В концертном исполнении

— Нет, у меня лекция, мне нельзя, — сделал последнюю попытку отказаться Сергей Сергеевич, прекрасно понимая всю тщетность своих неискренних усилий.

— Вы меня обижаете! — развел руками лауреат государственных премий, и Телятников увидел, что Шепетуха говорит правду. — С вашим опытом и мастерством! Сто грамм портвейна для вдохновения никогда не помешают!

Он поднял свой стакан, и Сергей Сергеевич с удивлением заметил, что и его рука сама собой тянется к стоявшей перед ним посудине, и он уже чувствует во рту тяжелый, сладковатый вкус вина. Неземная легкая грусть коснулась вдруг крылом его души и пропала, а в опустевшей разом голове осталось лишь подобие мысли: портвейн-то я не пил со студенческих времен! Следуя примеру профессора, Телятников опорожнил стакан и, ухарски крякнув, утер влажные губы салфеточкой. Шепетуха меж тем был сама любезность: потчуя своего нового друга, он то пододвигал Сергею Сергеевичу селедочку под красной свекольной шубой, то подкладывал ему на общепитовскую тарелку синюшного, будто украденного у родного Аэрофлота цыпленка. Суетясь и то и дело промокая разлитый по мрамору стола соус, профессор разгорячился, снял ватник и промасленную кепчонку, под которой оказалась бетонно-серая, похожая на взлетную полосу лысина, поросшая местами защитного цвета волосиками. К удивлению Телятникова, верхнюю одежду директор координационного центра носил непосредственно на майку-тельняшку, свежесть которой представлялась сомнительной. Зато порадовала Сергея Сергеевича вытатуированная на худосочном предплечье Шепетухи фривольная картинка, под которой шрифтом газеты «Правда» стояло: «Любите Сему — источник знаний!»

— Воспоминания молодости! — вздохнул лауреат государственных премий, проследив за взглядом своего визави. — Кто из нас не был грешен! Морские дальние походы, яростные ночные десанты! — Он потянулся за второй бутылкой, неизвестно как и когда очутившейся на столе, склонив голову набок, разлил портвейн. — Давай, Сергей, за нас! В зрелом возрасте, скажу я тебе, тоже есть свои прелести! Мудрость там, интеллект!.. — Профессор шмыгнул носом, сплюнул на пол. — Приятно все-таки ощущать себя состоявшейся личностью!

Сергей Сергеевич скривился, но Шепетуха настаивал:

— Брось, Серега, не кочевряжься, винишко-то лечебное! Вспомни наши лихие студенческие попойки! Кто в жизни свое не выпил, тот для науки человек потерянный! За тебя! Нет, нет, — пресек он попытку Телятникова симулировать, — тостуемый пьет до дна!

Морщась и страдая лицом, Сергей Сергеевич выпил большими глотками вино, поспешно заел его приторный вкус салатом «Столичный». Если раньше мысли его мешались, то после второго стакана картинка мира попала в фокус, и шестым чувством он понял, что настало время поговорить о науке.

— А вы, собственно, по какой части? — спросил Сергей Сергеевич, сосредоточенно стараясь подцепить на вилку подрагивающее, как груди официантки, желе.

— Я — по бабам! — радостно заржал профессор. — Ладно, Серега, шучу! Работаю на стыке наук, специализируюсь все больше на человеке! И вообще тебе давно пора звать меня просто — Семен! — Шепетуха вдруг пошел по телу зелеными, плесневелыми пятнами, звучно икнул, отчего на Сергея Сергеевича явственно пахнуло ароматом тройного одеколона. — Извини, старик, с утреца был маленько не в себе, вот и поправился! — пояснил он, доставая из кармана ватника мятую пачку дешевых сигарет.

— Значит, биофизик, — гнул свою линию Телятников.

— Можно и так! — согласился Шепетуха, закуривая. — Только не в названии дело. Наука так же едина, как мир! Это мы сами с нашим убогим воображением поделили все на разные физики, химии и прочие географии!.. — Для убедительности концом ножа он покрошил остатки ветчины на тарелке. — А по большому счету: единая природа, единая наука, единое поле!

«Красиво излагает, собака, — подумал Сергей Сергеевич застрявшим в голове штампом. — Ум аналитический. И как ловко перешел к единой теории поля! Сразу чувствуется — крупного калибра ученый. Странно только, что ходит в ватнике и на ногах опорки. А… — догадался Сергей Сергеевич, — так это ж он наше прогнившее общество эпатирует… Бьет обывателя своей экстравагантностью. Только все равно — тельняшку я бы постирал». Телятников почему-то потянулся за сигаретами, прикурил от поднесенной Шепетухой спички, заперхал, ловя открытым ртом воздух. Глаза его полезли на лоб, он инстинктивно потянулся за услужливо налитым портвейном, долго пил его маленькими глоточками. Неожиданно близко, отражением в самоваре, он увидел лицо перегнувшегося к нему через стол Шепетухи, его блудливые, подгулявшие глаза и большие, по-африкански вывернутые губы.

— Серега! Слышь, Серега? — горячо зашептал профессор, обдавая Сергея Сергеевича запахом лука и дешевого табака. — А статейка-то твоя о многом мне порассказала! Амбициозен ты, черт, жаден до славы! Это хорошо! Это правильно! Кругом одни блатные да бездари. Только и слышишь: этот получил академика, другой стал профессором… А ты с твоим интеллектом прозябаешь! Душа горит, Серега, видеть этого не могу! — От возмущения Шепетуха хрястнул маленьким кулачишком о край тарелки так, что Сергей Сергеевич оказался весь, как селедка, в соусе. — Серость процветает в науке — и приспособленчество! — продолжал государственный лауреат, заботливо снимая со лба Телятникова кружочки тонко порезанного репчатого лука.

— Спасибо, — сказал доцент и зычно икнул.

— Не благодари. Пока не за что! Но мы им покажем, дай мне только вернуться из Гондураса! Ты, Серега, промеж них Колосс Родосский!

— Ну, Семен, ну не надо… — засмущался Телятников. — Есть и среди академиков умные люди. Человека два или три. Да и статейку мою напечатали в журнальчике для юных идиотов…

— Вот я и говорю, что зажимают таланты на Руси! Но ты, Серега, свое достоинство блюди! — В порыве благородного гнева Шепетуха привстал, схватил бутылку, как если бы она была с зажигательной смесью и ему предстояло бросить ее в президиум Большого ученого совета. — Самое главное в науке — не умалять собственных достижений, — продолжал профессор уже более мирно. — В академики выбирают исключительно по количеству загубленных талантов…

Покачиваясь и прикусив от усердия кончик языка, лауреат государственных премий разлил остатки портвейна, проникновенно посмотрел в глаза Телятникову.

— Гадом буду, век свободы не видать, а я тебе, Серега, помогу!

Он пальчиком поманил к себе доцента. С сожалением расставаясь со спинкой кресла, Телятников подался вперед, навалился грудью на мрамор столешницы. Прямо на него смотрели бесцветные, обведенные красным ободком глаза директора центра и лауреата.

«Я пьян как сапожник», — сказал сам себе Телятников, но не почувствовал при этом ни смущения, ни угрызений совести, а только приятную легкость и никогда им дотоле не изведанную свободу.

— Я сделал великое открытие! — шепотом драматического злодея произнес Шепетуха и воровато оглянулся по сторонам. — Великое! И я тебе его подарю!

— А вот этого не надо. — Телятников поводил пальцем перед носом Шепетухи. — Я в этой жизни всего добился сам.

Сергею Сергеевичу понравилось, и он решил повторить упражнение с собственным пальцем и чужим носом, но на этот раз получилось плохо, и он едва не потерял равновесие в поехавшем куда-то в сторону кресле. Тем не менее Телятников продолжал:

— Ты, Семен, скотина, если смеешь мне такое предлагать…

От умственных и физических усилий у Сергея Сергеевича выступил на лбу пот, и он утер его вместе с остатками селедочного соуса.

— Ша! Не бузи! — прервал его профессор, ставя зарвавшегося доцента на место. — Во-первых, воруют все, а значит, это уже не воровство, а модус вивенди! Во-вторых, любое открытие сродни откровению и чаще всего приходит не тому, кто его заслужил! Ты, может быть, всю жизнь трудился, а я принял на ночь стакан — мне спьяну и приснилось! Это как прикуп в преферансе — не тому пришел! Я ведь как твою статейку прочитал, так сразу и понял, что в небесной канцелярии ошибка вышла — твой сон мне послали! Понял?