Косметика врага

– Ничего подобного! Существуют шарики Кес.

– Ну, конечно, шарики Кес – самое замечательное изобретение человека. Но ведь в вашей дорожной сумке их нет?

– В аэропорту есть аптека. Я сейчас пойду и куплю их.

– Мой бедный друг, неужели вы полагаете, что я не скупил их все перед тем, как взяться за вас? Я же сказал, что у меня все предусмотрено. Хотите узнать, что я вам говорил, когда вы сидели с зажатыми ушами?

– Нет.

– А я все равно скажу. Я говорил, что человек – это крепость, а его органы чувств – это двери. И слух защищен хуже всех. Вот почему вы потерпели поражение.

– Поражение в данном случае отнюдь не означает победу противника. Откровенно говоря, я не понимаю, что вы от этого выиграли.

– В конечном счете я все равно выиграю. Не торопитесь. У нас еще уйма времени. Ваш рейс могут откладывать до бесконечности. Без меня вы бы так и сидели с книгой и делали вид, что читаете. А благодаря мне узнали столько интересного.

– Да, о так называемом убийстве вашего маленького одноклассника, о кошачьем корме… Вы полагаете, что подобная чепуха может кого-то заинтересовать?

– Историю лучше всегда рассказывать с начала, верно? Так вот, в двенадцать с половиной лет, объевшись кошачьей мерзости, я утратил веру в Бога и обрел врага, то есть самого себя, или, точнее, неизвестного противника, который прячется у каждого из нас в кишках. После этого мир для меня перевернулся. До той поры я был хилым и бледным ребенком-сиротой, который тихо жил с дедушкой и бабушкой. А после того рокового дня меня начали терзать всяческие страхи и неуемный голод.

– И вы по-прежнему нажимали на кошачий корм?

– Не только. Я за обе щеки уплетал все, чем питались мои бабушка с дедушкой. И чем большее отвращение вызывала у меня еда, тем с большей жадностью я на нее набрасывался.

– В голландской кухне многое может вызывать отвращение.

– Да, это так, не спорю. Поэтому я ел очень много.

– Но вы не очень-то разжирели.

– Потому что меня снедают душевные муки. Я, как и в юности, страдаю от тяжкого сознания вины.

– Вины за что?

– Неужели вы полагаете, что людям, заболевающим комплексом вины, для этого требуется серьезный предлог? Мой внутренний враг проснулся, когда я объелся кошачьего корма, но это могло случиться и по другому поводу. Если уж тебе суждено заболеть комплексом вины, повод всегда найдется. От этого никуда не денешься. Такая уж у тебя судьба. Янсенизм [1] – это тоже голландское изобретение.

– Да, как и кокосовое масло, и прочие гадости.

– А я обожаю кокосовое масло.

– Еще бы!

– Но больше всего я люблю янсенизм и его бескомпромиссность. Только такая несправедливая доктрина и могла меня увлечь. Эта теория способна на искреннюю жестокость – совсем, как и любовь.

– Как это меня угораздило попасть в лапы такого приставучего янсениста, как вы!

– Кто знает? Может, это тоже судьба. Возможно, вы родились на свет божий только для того, чтобы рано или поздно встретить меня.

– Клянусь, что это не так.

– Откуда вам знать?

– В моей жизни случались и более важные события.

– Например?

– Я не хочу вам о них говорить.

– И зря. Сейчас я открою вам свой секрет, Жером Ангюст. Если вы хотите, чтобы я замолчал, говорите сами. Запомните этот принцип. Он может вас спасти.

– От чего?

– Скоро поймете. Расскажите мне о вашей жене, месье.

– Откуда вы знаете, что я женат? Я ведь не ношу кольца.

– Но вы косвенно подтвердили, что женаты. Так расскажите о вашей жене.

– Об этом не может быть и речи.

– Почему?

– Я не хочу говорить с вами о ней.

– Значит, вы ее не любите.

– Люблю!

– Нет. Любящий человек может без конца говорить о предмете своей любви.

– Что вы об этом знаете? Я уверен, что вы никого не любите.

– Люблю.

– Так говорите же без конца о предмете своей любви.

– Я люблю наипрекраснейшую из женщин.

– Что же вы тогда здесь делаете? Зачем вы торчите в этом аэропорту? Это же непростительно, вы должны быть рядом с ней. Почему вы надоедаете своей болтовней незнакомым людям вместо того, чтобы наслаждаться ее обществом?

– Она не любит меня.

– Так постарайтесь ее обольстить, вместо того чтобы докучать посторонним.

– Я уже пытался.

– Так попытайтесь еще раз.

– Бесполезно.

– Жалкий неумеха!

– Я знаю, что это уже бесполезно.

– И вы уверяете, что любите ее?

– Она умерла.

– А!

Гримаса исказила лицо Жерома. И он умолк.

– Я полюбил ее, когда она была еще жива. Я подчеркиваю это, потому что есть мужчины, способные любить только мертвых женщин. Это гораздо удобнее – любить женщину, которую никогда не видел живой. Но я любил ее, потому что она была живая, самая живая из всех живых. Она и сегодня для меня более живая, чем все вокруг.

Оба на минуту задумались.

– Не печальтесь, Жером Ангюст.

– Вы правы. Какое мне дело до вашей покойной жены?

– Я не говорил, что это была моя жена.

– Тем более не стоит лить слезы и воспринимать это трагически.

– По-вашему, эта утрата может послужить поводом для шуток?

– Напомню, что вы сами посоветовали мне не печалиться.

– Обратите внимание на нюанс: я прошу вас не печалиться.

– В таком случае я буду молчать.

– Тем хуже для вас. Тогда я буду говорить. Эту женщину я встретил двадцать лет назад. Мне было тогда около двадцати и ей столько же. Впервые в жизни я потерял голову из-за девушки. До той поры все мои мысли и чувства занимал только комплекс вины. Я сосредоточенно изучал собственный пуп, непрерывно страдал, обжирался всякой гадостью, а потом наблюдал за реакцией на нее своего организма и все больше отдалялся от внешнего мира. Дедушка с бабушкой отправились на тот свет и оставили мне кое-какой капиталец – его было недостаточно, чтобы жить на широкую ногу, но вполне хватало, чтобы скромно существовать долгие годы. Я все меньше общался с людьми. Дни уходили на чтение Паскаля и жратву.

– А куда делись три кошки?

– Умерли, не оставив потомства. После их смерти я несколько месяцев питался рыбными консервами, которые припасли для них бабушка и дедушка. А когда шкафы опустели и Голландия мне надоела, я решил посмотреть мир. И поселился в Париже, недалеко от станции метро «Пор-Руаяль».

– Французская кухня пришлась вам больше по вкусу, чем голландская?

– Нет, в Париже едят не лучше, чем в Голландии. Но я обрел для себя другие радости. И здесь я встретил самую прекрасную девушку на свете.

– Это уже банально. Попробую отгадать, где вы с ней встретились. В Люксембургском саду?

– Нет, на кладбище.

– Ну, ясно, на кладбище Пер-Лашез. Классическое место для романтических встреч.

– А вот и нет! На кладбище Монмартра. Знаменательно, что я встретил ее среди трупов.

– Я не бывал на этом кладбище.

– Это самое красивое кладбище в Париже. И там не так людно, как на кладбище Пер-Лашез. Там есть одна могила, на которую я не могу смотреть без слез. Не знаю, кто в ней захоронен. Но памятник представляет собой скульптурное изображение девушки, лежащей ничком и прижавшейся лицом к земле. Ее лица не видно. Перед нами только целомудренная полуобнаженная фигурка, хрупкая спина, маленькая ножка, изящный затылок. Тело ее покрыла патина – как непреложный знак смерти.

– Мрачная картина.

– Нет, восхитительная. Тем более что свою любовь я встретил возле этого памятника: она любовалась им, как и я. И у нее была точно такая же фигура, как у скульптуры. Глядя со спины, можно было вообразить, что эта юная девушка в предчувствии скорой смерти пришла полюбоваться на собственный портрет на своей будущей могиле. Чтобы познакомиться с ней, я спросил, не она ли позировала для этого памятника. Но я ей сразу не понравился.

– Ничего удивительного.

– Что вы хотите этим сказать?

– Мне вы тоже сразу не понравились. Да и вопрос ваш был довольно бестактным.