«ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.

Мы с Семеном Прокопьевичем с неподдельным интересом смотрели на снизошедшего к нам бога и сопутствующего ему шамана, пытаясь познать непостижимую связь прошлого с настоящим. В юрте явственно слышались зычные возгласы хакасских богатырей — алыпов, дико ржали разгоряченные боем кони, скрипели колеса кибиток. А где-то за порогом юрты монотонно гудел трактор. Не мы первыми пришли на эту землю, не мы последними оставим её. Но удастся ли нам разгадать скрытую от людей тайну нашего пребывания на белом свете? Зачем мы здесь и кому это нужно?

С незапамятных времен по просторным степям кочевали целые народы и разрозненные дикие племена. В предгорьях Кузнецкого Алатау по вечерам призывно дымились еле приметные костры. А вокруг земля полнилась нетерпеливыми криками чабанов и блеянием библейских овец. И с самого неба на встречных и поперечных лилась рекой арака — молочная водка гостеприимных степняков.

И сегодня, как всегда, на горизонте неприступной стеной стоят воспетые кочевниками синие горы — тасхылы. С них-то и спускаются в долины прозрачные, как хрусталь, потоки. А разве можно забыть зеркальные озера Хакасии, в которые зачарованно смотрится лазурное небо?

Да разве можно не любить эту несравненную красоту! Думаешь о ней и тут же начинаешь понимать сыновнюю оду своей родине, написанную поэтом Михаилом Кильчичаковым:

Вроде бы всё нормально и желать лучшего не нужно. Подразумевается, что младшая в семье — это и есть самая любимая. Вся забота отдана ей. А как быть со старшей сестренкой? Ей идти на панель, чтобы обеспечить достойную жизнь малолетке? Да, она готова на такую жертву. Но станет ли после всего этого младшая хоть немного уважать старшую, свою единокровную кормилицу? Вот над чем следует задуматься сегодняшним теоретикам вроде бы прогрессивного деления страны по национальному принципу. Время властвования коммунистов ушло, но его традиции остались и развиваются в том же самом направлении. Урок Украины, Грузии, Латвии и других дочерей ничему не научил Россию.

Однако довольно лирики. Нужно сделать хотя бы небольшой экскурс в далеко не простую историю средней Сибири. Когда-то в этих степях, точнее — в Минусинской котловине, располагалось древнее кочевое государство. Жили в нем похожие на нас голубоглазые люди, по — китайски «хакацзы». Далекие предки теперешних венгров, эстонцев, финнов. Но уж никак не современных хакасов. Тут у исследователей получился полный прокол.

Под ударами воинственных соседей угрофинские племена сошли с обжитых мест и отправились далеко на запад. Покинутая ими земля опустела. Прознав о её несметных богатствах, сюда постепенно стали стягиваться монгольские, тюркские, остяцкие рода, которые и образовали своеобразное общежитие под началом енисейских киргизов или минусинских татар, что одно и то же.

Этот конгломерат родов и был присоединен к России. По реформе Сперанского здесь были образованы три степные Думы, которые успешно справлялись со своими несложными задачами. Когда же был создан Советский Союз, большевики щедро разбрасывались нужными и ненужными автономиями. Оно и понятно. Чем больше создавалось субъектов Союза, тем сильнее принижалась роль самой России, как государствообразующей державы. И не случайно черноглазые племена, в поисках объединительного начала, объявили себя «хакацзы», Вот тогда-то и был образован Хакасский национальный округ, а уже в 1930 году разнородная по составу населения земля стала автономной областью. Семь не густо заселенных районов. Руководить-то, по существу, некем.

Вот мы и подошли к главной цели нашего повествования. В конце пятидесятых годов преподаватель одного из хабаровских вузов, экономист некто Топоев, хакас по национальности, обратился в ЦК КПСС с довольно смелым для того времени письмом. Оно касалось как раз общеизвестных издержек хакасской автономии. Приведу некоторые цифры и факты того письма. В Хакасии тогда жило 500 тысяч человек, в том числе приблизительно только 40 тысяч хакасов, то бишь качинцев, сагайцев, бельтыр, койбалов, кызыльцев, чулымских татар и прочая, прочая, прочая. Остальные здешние жители были преимущественно русскими. Только четыре района могли похвастаться живыми хакасами, да и то не понимающими друг друга из-за отсутствия общности языка. По остальным трем районам кочевники только проехали куда-то на своих покрытых войлоком кибитках триста или четыреста лет назад.

Ну, с языком, кажется, хоть как-то, но вышли из положения. Спешно создали свое эсперанто на основе монгольского и тюркского лексиконов с примесью исковерканного русского языка. Труднее было найти хакасов на высокие начальственные должности. На них явно недоставало грамотеев коренной национальности, хотя смело выдвигали недоучек и неисправимых невежд.

Между тем, в Красноярском крае, в который входила Хакасия, было около 50 районов. Думается, что красноярские чиновники с помощью представителей коренных жителей этой территории справились бы с дополнительными семью районами. Зато сколько бы средств высвободилось для повышения уровня жизни тех же хакасов!

Но погоду в стране делала антирусская национальная политика. О возрождении малых народов били во все партийные колокола. Между тем, в улусах этих же хакасов хозяйничали опасные болезни и нищета. Национальная обособленность тут же обернулась своей ужасающей изнанкой. Хакасии активно помогал Красноярск, но этой помощи хватало только на содержание громоздкого руководящего аппарата, но никак не на создание хотя бы относительного благополучия в улусах. Русские специалисты плохо приживались здесь. Все русское находилось не в моде, хотя ко времени топоевского письма с жестоким режимом было вроде как покончено.

На присланную в Москву бумагу следовало прореагировать немедленно и со знанием всех поднятых в ней проблем. И тогда партийные чиновники из ЦК направили это письмо на рассмотрение в столицу области Абакан. Кремль решил прозондировать общественное мнение хакасов, чтобы снять с себя ответственность за возможную корректировку территориального деления в стране. В другое время с Топоева и его сторонников сразу снесли бы головы, а хрущевская оттепель хоть в какой-то степени позволяла если уж не действовать, то хотя бы поговорить об этом. Может, что-то из результатов диспута пригодилось бы в будущем.

Предложения Топоева обсуждали тайком. Каждый из руководящих хакасов боялся брать на себя ответственность за ту или другую позицию. Только один человек честно обрушил свой гнев на автора письма. Это был заведующий отделом пропаганды и агитации обкома партии хакас Семен Добров. До этого он был редактором областной газеты на родном языке. Неглупый, получивший в Москве высшее образование. Скажу откровенно, он не хотел бы видеть русских на хакасской земле. Конечно, не русских — рабочих и крестьян. Эти пусть себе валят лес, добывают руду, растят хлеб. Он недолюбливал русских интеллигентов. Мол, понаехали к нам отовсюду, хотя никто их не звал.

— Хакасией должны править только хакасы, — так Добров заявил композитору Кенелю, а тот случайно проговорился об этом мне. А может быть, и не случайно.

Кенель как бы испытывал меня, на чьей же я стороне. Не подключусь ли в нужное время к процессу освобождения Хакасии от русских? Кенель дружил с Добровым и высказанный им интерес был вполне понятен. Иметь в резерве собкора краевой газеты да еще с украинской фамилией было вовсе нелишне.

— В письме Топоева есть рациональное зерно, — был мой ответ Кенелю. — Нельзя резать по живому, разрывать страну на куски.