Город солнца

— А если хочешь танцевать, — продолжала Пибоди, — как я уже говорила, если хочешь танцевать, то лучше всего сидеть на скамьях поближе. Тогда они знают, чего ты хочешь!

— Кто — они?

— Господа мужчины!

— А где тут мужчины? — спросила миссис Моррис.

— Они циркулируют, их не так много…

— Они вымерли, — объяснил Томпсон. Он все слышал.

Пибоди, стремительно повернувшись к нему, положила ладонь на его руку, но миссис Моррис зашипела: «Шшш!»

Тогда Пибоди отдернула руку.

Граммофонная пластинка подошла к концу, пустой юкс-боксен издал царапающий звук и захватил новую пластинку, на этот раз зазвучал рок. Быть может, Томпсон любил рок. Так как он опустил голову на руку. Возможно также, что он пытался защитить свои уши или попросту устал. Как

можно неприметней сунула Пибоди свою пятерку под его локоть, а он тотчас спрятал деньги.

— Еще три кружки! — заказал он.

— Две! — поправила его миссис Моррис. — Вам нравится пиво, мисс Пибоди?

«Возможно не очень, собственно говоря, нет…» Ей нравился бар. Мысли ее были легки и беззаботны, перелетая все время с одного на другое… «Не желает ли миссис Моррис узнать, чем она, Пибоди, занималась раньше, прежде чем появиться в Сент-Питерсберге?»

Но миссис Моррис не ответила, лишь глаза ее смутно улыбнулись за стеклами очков. Тогда, повернувшись к зеркалу, Пибоди подумала: «Ну и что! Ей никогда не понять, как это было. Она говорит: — Портниха? В самом деле? Выиграла в лотерею? Как приятно! Я рассказываю, что у нас была огромная семья, а сейчас я — единственная, кто от нее остался. — Как жаль! — отвечает она, и мы сидим здесь, и так ничего и не было сказано. А она со своими синими бровями и как будто без глаз!..»

Томпсон снова застонал, а голова его стала медленно покачиваться взад-вперед, взад-вперед.

«Ну да, — рассерженно подумала Пибоди. — Поступай, если можешь, как лучше. Мне, пожалуй, мне единственной, вовсе ни к чему одной единственной быть доброй!»

— Прекрасная музыкальная пьеса! — внезапно произнес Томпсон.

— Если уж музыка, так чтоб музыка — настоящая, да и такт они в порядке исключения соблюдают! Пибоди, суньте побольше денег в музыкальную шкатулку, у меня нет мелочи.

Миссис Моррис энергично бросила монеты в аппарат, но с места не двинулась. Раз им нужна музыка, пусть будет музыка… Да и голова у нее уже заболела… где-то в самом низу затылка. Стиснув зубы, она ждала, когда они, наконец, выпьют свое пиво.

Вернувшись назад в «Батлер армс», Томпсон, придержав перед ними дверь, с галантным презрением сказал:

— Мои дамы!..

Пибоди, стало быть, ее имя — Пибоди! Испуганная, занятая самой собой женщина-мышка, без подбородка, с седыми клочьями волос на голове! Но она, разумеется, могла бы быть еще хуже!

Вечером в перерыве меж прибывавшими автобусами с туристами Джо снова прикатил в бар Палмера, чтобы снова услышать: почты ему нет. Он объяснил: возможно, речь идет вовсе не о письме, а лишь об открытке с красным крестом и адресом. Если там появится бумажка с крестом на его имя, он будет знать, что ему делать дальше.

— Крест, да, крест! — проворчал бармен, раскладывая на стойке оплаченные счета, все до единого перечеркнутые крестами. — Чего ты ждешь?

Джо ответил, что ждет лишь сигнала, чтоб отправиться в Майами или куда-нибудь в другое место — это очень важно. Шофер из Лас-Уласа [2]высказал как свое личное мнение, что речь идет о контрабанде. Кое-кто мог бы разнообразия ради отправиться к своей старой бабке в Тампу [3].

— Я заболею из-за вас, — сказал Джо. А бармен ответил:

— Боже ты мой! Нынче средь вас — будь то древний старец или новорожденный младенец — ни одного нормального не найдешь!

Тогда юноша, облокотившись на стойку, воскликнул:

— Ничего-то ты, о Господе Иисусе, не знаешь! И выскочив за дверь, с бешеной скоростью помчался вниз по улице.

Один из завсегдатаев, ухмыльнувшись, произнес:

— Неужто вы не понимаете, он из тех детей Господа [4], что бегают кругом по здешним улицам и заставляют государство заботиться о себе! У них разбит какой-то там лагерь в Майами. Они бредят Иисусом, а заразились этим с севера…

— Они — кто? Хиппи? — спросил бармен.

— Нет, теперь уже не хиппи. Это нечто иное.

— Буза и трепотня, — заявил бармен. — Та же самая буза, только по-другому.

2

Среди дня Линда располагала двумя свободными часами и тогда обычно уходила к себе в комнату. Комната была мала и красива, вся от пола до потолка побелена и защищена от жары тенью густой зеленой поросли с заднего двора. Над кроватью Джо устроил алтарь и основательно набил полку всякой всячиной, так, чтоб она висела прямо. А к лампаде над Богоматерью, там, где она стояла с букетом пластмассовых цветов и сахарными черепами из Гватемалы, он протянул электрический провод. Джо чтил Мадонну, хотя интересовался больше Иисусом. Они с Линдой редко беседовали о ком-либо из них, да и зачем говорить о вещах само собой разумеющихся, таких как солнце и луна? Мадонна постоянно улыбалась. Под ней висели колокольчик, подаренный мисс Фрей, и ключи от дома.

Линда разделась догола и в абсолютном мире и спокойствии лежала в кровати, подперев рукой щеку. Кровать была хорошая, с прочными пружинами. Прекрасные картины скользили пред взором Линды, одна прекраснее другой. Первой явилась к ней мама, а потом — Джо. Мама была крупной и спокойной, и много работала, и ей вовсе не следовало тревожиться о дочери, которая так хорошо устроена! Взад и вперед бродила мама в Гвадалахаре в неизменном черном платье и с корзиной на голове, то скрываясь в базарной тени, то снова выходя на солнце; она заботилась о своей семье. Джо был устроен тоже хорошо, имел постоянную должность с большим жалованьем.

Когда Линда думала о них обоих, Силвер-Спринг [5]почему-то становился ей ближе. Она никогда не видела Силвер-Спринга. Там, в джунглях, течет река с водой, прозрачной как кристалл, а маленькие обезьянки прыгают на берегу. За один доллар можно подняться на борт речного пароходика со стеклянным днищем и рассматривать рыб, вечно снующих над белым песком дна. Джунгли низко склоняются по обоим берегам реки. Это мягкая зеленая крыша, которая раскинулась, протянувшись на сотни заповедных, защищенных законом государства миль в глубь Америки. И там нет ни змей, ни скорпионов!

— Дорогая Мадонна, — прошептала Линда. — Дозволь мне предаваться любви с Джо в джунглях на берегу реки. Потом, по милости твоей, мы будем брести по колено в воде, затем медленно поплывем вместе все дальше и дальше.

И протянув руку, она зажгла лампаду, но вовсе не для того, чтобы в комнате стало светлее, а чтобы почтить Мадонну. После чего, положив руки на свой прекрасный живот, заснула.

Баунти-Джо вскоре пришел к ней. Стоя в открытом окне, выходящем во двор, он крикнул в комнату:

— Эй, привет! Они забыли меня, они ничего не ответили!

Линда тихо лежала, глядя на возлюбленного, потом сказала, что надо сохранять терпение, ведь чтобы найти дом, за который не надо платить, требуется долгое время, а в домах, что подлежат сносу, жить нельзя. Полиция в Майами — опасна.

Он вошел в комнату и, отвернув лицо от Линды, сел на край кровати.

— Я не могу больше ждать и не знать, где они. Они могут быть где угодно, сюда они никогда не придут, сюда никто и ничто не приходит. Никаких писем нет. Возможно, они нашли какое-то место, лагерь или сарай, откуда мне знать! Они нашли его давным-давно, а написать забыли. И знаешь, — строго продолжил он, — ты знаешь, как только я о них услышу, я уеду отсюда, время не терпит, и поедешь ли ты со мной или нет, я все равно удеру!

— Знаю, — ответила Линда.

— А ты останешься здесь.

— У меня хорошее место, — ответила она. — И со мной подписали бумагу до самых рождественских праздников.