколько раз, чтобы убедиться, что он не бежит следом за машиной, размахивая руками, босой, с расстегнутыми джинсами, крича мое имя и рыдая.

***

За ужином Форд, как гость, прятавший все время трапезы свой подарок, водрузил его на стол: это был неуклюжего вида бронежилет.

«Он огромный», — сказала я. Форд улыбался, довольный собой, с наивной глупостью полагая что это комплимент его брутальности.

«Кевлар», — сказал он, жуя, судя по произношению, свиную отбивную. — «Великолепная защита. Броня внутри. Подходит к тебе какой-нибудь мудак, приставляет пушку к спине и говорит: «Гони-ка сюда бабло, или пристрелю». Ты ему говоришь, чтобы нажимал курок до тех пор, пока он не нажмет. И даже синяка не останется».