История одной поездки (СИ)

— Извините, Наталья Александровна, но мы всегда закладываемся на Аэрофлот и всегда оставляем день про запас, ну вы же знаете, мы же не первый раз через вас едем.

— Не знаю, ребята, — покачала она головой, снова наклонившись к книге, — у меня здесь записано…

— Я не знаю, что у вас там записано, — разозлился Буба, — но я сам звонил, заказывал поездку и сказал, что мы прилетаем в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое, а выезд с двадцать шестого на двадцать седьмое.

— А с кем вы разговаривали?

Буба запнулся и обмяк.

— Хорошо, — вступил Игорь, — так вы можете нас сегодня отправить?

— Ну не знаю, — проронила тетя, сделав вид, что задумалась, — если хотите, у нас сегодня едет группа уфимцев, можем вас с ними отправить.

— Но они, наверно, только с двумя ночевками?

— Да, с тремя у нас только вы ездите, — она это так сказала, как будто уличала Игоря по меньшей мере в кровосмесительстве.

Игорю очень захотелось взять со стола тяжелый стеклянный графин и стукнуть им по шестимесячной завивке. Усилием воли он сдержался и спросил:

— А сделать нам выезд в разные дни вы можете?

— Нет, ну как же я вам сделаю, у вас же список один будет, — она была возмущена.

— Но мы же с вами… — на этих словах Игорь Бубу прервал.

— Андрей, подожди. А когда вы нас можете отправить с тремя ночевками?

— Даже не знаю, — она снова уткнулась в свою книгу, — завтра у нас уфимцы, потом Челябинск, потом однодневки… только на той неделе.

— Нет, но мы же с вами договаривались, неужели…

— Андрей, подожди, — опять прервал его Игорь, — Наталья Александровна, я сам этого решить не могу, мне надо с ребятами поболтать.

Буба пытался еще возмущаться и размахивать руками, но Игорь ухватил его под мышки и выволок из кабинета.

— Андрюша, я не понимаю, у тебя что, голова совсем не работает?

— Игорюнь, я тебе точно говорю, я, когда звонил, все правильно заказал.

— Верю.

— Тогда она должна нас сегодня отправить, — он снова рванулся к двери.

— Буба, — разозлился наконец Игорь, — ты чего, что-то не понял? Объясняю популярно: к ней приехали тридцать уфимцев. Это ты понимаешь?

— Ну?..

— Что ну? Как ты считаешь, кого ей выгодней отправить: нас пятерых или их? — Игорь выместил раздражение и продолжил относительно миролюбиво: — Так что можешь здесь хоть до завтра сучить ножками, поедут все равно они. Въехал?

— А чего мы делать-то теперь будем?

— Пошли позавтракаем, а там подумаем.

— Какой завтрак? Надо сейчас что-то решать.

— Буба, голодным я по городу бегать не буду.

— Нет, Игорюнь, но ведь…

— Ладно, ладно, побежали. — Игорь проявил такую редкую покладистость, представив прелесть завтрака с зудящим Бубой.

Олег блаженствовал; уютно раскинувшись в кресле, он наслаждался утренним кофе. Ненавязчивым переливом доносилась откуда-то негромкая музыка, аппетитно дымилась в руке сигарета, ласковое солнце играло во влажных еще волосах…

Идиллия была мгновенно и с грохотом разрушена криками ворвавшейся в номер парочки.

— Нет, Буба, ты только глянь на этого бездельника: пока мы, не жалея сил, устраиваем его судьбу, он… Ты скажи, тебе не стыдно?

— Не-а… ну чего, как дела?

— Ну, в Атланте нас, ясное дело, послали, но мы нарыли одну конторку, так что сегодня уезжаем.

— Молодцы, — зевнул Олег.

— Слушай, ты, неблагодарная сволочь, давай вставай и иди собери бабки с алкоголиков, а потом вместе с Бубой катитесь в фирму… да, еще паспорта не забудь, — добавил он после паузы.

— Да уж догадался бы, — неохотно выбрался из уютного кресла Олег.

Игорь, скосив усталый глаз в сторону вожделенной постели, принялся раздеваться.

А я, с вашего позволения, оставлю, пожалуй, его до вечера.

Более того, мне придется, видимо, прибегнуть к этой практике пропусков еще неоднократно, поскольку это повествование и так катастрофически растягивается, грозя перерасти из жанра Большого Рассказа в жанр Маленькой Повести, а меня это разрушение предварительных расчетов чрезвычайно беспокоит.

Итак, было часа четыре ночи, когда Игорь, опрокинув в рот остатки водки, плескавшейся еще на дне пластикового стакана, обвел взглядом тесные и темные внутренности микроавтобуса, ползущего по петляющей среди сопок дороге, ведущей от Уссурийска к границе.

Кстати, любопытно, что хотя, судя по названию, где-то здесь, по просторам уссурийской тайги, должны грациозно бродить одноименные тигры, однако вокруг не было даже намека на хоть какой-нибудь захудалый лесок, а единственный тигр стоял напротив единственного же в Уссурийске кабака.

Игорь выискивал, чем бы заняться, поскольку спать он совершенно не хотел, а читать в трясущемся и темном автобусе было категорически немыслимо.

Олег нашел себе привычное занятие, и с заднего сиденья раздавался его голос вперемешку с девичьим хихиканьем. Девица была, правда, несколько перезревшая — под тридцать, но вполне еще на вид аппетитная, звали ее, кажется, Викой. Леша с Филом, по обыкновению слегка набравшись, сладко посапывали в полусне. Фил, признаться, и сам имел некоторые планы относительно заднего сиденья, но был опережен и побежден симпатягой Олегом.

На переднем вторую и последнюю девушку, лет на пять помладше, толстушку хозяйку со стершимся именем, захватил и пытал теперь Буба. Пытал о извечном: что, как и почем.

Неудобно скорчившись на узеньком сиденье, Игорь рассеянно ловил обрывки разговора, вскользь отмечая интересное:…юань…таможня…футболки.

Он любил Бубу, зная, как меняется тот, как исчезают его мелочность и жадность, как он размахивает руками, стоит разговору коснуться заветного.

Буба был готов часами разъяснять любому свои научные изыскания, пользуясь, как любой уважающий себя профессионал, в основном терминами хреновина и штуковина.

Глядя на него, у Игоря иной раз мелькало сомнение, что, может быть, он и ошибся тогда. Вспоминались двухцветные коридоры с облупившейся штукатуркой, мерцание допотопных мониторов, папироса, дымящаяся в такт поскрипыванию бумаги…

Но, как и всегда, накатило это как-то вскользь, в параллель желтым бусинкам фонарей, цепочкой струящихся мимо машины.

Тем временем автобус все ближе подбирался к Артемову, грязному приграничному поселку, где среди развалюх мазанок гордо высится особняк бывшего начальника таможни с сургучными печатями на дверях. Они несли совершенно символическое значение, поскольку бедолага так и не успел вставить рамы, и теперь через эти зияющие провалы несостоявшихся окон туда забирается летом местная молодежь — предаться пьянству и разврату.

Пол неудачливого особняка завален битым стеклом и окурками, да кое-где мелькнут старенькие китайские трусики, из тех, что оптом отдают по восемь джао.

Но я верю, верю: настанут светлые времена, и новый начальник таможни прикупит унылые останки, он непременно вставит окна и побелит стены, и благодарные китайские бизнесмены привезут чудную шанхайскую мебель черной кожи, и превосходное здание украсит скучный артемовский ландшафт.

Уж вы мне верьте, в таких делах я форменный пророк, — добавил бы здесь небезызвестный кот, но у него свои, кошачьи, дела, а мои увлекают меня вперед.

Затихший автобус уже добрых два часа стоял напротив заплеванного местного вокзала, где расположилась, преграждая путь к поезду, таможня.

Светало. Приподнявшееся солнце хмуро ползло по облупленным стенам, грязным сугробам и прикрытыми ломким льдом лужам.

Хотя до Москвы отсюда было не ближе, чем до Лос-Анджелеса или Мехико, не говоря уже о Токио или Сеуле, титанические лужи на неасфальтированной улочке навевали мысли о исконном нечерноземном проселке. Слегка пофантазировав, легко можно было представить лениво бредущих коров, голосящего неподалеку петуха… — словом, все то, что составляет для горожанина сентиментальную идиллию деревенского утра.