Долго и счастливо (СИ)

Нужно очень хорошо знать человека, чтобы точно сказать нужные слова. Смертельные. Даже когда я для других была предателем, для Ольги - другом. Она ведь, наверное, искренне радовалась за то, что я вырвалась из их ада. Она видела, как мне тяжело в нем, как тяжело любить ее, бояться за нее и врать людям вокруг. Она ведь может честно сказать: "А это моя девушка", не думая о том, что потом ее саму некому будет защитить. Вот и мне надоело переживать за нее, такую открытую и честную. И я сказала, что и она тоже перебесится и найдет себе парня, потому что нет отклонений, есть желание идти против общества с его порядками, и это то же самое, что криминал или готы. Честно так сказала, как могла, и даже улыбнулась. Теперь я уверена, что она больше не позвонит. И не напишет. И проплачет наверняка весь вечер.

И на необитаемый остров с ними всеми не хочу. Интересно, как выглядел бы их Бог? Такой же грозный и нетерпимый к чужому мнению, ко всем прочим людям? Наверное, мне нигде нет места. Хотя не так. Мое место рядом с одним человеком, а я отчего-то сопротивляюсь тому, чтобы на него вернуться. Когда-нибудь я как кошка, почувствую, что умираю, и приду к ней, чтобы заснуть на оранжевом диванчике под щебет ее разговора и больше не проснуться. Сколько бы лет нам тогда ни было, и через что бы мы не прошли. Может, я ошибаюсь, и это не любовь? Или люди любовью называют все подряд. Или они просто никогда не любили по-настоящему, готовые прожить всю жизнь с тем, кто просто согласится их терпеть?

Бог ненавидит меня не потому, что я люблю девушку. А потому, что именно эта девушка для меня была Богом. Что-то догорает внутри меня, но это - мосты. Без возможности общаться с Ольгой Андрей стал еще невыносимее. Раньше можно было отвлечься на него, как на маленького ребенка. "Что ты хочешь, милый? Встретиться? Хорошо". Сейчас не хочется встречаться. Хочется сидеть в четырех стенах и любовь свою лелеять, смотреть, как догорают мосты и как не звонит Ольга. Есть что-то приятное в этом страдании, как горящие осенью листья, а Андрей отвлекает от него. Сидеть, вспоминать, и наблюдать, как не звонит Ольга. И все же, он - мое доказательство, что я исправившаяся, что я предательница, и что звонить мне нельзя.

Есть что-то героическое в том, чтобы просто жить с этим, в этом. Я не скажу, что все это когда-нибудь настолько выводило меня, чтобы я хотела покончить с собой, нет. Потому что, даже не я, любовь моя, по-моему, маленькое украшение этому миру. Даже ненавидя его, это украшение я у него отобрать не смогу. В наш век любить того, кого хочешь, остается единственным героизмом.

Возможно, я перестала общаться с Ольгой именно для того, чтобы не узнать однажды, что ее убили, потому что тогда я тоже растеряюсь, не зная, как двигаться дальше. По сути, трусости во мне куда больше, чем любви.

Мир постепенно как бы гаснет вокруг меня. Надоело дергаться на каждый звонок Андрея, думая, что это звонит Ольга, отключила телефон. Надоело ходить на работу, где нужно притворяться, что ты такая же, как они все, умиляясь на вздутые животы готовящихся родить. Надоело общаться с матерью, которая заглядывает в глаза, и не то чтобы не понимает - верить не хочет. Не признается себе, что оказалась не такой хорошей матерью, не отгородила меня от всего этого.

Я как бы бальзамирую себя, чтобы не просто похоронить заживо, чтобы сохранить в себе свою любовь, чтобы на могиле внутри меня, при живой мне, выросло что-то достаточно прекрасное, чтобы оправдать мое существование в этом мире.