Хищные птицы

За годы и века иноземного владычества островитяне более ста раз поднимались на борьбу с угнетателями и поработителями. Роман «Хищные птицы» убедительно показывает, что нет такой силы, которая оказалась бы способной остановить ход истории, что никому не удастся покорить филиппинцев, истребить в них дух свободолюбия. Писатель верит: наступит день, когда подлинным хозяином страны станет филиппинский народ. И во имя этого светлого дня, говорит Мандо, не жаль отдать свои жизни.

Хищные птицы

(Роман)

Глава первая

Шла вторая половина тысяча девятьсот сорок четвертого года. Японская императорская армия на Филиппинах постепенно утрачивала свою былую мощь. С каждым днем нарастало сопротивление филиппинских партизан, все больше и больше беспокойств причиняли ей мирные жители. Японская армия испытывала серьезные затруднения с продовольствием. Однако полмиллиона штыков противника по-прежнему были направлены в грудь двадцати миллионов безоружных граждан, истощенных (трехлетним голодом, болезнями и зверствами оккупантов. Филиппинский народ мужественно противостоял врагу, пытавшемуся сокрушить его с отчаянием раненого зверя.

Обещания президента Рузвельта и генерала Макартура оставались обещаниями. Редкие налеты американской авиации не могли облегчить участь филиппинского народа, но он был исполнен решимости бороться до победного конца. После падения Батаана и Коррехидора в апреле и мае тысяча девятьсот сорок второго года массовое движение охватило самые отдаленные уголки филиппинского архипелага: горы Сьерра-Мадре на Лусоне, леса Минданао, побережье Бисайев. Лесистые склоны гор, поля и долины, реки и озера превратились в арену партизанской борьбы. Сердца всех, кому были дороги честь родины и память о национальных героях Лапулапу, Радже Солимане, Андресе Бонифасио [3], пылали благородным гневом.

Сентябрьским вечером к скромной хижине, приютившейся у подножия гор Сьерра-Мадре, подошли трое усталых путников. В сгущавшемся мраке издали хижину невозможно было различить на фоне лесистых гор. Вблизи же она напоминала гнездо огромной птицы, укрытое в густой листве деревьев.

Трое путников, выйдя незадолго до полудня, одолели пятнадцать километров и к наступлению темноты достигли намеченной цели. День выдался пасмурный — лишь изредка выглядывало солнце. Почти непрерывно лил дождь, и путники изрядно промокли. Увязая по колено в болотах, пробираясь сквозь лесные чащобы, они изодрали до крови руки колючками, сбили ноги об острые камни…

Подойдя вплотную к хижине, путники тихо окликнули хозяина, но никто не отозвался. Они окликнули еще раз и только тогда услышали:

— Кто там?

— Свои, — ответил один из них, и, не дожидаясь приглашения, все трое вошли в хижину.

— Тата [4] Матьяс, — радостно воскликнул шедший впереди.

Старик молча оглядывал пришельцев. По выражению его лица можно было предположить, что ему более знакомы их голоса, нежели лица. И хотя старик был слаб глазами, он тотчас признал того, кто назвал его «Тата Матьяс».

— А-а, так ведь это же Мандо, — весело проговорил он, пристально вглядываясь в покрывшееся испариной смуглое лицо того высокого молодого человека атлетического сложения, кого он назвал Мандо.

— Да, это я, Тата, — почтительно ответил Мандо, вытирая рукой пот с грязного лица.

— Когда же ты в последний раз был здесь, Мандо? — спросил старик, бросив любопытный взгляд на двух его спутников.

— Месяца четыре назад, — припомнил Мандо и представил своих товарищей: — Это — Карьо, а это — Мартин. Оба партизаны.

В Карьо безошибочно угадывался крестьянин, а Мартин вообще не был похож на тагала. Старик поклонился и сказал, что всегда рад принять под свой кров друзей Мандо.

Тата Матьяс провел гостей в небольшую комнату и пригласил садиться прямо на пол, поскольку в комнате, кроме сундука, не было никакой мебели. Сам же зажег небольшой масляный светильник, сделанный из скорлупы кокосового ореха, и прикрепил его к железной скобе, прибитой к перекладине под крышей. Теперь в тусклом свете светильника можно было разглядеть выцветшие портреты Хосе Рисаля [5] и Андреса Бонифасио, висевшие на стене один подле другого.

— Вы, наверное, очень устали, — проговорил старик, подсаживаясь к гостям. — Издалека, видно, идете?

— Да, расстояние не шуточное, — согласился Мандо и добавил: — Японцы напали на Сампитан.

Известие поразило Тата Матьяса, и он с нетерпением ждал подробностей.

— Они напали на нас неожиданно, — продолжал Мандо. — Мы потеряли почти всех наших людей.

Старик сокрушенно кивал головой. Ему был ясен страшный смысл происшедшего. Сампитан являлся последним опорным пунктом филиппинских партизан в этой части обширного гористого Лусона. Инфанта, где находился Центральный штаб партизанского движения, представляла собой настоящую крепость. Совершив внезапное нападение на Сампитан, японцы намеревались получить доступ к Инфанте, расположенной неподалеку от морского побережья, куда тайно подходили подводные лодки союзных войск, доставлявшие военные грузы, начиная с середины тысяча девятьсот сорок третьего года. Из Инфанты оружие, боеприпасы, военное снаряжение и медикаменты быстро доставлялись партизанам Южного и Центрального Лусона, и даже в отдаленные районы на Бисаях.

Мандо подробно рассказал о кровавом сражении, которое разыгралось в Сампитане. Помимо того что противник был гораздо опытнее, он значительно превосходил партизан в численности и вооружении. Почти все партизаны пали в бою. Тогда Мандо спрятался в укрытие и стал отстреливаться из винтовки, но очень скоро у него кончились патроны, и он вынужден был спасаться бегством, ибо дальнейшее сопротивление было равносильно самоубийству. Мартину и Карьо тоже посчастливилось уцелеть в бою. Они ушли подальше в лес, где и повстречались с Мандо.

Из своего укрытия Мандо видел, как несколько партизан пытались спастись на моторной лодке. Но далеко уйти им не удалось. По ним открыли ураганный огонь. Одни были убиты, другие попрыгали в море. Неизвестно, что сталось с ними.

Мандо считал, что ему и двум его спутникам удалось избежать смерти благодаря внезапно разразившемуся ливню. Японцам не хотелось покидать хорошо оборудованное укрепление, поэтому они не стали преследовать трех уцелевших партизан. А эти трое, свернув с дороги, углубились в чащу леса. Идти становилось все труднее и труднее, но желание выжить заставляло забывать о трудностях. Здесь, в хижине Тата Матьяса, они наслаждались сознанием покоя и безопасности.

— Наверняка вы изрядно проголодались, — проговорил Тата Матьяс, как только Мандо закончил свой рассказ.

— А когда партизан не бывает голоден? — уклончиво ответил молодой человек.

Старик прекрасно понял Мандо, он знал, что партизаны в горах бывали счастливы, если удавалось поесть хотя бы раз в день.

— У меня есть вареный рис. К нему можно поджарить рыбы, — предложил он.

— А если еще найдется соль, то получится прекрасное угощение, — воскликнул Мандо.

— Жареная рыба! — Мартин проглотил слюну. — А сколько у вас килограммов вареного риса? — в шутку поинтересовался он.

— Я так проголодался, — вставил Карьо, — что для меня жареная рыба все равно что жареный поросенок.

— Нам повезло: кроме риса, есть еще и жареная рыба, — отозвался Мандо.

Тата Матьяс рассказал, что совсем недавно поймал двух больших талакиток и одного булига, которыми питался вот уже несколько дней.