Лампада

Тележурналист стоял довольно грустный и тоже поглядывал так немного испуганно по сторонам, а рядом стояла его сердитая молодая жена (женщины, они вообще более адекватны сейчас), и когда он сказал: “А давай останемся на крестный ход?” - она очень резко сказала: “Зачем?” Потом, когда пробило двенадцать, и в церкви зазвонили, и вышли люди и священник, и дьяки с хоругвями, и все пошли за ними вокруг храма, я потерял их из виду, но думаю, что они тоже, наверное, обратили внимание, что люди шли в каком-то напряженном и не очень хорошем, как мне показалось, молчании, никто не улыбался, не возглашал хотя бы иногда, как на Пресне, “Христос воскрес!”, не целовался, а слышно было только дыхание и шарканье ног, и сырой весенний ветер временами задувал свечи.

Еще эти “охраняющие” милиционеры… Смешно.

Люди шли в молчании вслед за священниками с хоругвями, а они стояли неподалеку в своих квадратных черных тужурках из кожезаменителя, широко расставив ноги, заложив руки за спину, как всегда, набычившись и глядя на людей в упор. И, возможно, у них была, как это называется - оперативная информация, что что-то может произойти именно во время крестного хода, но зачем смотреть так на прихожан и, с другой стороны, кого это остановит, их взгляд, если не дай бог что? В общем, впечатление было не ахти. Не праздничное, скажем так. И когда мы с женой возгласили все-таки (праздник это или нет?!): Христос воскресе! - никто нас не поддержал, только какой-то интеллигентный дяденька рядом улыбнулся, а менты стали просто-таки есть нас глазами, и один молодой, самый противный, было даже двинулся в нашу сторону, но другой, постарше, его остановил.

А было бы смешно попасть в отделение в 200… году за возглас “Христос воскрес!”. Меня однажды забрали у церкви за поклон иконе Божьей матери, но это было году в 1984-м… Отвели в отделение, записали адрес, место учебы, все довольно вежливо, но с угрозой во взгляде. Времена были советские, и с ходу в милиции не били. Спросили еще:

- Вы сектант?

- Нет, - говорю, - не сектант.

- А зачем же вы туда ходите? - удивился милиционер.

Кстати, сообщили в институт, и у меня потом были неприятности, правда не очень большие, ректор и завкафедрой были приличные люди, да и взять с меня тоже было нечего, учился я неплохо, но карьеру не делал и никуда не лез, в смысле ни в “молодые коммунисты” (тогда были такие), ни в “комсомольцы”, ни в аспирантуру, вообще никуда.

Когда “брали”, был забавный эпизод. Я тогда читал всякую литературу, ксероксы - Солженицына, Синявского, диссидентов и нахально сказал ментам, как, я читал, это делали классики:

- Вы нарушаете советские законы!..

- Вы прекрасно понимаете смысл наших законов, - сказал приведший меня в отделение лейтенант, галантно придерживая передо мной дверь.

Теперь, я думаю, он уже полковник или даже генерал и наверняка аккуратно посещает церковь.

Еще когда мы в ту Пасху возвращались домой, я подумал - как быть не таким, как народ, но вместе с ним?

Так и не придумал. Может быть, вы знаете?

3

В монастыре жил старец, мне сказал об этом мой приятель. Самый натуральный святой старец, как Зосима у Достоевского. Кажется, физик назвал его иеросхимонахом. Он показал мне его только на второй день, вечером, указав на худого пожилого монаха с белой бородой и пронзительным взглядом, быстро прошедшего мимо нас. Самое смешное, что я плохо помню его лицо, потому что в тот вечер, когда приятель показал мне его, было темно и за старцем бежало несколько женщин, норовя поцеловать ему руку, а он шел очень быстро, и я успел увидеть только архангельские крылья на его черном клобуке.

А когда я встретил его тем же вечером на улице еще раз и, так и не решив про себя, надо ли мне это, сказал, будто дело происходило где-нибудь в Москве, на улице:

- Э-э-э, простите, пожалуйста, минуточку… - то старец бросил на меня такой взгляд, что мне стало стыдно и было стыдно еще час или два.

На следующий день, когда мы зашли в небольшую церковь, где хранятся мощи старцев и настоятелей, живших раньше в этом монастыре, и на мою жену зашипела какая-то тетка, продававшая свечи на входе (мол, куда? - юбка ей показалась слишком короткой), - а мой приятель, который давно меня учил слушать в церкви только священников, отвечал этой тетке довольно резко, чтобы она отстала, мы вошли, и вдруг увидели старца, беседующего с кем-то недалеко от входа.

Мы подошли поближе и подождали, пока он закончит разговаривать, и мой приятель подошел под благословление, а я все что-то медлил - было неудобно за вчерашнее “минуточку”, и жена сказала, что сейчас он уйдет, ну что же ты?! А я, надо сказать, тогда переживал довольно сложный период. Я только что развелся с предыдущей, сменил работу, и все это было как-то очень непросто, нервно, и все хотелось у кого-нибудь спросить - что с этим делать и так далее. И я собрался с силами и подошел к нему. Подошел, повторяю, не без неловкости и даже робости, но старец, увидев меня, вдруг улыбнулся и, посмотрев как-то хорошо, спросил: “Ну, чего тебе?” И это “ты” прозвучало почему-то очень к месту, обычно я не люблю, когда люди даже гораздо старше меня с ходу “тыкают”, но самое странное, что все мои проблемы и терзания в тот момент показались мне какими-то совершенно не стоящими, просто полной ерундой, и я лишь сказал: “…благословите”.

А он как-то рассмеялся тогда и сказал почти весело: “А-а-а…” И перекрестив меня, улыбнулся еще раз и пошел к выходу. И в этот раз он был совсем не грозный и не серьезный, и я даже не помню сейчас, был ли на нем этот знаменитый клобук с ангельскими крыльями или нет. Но, скорее всего, был.

Меня сейчас, кстати, многие спрашивают: а почему я до сих пор не крестился, в монастыри же вот езжу? Правда, старец не спросил, ему, наверное, и так ясно было, а остальные спрашивают. Некоторые не понимают, некоторые смеются, подшучивают, а я не знаю, что отвечать.

Два раза серьезно думал об этом - в начале 1980-х, собственно, тот эпизод с милицией был выражением этих мыслей, и в начале 1990-х. В начале 1990-х, во времена Ельцина, было совсем собрался - но это состояние быстро прошло.

Почему? Вы будете смеяться, это все из-за… друзей. Ну не все, но очень многое.

Вот есть у меня два друга - оба очень православные и чем-то даже похожи. И по обстоятельствам жизни, и даже внешне. Один - провинциальный врач по профессии, он мне очень помог в разрешении одной ситуации, которую я не хотел бы сейчас вспоминать, и я у него в семье даже пару дней жил. Потом он тоже в свое время разводился со сложностями, все это хорошо понимает, так что в этом мы даже похожи.

Он интересный, неглупый и совершенно немосковский человек (что для меня особенно ценно), а Православие знает с какой-то, я бы сказал, даже… лесковской стороны. Рассказывает очень забавные истории из жизни местного архиерея, - как он говорит, немного рисуясь, “владыки”, - по его словам, человека умного и веселого, любителя хороших автомобилей и церковного вина. И о своем пути в Церковь он тоже рассказывает не без самоиронии, скажем так. А я люблю это, когда не надувают щеки и с юмором относятся к себе и к жизни.

Правда, у него в комнате как-то много икон, слишком много, в несколько рядов. Но разве это плохо?

И вот однажды, пару лет назад, он и его новая жена приехали ко мне. Мы очень хорошо посидели, выпили, потом пошли немного погулять по Москве, и я, шутки ради, а может, в душе его немного проверяя, предложил ему сфотографироваться на фоне мемориальной синагоги в парке Победы. “Проверяя”, потому что было пару раз - он как-то не то чтобы нехорошо, но как-то двусмысленно высказывался на эту тему.

Клянусь, в шутку, я сам еврей только наполовину, по отцу, и в синагоге бываю хорошо если один раз в несколько лет (может быть, к сожалению), а он вдруг сделался очень серьезен и отказался. Сказал, что это “нельзя”.

- Почему?

- Другая вера.