Огонёк

Привезли компьютеры в среду под самый вечер, после группы продленного дня, поэтому выгружать заставили и Васечку. В рейсах к машине и до кладовой его сопровождал Пират, шерсть на нем стояла дыбом. Он подслушал телефонный разговор физрука, в котором были только слова «Сегодня после двенадцати», и ничего хорошего для них не ждал.

Все ушли, а довольная Кузминишна позвала пить чай с ликером, который подарил ей физрук за ударный Васечкин труд. Васечка отказался, сказав, что у него очень голова бобо. Больше он говорить не мог, потому что у него действительно невыносимо болела голова от тяжкого предчувствия. Кузминишна выпила одна и тут же заснула за столом, и Васечка с Пиратом остались совсем одни. В двеннадцатом часу ночи Васечка не выдержал, спустился в группу продленного дня, нашел домашний телефон Эльвирочки, записанный в тетрадке, висевшей на стенке, и впервые в жизни попробовал воспользоваться телефоном на вахте, пытаясь вспомнить недавние объяснения Светланы Петровны по этому поводу. С третьего раза ему все-таки удалось набрать номер. Трубку долго не брали, а когда спросили «Алло», Васечка сквозь слезы стал кричать дяденьке Владимиру Сергеевичу, что Черепанову надо стать интернетом, а компьютеры сейчас заберут дяденьки физрука, а Кузминишна спит после ликера, а Пират говорит, что они уже идут…

Когда приехала милиция, двери школы были распахнуты настеж, у здания уже стояла карета скорой помощи. У раздевалки их встретил заспанный мужчина с несколькими крепкими пацанами. Он сказал, что их вызвал сотрудник школы, но бандитов они не застали. Но товарищ успел заложить местного физрука, так что концы в воду этой суке кинуть не удастся. Навстречу милиционерам вынесли Васечку с залитым кровью лицом, он в забытьи звал какого-то дяденьку и Пирата. Пирата он звал уже напрасно, тело неказистого песика обнаружили там же, где и Васечку — у кладовой, с перебитыми лапами и вывернутой на бок головой…

— Дело заводить надо, хотя и компьютеры целы. Дай Бог, выживет ваш учитель, а так ведь — убийство форменное налицо. Героизм, наверно, даже. Как фамилия-то у товарища?

Наталия Ивановна, в принципе, понимала, что пожилой милиционер воспримет ее слова не совсем адекватно. Она видела, что он всерьез настроился на описание подвига Васечки в отчете, достал бумагу, карандаш и сочувственно приготовился к ее показаниям. Но, честно говоря, ей было уже все равно. Она тихо ответила: «Не знаю я, как его фамилия. Васечка он, при школе жил, в подсобке. Он умственно отсталый, поэтому фамилию свою не помнил, а документов у него не было»

— Та-а-ак… Чокнутый, значит, без документов, — устало выговорил милиционер, складывая листок и карандаш обратно в папку. — А потом мы вдруг удивляемся, гражданочка, с чего бы вдруг это в школу среди ночи лезут компьютеры воровать! Совсем уж с ума посходили! С катушек съехали!

Бог не дал, и Васечка не выжил. Но перед самой смертью у него вдруг перестала болеть голова. В больнице, в пять утра еще было тихо-тихо, и Васечка очень удивился и обрадовался тому, что возле него вдруг оказалась бабинька. Она приложила старенький сморщенный пальчик к губам, дав понять ему, чтобы он не выдал ее присутствия задремавшей нянечке, нанятой специально для него Владимиром Сергеевичем. Васечка с готовностью протянул бабиньке руку и с облегчением понял, что сейчас они наконец-то пойдут домой…

Начальник городского РОНО Поперечный В.К. проверил документы в папке. Он просто не знал, что с этими школьными бабами делать. Они давно уже сели Поперечному на голову и цедили из него кровь стаканами. В прошлом году они организовали три забастовки и все требовали зарплату с него, Поперечного. Все это они делали, конечно, исключительно назло городскому РОНО и ему лично. А в двух школах недавно эти мерзавки три недели лежали перед телекамерами в школьных спортзалах голодными в знак протеста. Разве нормальный человек смог бы три недели лежать голодным на матах? Нет, они там точно все с ума посходили, и только он мог немедленно поставить всему этому массовому сумасшествию заслон. Поперечный еще раз прочитал рапорт районного РОВД о проживании прямо в школе № 8 душевнобольных без паспортов и фамилий, и кровь опять кинулась ему в голову. Предписание о снятии Заварзиной Наталии Ивановны с занимаемой должности лежало у него в папке, но вот только в данный момент некого было поставить на ее место, потому что сын Валерии Степановны из главка еще не закончил университет. Хоть бы она этого дурака на годик позже взяла, и все было бы по уму. Нужен им там крепкий мужской кулак, давно, видать по нему тоскуют. А сейчас придется опять бабу временным исполняющим ставить — ихнюю физичку, а она у них тоже того. С приветом.

Подъезжая на служебной «Волге» к восьмой школе, Поперечный увидел толпу, и все в нем похолодело. Он понял, что гнилая городская общественность раньше него разузнала о происходящем в школе беспределе и него явилась выразить свое недоумение лично Н.И. Заварзиной. А он еще не успел ее снять, поэтому влетит и ему, Поперечному В.К.

Поперечный не знал, что это просто были Васечкины похороны. А поскольку башлял их Владимир Сергеевич, то народу, венков и цветов было очень много. Но рыжий Черепанов рассудил по-своему. Светлана Петровна давно всех предупреждала, что у него с головой бобо еще почище Васечки будет, и они еще все обольются от этого Черепанова слезами. Перед похоронами он залез в школьный музей боевой и трудовой славы и, обливаясь слезами, временно реквизировал награды покойного военрука школы, который брал Берлин и форсировал все реки вместе с Первым Белорусским фронтом. Поэтому девчонок с бархатными подушками с медалями и орденами Черепанову пришлось построить не парами, а аж по три штуки в ряд. Поперечный подъехал в тот самый момент, когда грянул прощальный марш в исполнении нанятого Владимиром Сергеевичем городского симфонического оркестра, и девочки по главе с Эльвирочкой понесли по команде Черепанова медали и ордена. Поперечного опять прошиб пот. Увидев орден Красного Знамени, он снял шапку, а на орден Великой Отечественной войны Ш степени — растерянно перекрестился…

Физрук так и пропал с концами. Пирата похоронили в школьном дворе, а на кладбище к Васечке Наталия Ивановна повадилась ездить каждый день, потому что Владимир Сергеевич давал ей свою машину. И вот не прошло еще сорока дней после Васечки, как она, придя в школу, обнаружила в холле возле раздевалки толпу журналистов. Они сразу же все вместе закричали на нее: «Расскажите, как это Вам пришло в голову сделать из нормальной средней школы приют для умственно отсталых? Это как-то влияет на творческий педагогический процесс? Как реагируют родители учеников, которые имеют тесный контакт с этой категорией граждан?»

Наталия Ивановна никак не могла собраться с противоречивыми мыслями, которые пришли у нее в полный беспорядок из-за событий последних дней. Нервы ее были на пределе, поэтому она просто по привычке заорала на журналистов, как на безалаберных пятиклассников: «Я с вами тут ля-ля фа-фа говорить не буду! Шапки снять немедленно! Натоптали еще тут на линолеум! Вы в школу пришли, а не в кабак! Кузминишна, чо смотришь? Гони эту шоблу отсюда!»

Она повернулась от враз притихших журналистов с микрофонами и телекамерами и неровной походкой пошла к себе в кабинет. Спиной она ощущала, как эти журналисты, вспомнив, видно, детство золотое, тихонько на цыпочках спешили к выходу.

Руки у нее дрожали, поэтому она не сразу попала ключом в дверной замочек своего кабинета. Она села за свой стол, включила настольную лампу и подняла глаза на стенку напротив. Там, за шкафами, скрытно от глаз случайных посетителей, висел портрет Васечки, выполненный прославленным школьным художником Юрой Морозовым из 7Б. Васечка, как и в жизни, имел на этой картинке большую шишковатую голову и пару оттопыренных фиолетовых ушей Он, как всегда, улыбался щербатым ртом, а за его спиной Юра нарисовал два белых, как у голубя-дутыша, крыла. И впервые за всю свою педагогическую творческую деятельность Наталия Ивановна по-бабьи завыла на весь кабинет, и слезы наконец-то пришли к ней. Она рыдала, сморкаясь в вафельное казенное полотенце, и чей-то шепелявый голос восхищенно шептал ей прямо в душу: «Какая же ты все-таки тетенька, Наталия Ивановна! Самая красивая и добрая на свете!»