Вторжение

— Гадость! — томно выкашлянула госпожа.

— Ну, я пошел! — Старший нагло ухмыльнулся мне в лицо.

У меня было такое чувство, будто сердце мое покатилось вниз и рассыпалось в прах под ногами, словно старое дерево, подточенное червями. Почувствовав испытующий взгляд девушки, я поспешно отвел глаза и, шмыгнув носом, проглотил навернувшиеся слезы…

Второй брат проводил старшего до прихожей с напутствием:

— Давай там покороче!

Потом, не обращаясь ни к кому конкретно, заявил:

— Я тоже подался, обещал той вдовушке. Можно бы и наплевать на нее, да надо стрельнуть сигаретку, так что цель — чисто гигиеническая…

Спрятав руки в карманы, я тупо уставился в окно. Темнело. Над соседней крышей показалась жуткая луна — желток в недожаренной глазунье. Без всякой цели, почти бессознательно, я двинулся к прихожей.

— Куда? — рявкнул господин.

Я обернулся, и в тот же миг что-то мягкое и влажное шлепнуло меня по лбу. Младшие брат и сестра, прячась за бабку, захихикали. Это была жевательная резинка.

Господин наставительно сказал:

— Ты бы не слонялся, а взялся за дело. Думаешь, сыновья ушли, так можно распоясаться? Не беспокойся: у меня пятый разряд по дзюдо, я был инструктором в школе полицейских. Так что пошевеливайся, не будем портить друг другу жизнь!

Вступилась дочь, до сих пор наблюдавшая эту сцену со стороны.

— Отец, он не привык вести хозяйство. И это не его вина, таким его воспитало старое общество. Он еще не освободился от феодальных понятий: мыть посуду — это, мол, женское дело. Для первого раза я возьму над ним шефство.

Господин недовольно возразил:

— Чего ты, дура, заступаешься!

— Не заступаюсь. Только ведь он перебьет всю посуду. А кроме того, демократия — это гуманизм. Никакого насилия.

Как заведенная кукла, я взял большую корзину с посудой и пошел за девушкой. Меж серых стен, провожаемый любопытными иголочками глаз местных хозяев, я проследовал к серой водопроводной колонке.

Если отбросить эмоции, работа как таковая была пустячной. Девица сказала:

— Кто бы подумал, что вы такой ловкий! — Она говорила еще что-то подбадривающее. Я молчал как камень. Мне с трудом верилось, что я вообще еще живу на белом свете.

Возвращаясь, мы прошли мимо третьего номера. Оттуда доносились недвусмысленные звуки.

— Ваш братец! — ядовито заметил я.

На этот раз промолчала девушка.

В комнате стояла пыль столбом: двое младших затеяли борьбу. Дама спала, прислонившись к стене; из-под задравшейся юбки торчали ее гигантские ноги. Старуха у окна любовалась луной и при этом загадочно улыбалась. Младенец у нее на коленях орал, будто его поджаривали. Господин сидел за моим столом, погруженный в чтение.

— Управился? — спросил он, выплевывая потухшую сигарету. — Давай чаю.

— Нет чаю, — отрезал я.

— Я тебя не спрашиваю, есть или нет. Говорю: давай. Так-то ты налаживаешь коллективную жизнь?

— Откуда же его взять, если нет?

— А ты постарайся. И в Писании сказано: твори добро без устали. И если твои усилия будут неослабны, придет время, и ты пожнешь плоды. Для общего блага трудов не жалей. Христос учил: счастье в том, чтобы давать, а не в том, чтобы получать. Так пойди же к соседям, добудь это счастье. Извинись, скажи: неужели вы нам настолько не доверяете? Это, мол, для нас оскорбление.

Я молча отправился. Но господин, словно передумав, остановил меня.

— Постой-ка! У тебя такой вид, будто ты чем-то недоволен. Может, ты надумал удрать? Так знай, что из этого ничего не выйдет. Лучше разведи-ка здесь огонь. А чай уж дочка где-нибудь раздобудет. Не удастся, тогда продаст пять-шесть книжек из тех, что здесь есть.

IV

Шел двенадцатый час, когда неверными шагами возвратился старший сын. Он был вдребезги пьян. Семейство ощетинилось. Второй брат смотрел на старшего с такой злобой, что, казалось, сейчас бросится на него. А тот, вытаращив глаза и громко икая, бормотал:

— Лягушка под карнизом, птица в небе… Чего уставились? Переживаете? Не сомневайтесь! Бросьте, бросьте!

Господин шагнул вперед.

— Где деньги? Деньги где, спрашиваю!

— Деньги? Кажется, я пропил их.

— Пропил? Вы слышите, он пропил! Ну, смотри, ты меня знаешь!

— Что такого? Выпил и закусил, и все тут. Отвяжитесь!

Слово за слово, прения разгорались. Ввязался второй брат. Кто из жаждущих крови первым пустил в ход руки — неизвестно, только комната превратилась в поле битвы. Снизу стучали в пол палкой от метлы. Соседи барабанили в стену кулаками. Весь доходный дом пробудился от сна и загудел, как потревоженный улей.

Наконец бойцы, видимо, устали. Руки опустились. Тут старший, захохотав во все горло, выбросил белый конверт.

— Что это?

Господин, вылупив глаза, схватил конверт и начал лихорадочно считать тысячные бумажки. [5] Сравнил с цифрой, проставленной на конверте.

— Чудак, сказал бы сразу: так, мол, и так, и обошлось бы без этой бессмысленной траты калорий.

Старший все еще продолжал хохотать.

— Ничего, хорошая зарядка. Полезно для души. У вас у всех не варят котелки. Неужели вы думаете, я стану пить на свои? Меня девчоночка угощала. Славная крошка, эта С. — Он покосился в мою сторону. — Я просто влюбился, завтра пойдем с ней в кино.

— Гадость, гадость, — рыдающим голосом проговорила дама. — Со мной теперь уж никто не считается.

Старший, проглотив остатки холодного чая, завалился спать. Семейство мало-помалу угомонилось, то из одного, то из другого угла доносился тяжкий вздох.

Господин крепко держал конверт с моей получкой, но все не мог успокоиться. Я же и вовсе был взвинчен до предела. Внезапный приступ ярости заставил меня вскочить и броситься на него. Результат вряд ли нужно описывать. Собрание, большинство голосов, резолюция: деньги принадлежат им. И вдобавок — отвратительная шишка под моим правым глазом, кулак второго сыночка.

— Фашист! — с горечью сказал господин. — Легче собаку научить говорить, чем его вразумить. К-кун, ты бы все же старался привыкать к жизни современных культурных людей. Для твоего же блага. Вот я изучаю возможность обучения собак речи. — И с заметной гордостью добавил: — Завершение моего исследования принесет большие перемены во всем общественном укладе. Можно бы рассказать подробнее, да ты вряд ли поймешь. В основу я положил учение Павлова, открывшего физиологический механизм речи. При помощи гипноза я воздействую на мозговую кору собаки и таким образом добиваюсь эмпирического возбуждения речевого центра. Ну как, соображаешь? Не я один, в нашей семье все ведут какую-нибудь выдающуюся научную работу на благо общества. Старший сын специализируется по криминалистической психологии, в экспериментальном плане. Второй сын ведет специальное исследование женской сексуальной сферы. Моя жена служит ему великолепным подопытным объектом. Моя мать, теперь-то она несколько сдала позиции, но в свое время была большим специалистом по части мужской психологии. Параллельно она исследовала «слепые пятна» [6] у продавцов в универмагах. Эту специализацию усваивают по наследству двое моих младших детей, хотя они еще и глуповаты. Старшая у меня немного в другом роде: пишет стихи. В ближайшее время выходит ее сборник «Вселенская любовь». Самый младшенький, правда, еще не умеет и говорить, но путем тренировки уже обучен участвовать в единогласном голосовании. Кроме того, он являет собой великолепный экспериментальный материал к теме: речь у собак.

— Вот тебе жизнь культурной семьи нашего времени. Небось не ожидал? Если бы ты с нами сотрудничал, была бы и польза для наших исследований, и ты приобрел бы навыки культурного человека.

Тут я заметил, что все уже погрузились в сладкий сон, кроме девушки, которая тихо всхлипывала.