Чужак в Тарансее

Эскимос переводил встревоженный взгляд с улыбающегося лица Макриммона на заполнивших собой вход в пещеру людей, Потом тоже неуверенно заулыбался. Это была улыбка неизъяснимого облегчения и радости: испытав весь ужас морской пучины, Накусяк снова вернулся к людям.

Много дней Накусяк и Макриммон лежали рядом на кроватях в доме пастуха, пока не зажили их раны. Жена и дочери Макриммона искренне заботились об эскимосе, потому что чувствовали себя в долгу перед ним. Он же развлекал их эскимосскими песнями, и, хотя добрая хозяйка дома считала эти песни «потусторонними стенаниями», все же тепло улыбалась чужаку в ответ.

Постепенно Накусяка признали и все остальные в поселке — ведь это были незлобивые люди, и от того, что с их душ оказался снят грех человекоубийства, они испытали большое облегчение. И через несколько недель эскимоса уже любовно называли «этот чудной паренек, пришедший с моря».

Накусяк скоро приспособился к образу жизни на Гебридах, смирившись с тем, что ему уже никогда не удастся вернуться домой, на родину. Он освоил шотландский язык, стал хорошим пастухом, великолепно охотился на морских птиц и серых тюленей, был превосходным рыбаком. Через три года после появления в Тарансее он женился на старшей дочери Макриммона и возглавил новую семью, приняв по настоянию молодого местного священника, с которым подружился, христианское имя Малькольм. Длинные зимние вечера он просиживал с остальными мужчинами селения в трактире Крофтера и там, сидя у очага, резал свои удивительные фигурки, с помощью которых показывал новым товарищам, как живут люди в дальней стране Иннуит.

Так Накусяк, преодолевший долгий путь в пространстве и времени — от Лежбища Моржей до чужих краев, где он обрел новую судьбу, и прожил до конца своих дней в Тарансее. Но не как изгнанник. Задолго до того, как на исходе XIX века смерть унесла его в могилу на деревенском кладбище, он сроднился с людьми этих краев, а память о нем жива в их сердцах и по сей день.

Однажды летним вечером, уже в наши дни, у двойного камня на могиле Малькольма и его жены преклонил колени молодой человек, праправнук Накусяка, чтобы прочитать высеченную надпись, которую сочинил друживший с эскимосом священник. Лицо юноши светилось гордостью, достоинством дышала осанка, когда он вслух читал слова, запечатленные на надгробии: