Я тебя не слышу (СИ)

Лет в десять меня отдали на восточные единоборства, на карате, с целью общего укрепления организма. Сопли, хронические простуды — родители решили лечить меня мужским видом спорта, окончательно убедившись, что музыкалку я прогуливаю и деньги на ремонт они сдают без пользы дела.

В принципе, мне все очень нравилось. Нравилось рассматривать усы тренера. Обливаться водой в раздевалке, ржать, кто громче. Нравилось делать последнее в подходе отжимание и смотреть в потолок, пересчитывая большие и малые трещины. Я охотно отрабатывал движения, выдыхал, вдыхал, молотил грушу. Но вот когда пришло время стоять в спарринге с Нартовым — мальчиком худым, новым, ябегооднойлевой, я прямо оцепенел как-то. Вышел, встал в стойку, приготовился — и элементарно получил рукой в торец.

«Я не могу ударить человека просто так. Ему же будет больно», — с такой сентенцией я обратился к тренеру сразу после занятия.

«Значит, будет больно тебе», — тренер со знанием дела повел плечами.

Что ж, дорога в большой спорт отныне для меня закрылась, и я, чтобы времени зря не терять, «увлекся онанизмом».

8)

План появился стремительно беспардонно, материализовался, как пенка на какао.

У меня был конверт, который мамина сотрудница просила передать одному полковнику в Питере. Толстое письмо, скупо подписанное, тщательно запечатанное. Я руку на отсечение дам, что полковник, уже немолодой, и эта бухгалтерша (еще молодая) были если не любовниками, то как минимум морочили друг другу голову этими записками, открытками на Новый год, официальными звонками и неофициальным сексом.

Когда я зашел к полковнику на работу, мои мысли подтвердились. Статный, неусатый и радостный Смирнов В. В. наверняка когда-то затискал Аллочку где-то в районе зала заседаний и теперь с удовольствием ездит в Харьков в командировки.

— Вот такая ситуация.

Смирнов В. В. хмурился скорей для видимости.

— Ну да. Положеньице. За передачу спасибо большое. Алле Валерьевне привет и благодарность. Могу вам помочь чем-то? Не стесняйтесь.

— Ну мне ночевать негде. Завтра опять к Володе зайду — нет, так домой поеду.

Смирнов В. В. высматривал в череде мучнистых облаков прорехи и щурил левый глаз.

— С гостиницей помочь?

— Я не рассчитывал по деньгам, сами понимаете, но раз такое дело…

Смирнов В. В. потянулся к нагрудному карману, будто хотел вынуть несуществующую пачку сигарет, вдумчиво посмотрел, как продавщица из хлебного принимает черничные пироги, сказал «Господи!..», а потом уже обратился ко мне.

— Вечером жду по этому адресу. Переночуешь у меня.

В парк культуры и отдыха я шагал уже налегке. И даже немножечко подпрыгивал.

Эко! Эко как!

Впервые захотелось дышать, гулять, высматривать примечательные места и получать удовольствие от еды. Я перемещался легко, борзо и даже немного смеялся, виновато прикрываясь рукавом свитера.

Однажды мне вот тоже так хорошо было.

Мы ехали с мамой с дачи, на велосипеде ехали. Аккуратно маневрируя с двумя ведрами на руле, мама то и дело просила меня говорить, едет ли кто за нами или нет. Я сидел на багажнике, но не так, чтоб ноги в разные стороны, а бочком, держась за сиденье, и бойко выкрикивал:

— Жигули красные!

— Волга белая!

— Жигули желтые, вот щас, щас обгонят!

Цвет я указывал обязательно, от цвета, как понимает любой грамотный ребенок, как раз все и зависит. А к своей работе я подходил очень ответственно.

Мама еле заметно кивала, и вся наша акробатическая конструкция, поскрипывая и вжимаясь в заборы, уверенно катилась по «узкоколейкам» дачного кооператива.

Я сидел смирно, оповещал маму о подъезжающих машинах и, не дожидаясь ее ответа, немедленно становился счастлив.

От того, что дорога.

От того, что велосипед.

От того, что мамина спина, кашляя и потея, очень меня любила.

Вот и сегодня так.

9)

Минус день.

Минус час.

Я пришел в назначенное время с рюкзаком и коробкой конфет. Конфеты купил как-то сам для себя неожиданно, поддавшись сиюминутному порыву нежности.

Долго расшнуровывал ботинки, мыл руки и расшаркивался в дверях. Тимур, старший сын полковника, поздоровался, сказал, что ужинать не будет, и закрылся в комнате вместе с приставкой и переходным возрастом. Маша, младшая дочь, радостно затрясла тощенькими косичками и спросила, «люблю ли я лошадей и жил ли когда-нибудь в деревне, но чтобы один в доме, и не боялся ли, а то собаки злые и ночью ходит кто-то, а окошки так бух-бух, особенно когда осень».

Вежливая красивая жена Смирнова В. В. предложила мне быть как дома и угощала настоящими тульскими пряниками.

— А вы ведь завтра утром уезжаете? — спросила она, небрежно намазывая масло на тонкий ломтик хлеба.

— Да, наверно, — ответил я, передумав класть третью ложку сахара.

— Очень вкусно, Ленок, — Смирнов В. В. рассматривал, как его улыбка отражается в тарелке с борщом.

— Постелю вам в ближней комнате, — вежливая красивая жена полковника вглядывалась в меня глазами Ломоносова из кабинета физики средней моей школы. — Мы всегда рады помочь, правда, дорогой, особенно незнакомым мальчикам из Харькова, вы ведь из Харькова, Вадим, как там погода? Располагает?

— Относительно тепло.

Леночка, а что на второе?

— Мы живем скромно, как видите, Вадим, Тимур уже в восьмом классе, Машка в третьем, Смирнов В. В. все по командировкам, по командировкам. Вы говорите, завтра уже уезжаете? Ну что ж, история действительно дикая, да.

— Я, пожалуй, пойду вещи разберу. Спасибо большое за ужин.

И я пошел.

— Лена, нам нужно поговорить.

А Смирнов В. В. остался.

— Да уж, пора бы, — и вежливая красивая жена тоже осталась.

Я представил, как она кричит. Задыхаясь, захлебываясь, на износ. Представил, как медленно она ведет по бритой полковничьей щеке, как сосредоточенно жмет губы, как толкает в грудь, будто пытается запихнуть туда что-то новое, нужное, давно потерянное. И когда она, рослая, стремительная, остервенело комкает кухонное полотенце и рвет воздух зубами, он врастает корнями в табурет и старается дышать как можно тише. И, когда он молчит на самой высокой ноте, ее аплодисменты срываются ему на плечи, на руки, снова на плечи — неумело, искренне.

Странное дело, запирать двери и открывать рот. Странное чужое дело.

Полковник зашел в комнату и предложил горячо, неожиданно:

— Вадим, а ты не видел ведь, как мосты разводят? Не видел же? Поедем, покажу!

Я не видел, но согласился совершенно не поэтому.

Смирнов В. В. вел «девятку» легко, быстро, увлеченно. Всматривался в темень, высвечивал путь фарами.

А я, если признаться, мостов совершенно не помню, ну ни одного. Я так устал, что заснул прямо в машине, почти сразу же. Мне снился полковник, который защищал Родину, жена полковника, который защищал Родину, и куртка, которой меня укрыли от холода, стылого Петербурга и всех тех черных чаек, плотно осаждающих мое подопытное сознание.

Смирнов В. В.

Маленький герой Большого быта, который защитил меня.

Человек «Так надо», который не предал меня.

Спасибо.

10)

Утром я уже был на Новочеркасском. По дороге купил йогурт и бубликов. Йогурт пил прямо из пачки, а бублики ломал в ладони и по-детски запихивал, совершенно не стесняясь, в рот.

Когда маленький, ничего не стесняешься.

Говоришь: «Мама, а ты так умеешь?» — и лихо суешь в рот помидорину. Немытую и, на твой взгляд, довольно большую.

— Нет, не умею.

Мамы, они вообще ничего не умеют.

— А конфет сколько за раз съесть можешь? Я три, — и ты с готовностью начинаешь разворачивать «Курортную», самую вкусную.

Когда маленький, ходишь медленно, часто нагибаешься, ковыряешь и тарахтишь. Можешь прыгать под деревом хоть сто двадцать раз, пытаясь лупануть по широкому нижнему листочку, и нет в мире занятия важней, и нет в науке естествознания опыта критичней, как сможешь ты лупануть или нет. Сможешь или нет.