У истоков системы (СИ)

Но ещё более с «Преландрой» перекликается Святитель Феофан Затворник, писавший своему духовному чаду: «Вы уверены, что все небесные тела населены разумными существами, что эти разумные существа подобно нам, по склонности ко злу (уж почему бы не сказать, как падшие), имеют нужду в средствах ко спасению, что средство это и для них одно: изумительное строительство смерти и Воскресения Христа Бога. Из этих мыслей вытекает у Вас неразрешимое недоумение: как мог Господь Иисус Христос быть для них Спасителем? Неужели мог Он в каждом из этих миров воплощаться, страдать и умирать? Неумение решить этот вопрос беспокоит и колеблет веру Вашу в Божественность домостроительства нашего спасения.

Что такие мысли колеблют и беспокоят Вас — это по собственной Вашей вине, а не по свойству мыслей. Эти мысли — цепь мечтаний, не представляющих ничего несомненно верного, домостроительство спасения есть дело несомненно верное, доказавшее и постоянно доказывающее свою Божественность. Можно ли позволять, чтоб эту твердыню колебали мечтательные предположения?

Хоть Вы издавна содержите мысль о бытии разумных существ на других мирах и хотя она имеет много за себя, — но все же она не выходит из области вероятных предположений. Очень вероятно, что там есть жители — но все только вероятно. Сказать "есть" не имеете права, пока не удостоверитесь делом, что есть. Правильнее выражаясь об этом, я говорю так: вероятно, есть; а может быть, и нет. А Вы взяли одно предположение, заимствовав его от нас, да и стали на нем. У нас было падение — ну и там, мы склонны ко греху — ну и те; у нас нужно домостроительство спасения — нужно и там; у нас Единородный Сын Божий благоволил воплотиться — и там уместен только этот способ спасения.

А Вам следовало бы идти в своих предположениях так: положим, что есть разумные жители на других мирах; что ж они, соблюли ли заповеди, пребыли ли покорными воле Божией или преступили заповеди и оказались непокорными? Вы не можете сказать ни того, ни другого; а я думаю, что или согрешили, или не согрешили, ибо и наших прародителей грех не был необходимостью, а зависел от их свободы. Они пали, но могли и не пасть. Так и жители других планет: могли сохранить заповедь, могли и не сохранить. Если они сохранили, то все дальнейшие мечты о способах их спасения прекращаются сами собою: они пребывают в первобытном общении с Богом и святыми Ангелами и блаженствуют, находясь в том состоянии, какого чаем и мы по воскресении.

Но пусть и пали. Нет основания думать, чтобы им неизбежно нужно было воплощение, чтоб оно совершилось на каждой планете. Сила воплощения и искупительная жертва спасают нас чрез усвоение их верою. Почему не предположить, что искупительная жертва, совершённая на Земле, подействовала благотворно и на другие миры? Почему не предположить, что и тамошние разумные твари приняли её верою и таким образом спасаются? В способах сообщения и произведения веры у Господа не может быть недостатка: есть даже Ангелы, в служение посылаемые для хотящих наследовать спасение. Все планеты состоят между собою в связи и взаимовлиянии, для нас неведомом. Чтобы какая-нибудь из них была исключена из этого союза, этого предположить нельзя».

Третий роман «Мерзейшая мощь» вызвал в адрес автора много нападок со стороны учёных. И неудивительно: ведь главные отрицательные герои здесь — люди науки, пытающиеся из науки сделать новую религию, причём сатанинскую. Дивайн из первого романа теперь стал лордом Феверстоном, одним из тех, кто стоит у истоков создания государственного научно-исследовательского института, призванного изменить природу людей, лишить их свободы воли, создать нового человека. Главные деятели этого института — Уизер и Фрост — дошли до того, что для достижения своих целей хотят соединить современную им науку с древней магией. Бытовая сторона романа после всех событий 20 века вроде бы не кажется чем-то особенным. Переводчица романа на русский язык Наталья Трауберг писала о нем: «Сама я люблю этот роман больше всех других — так люблю, что переводила его для друзей в те самые годы, когда наша жизнь была такой, как в нем, только хуже (1980-1983)». Но именно обыденность зла, как показывает роман, и затрудняет противостояние ему.

Учёные института готовят новое жесточайшее тоталитарное общество, приучая общественное мнение к необходимости этого при помощи СМИ. Они «оживляют» отрубленную голову убийцы, через которую говорит дух тьмы, хотят разбудить спящего несколько столетий древнего мага Мерлина, чтобы с его помощью войти ещё в больший контакт с силами зла. И опять им противостоит Рэнсом и собравшаяся вокруг него небольшая община. И в решающий момент проснувшийся Мерлин приходит не к силам зла, а к Рэнсому. И Уарсы через Мерлина получают возможность вмешаться в земные дела, и институт саморазрушается, злодеи гибнут. А на Земле продолжается самая обычная жизнь — муж Марк, из желания попасть в высшее общество, ставший сотрудником института, возвращается к своей жене Джейн, нашедшей пристанище в общине Рэнсома…

Клайв Стейплз Льюис в «Переландре» даёт достаточно чёткое определение современной ему научной фантастики: «Они считают, что человечество, достаточно испортив свою планету, должно распространятся пошире и надо прорваться сквозь огромные расстояния — сквозь карантин, установленный Самим Богом. Но это только начало. Дальше идёт сладкая отрава дурной бесконечности — безумная фантазия, что планету за планетой, галактику за галактикой, Вселенную за Вселенной можно вынудить всюду и навеки питать только нашу жизнь; кошмар, порождённый страхом физической смерти и ненавистью к духовному бессмертию; мечта, лелеемая множеством людей, которые не ведают, что творят, а некоторые и ведают. Они вполне готовы истребить или поработить все разумные существа, если они встретятся на других планетах». И он противопоставляет ей своей трилогией качественно иную фантастику, основанную на христианском миропонимании. Важно не то, что творится на других планетах — важно то, что творится у тебя в душе — в этом с Клайвом Стейплзом Льюисом созвучны и Святитель Феофан Затворник и Михаил Васильевич Ломоносов.

В заключение хочется привести ещё одни слова Натальи Трауберг: «В мир, где царствует Бог, нельзя войти, если не станешь доверчивым и беспомощным, как хороший ребёнок. Романы, которые писал Льюис, годятся только для такого царства».

— Есть ли вопросы? — спрашивает отец Адриан.

Но вопросов нет. Для тех перед кем он выступал сейчас это как-то сложновато… Но игумен не расстраивается и говорит: «Я, пожалуй, буду у вас преподавать. Нужно поднимать ваш уровень».

Из дневника Сергея Александровича

…Я не буду здесь говорить о том, каким трудом далось получить здание под училище, какие сложности сопровождали такие, казалось бы, простые моменты, как государственная регистрация училища в качестве юридического лица и открытия счета в банке. Скажу только, что к тому моменту, как после двухлетних изнуряющих переписки и переговоров с администрацией всех уровней, под училище было, наконец-то, передано здание закрытого детского сада, (в которое из-за его отдалённости отказался ехать медвытрезвитель, но за которое достаточно активно, хотя в результате и безуспешно боролась местная общественность), я вдруг почувствовал себя опустошённым.

Главным препятствием к открытию духовного училища до того было отсутствие здания. Но был и ещё ряд препятствий — полное отсутствие финансирования откуда бы то ни было, отсутствие библиотеки, отсутствие, самое главное, хотя бы нескольких помощников… У меня был уже опыт создания и проведения пастырских курсов, но уровень проблем и порядок их сложности были совсем иными. Да, нужно было убедить преподавателей бесплатно читать лекции, священников, не имеющих духовного образования, их посещать, создать какую-то элементарную библиотеку. И все это было сделано.

Но теперь, когда я представил, что мне нужно будет повесить на себя огромное здание площадью почти в 2000 квадратных метров и гектаром территории, а у меня нет денег, чтобы его содержать и восстанавливать, и нет людей, чтобы даже элементарно его охранять, я как-то растерялся.