В конечном счете

— Хорошо, господин Женер.

Драпье так внезапно сменил Женера, что это явилось для всех неожиданностью. Марк в тот момент был в Мангейме. Он узнал об этом, вернувшись в Париж после четырехдневного отсутствия.

Прямо с вокзала он отправился в банк и поднялся в свой кабинет. Правда, он заметил в коридорах некоторое оживление и обратил внимание на то, что служители как-то по-особому смотрят на него, не решаясь, однако, заговорить. Но все это его не слишком удивило — было достаточно самой малости, чтобы нарушить покой в банке. Малейший спор между двумя делопроизводителями вызывал бесконечные толки и пересуды. Два месяца тому назад Марку пришлось даже сделать по этому поводу резкий выговор заведующему личным столом.

— Удачно ли вы съездили, господин Этьен? — спросила секретарша.

— Да, все в порядке, благодарю вас, Полетта. Ничего нового?

— Ничего, если не считать, что господин Женер ушел в отставку. Но я полагаю, вы это знаете. Вы были в курсе дела еще до отъезда, не правда ли?

Марк закурил. В первое время, когда он только еще начинал работать в банке, ему часто по ночам снился подобный кошмар. Ему сообщали, что господин Женер уходит в отставку, а он не хотел в это верить. «Что я значу без господина Женера?» — думал он тогда. Потом он научился не задавать себе этого вопроса. Впрочем, он стал уже понимать, что кое-что значит и сам по себе. Теперь он скорее боялся смерти своего патрона. Что до отставки Женера, то Марк был уверен, что узнает об этом заранее, из уст самого Женера.

Он ответил секретарше очень спокойным голосом, что, конечно, знает об этом уже давно, затем вызвал своего помощника.

К Анри Ле Руа Марк испытывал полное доверие. Они вместе учились в Высшей политехнической школе. Анри был стипендиатом. Он жил в меблированных комнатах вместе со своей матерью-вдовой, у которой в жизни ничего не было, кроме него. Они приехали из Анжера. Не в силах переносить разлуку с сыном, отправившимся учиться в Париж, мадам Ле Руа продала мебель и тоже перебралась в столицу. Но этот переезд в самый разгар войны почти полностью поглотил их сбережения, так что они были вынуждены во всем себе отказывать. Мадам Ле Руа приходилось самой шить не только рубашки Анри (у него никогда не было сорочки, купленной в магазине), но даже костюмы и пальто. Марк всегда хотел чем-нибудь помочь Анри. Когда он встретился с ним в банке, где у Анри была ничтожная должность, он добился его назначения на пост, который сам занимал при старике Марешо.

Но Ле Руа ничего не знал. Никто ничего не знал.

— Ну и история, Марк! Чертовски скверная история!.. Вы с Женером так подходили друг другу. Ведь ты любил его? Да? Я тоже. Вот это человек, замечательный человек, человек большого масштаба… Как ты думаешь, что произошло?

— Не имею никакого представления.

— В самом деле?

— Женер очень устал. Иногда по вечерам он признавался мне, что дошел до предела.

— Пусть так, но что могло заставить его в течение каких-нибудь трех дней, от четырнадцатого до семнадцатого октября, полностью отказаться от своего положения… Хочешь знать мое мнение? Женер вышел в отставку не по собственной воле. Уж ты-то его знаешь. Разве такой человек, как он, станет сам себя топить?

— Да, по-моему, это возможно, — сказал Марк.

Он даже был тогда почти уверен в этом. Женер сдавал. Прошлой зимой ему пришлось лечь в клинику. Какая-то серьезная горловая операция. Рак? Выздоровление затянулось. В июне он женился на медицинской сестре, которая за ним ухаживала. Пополз устрашающий шепоток: «Рак, рак! Она бы не вышла за него замуж, если бы не рак… Она знает, что дни его сочтены…» Говорили, что эта женитьба доконает Женера: утверждали, что ей не тридцать, а двадцать пять, двадцать три, двадцать два. Ее так же охотно молодили, как старили бы в другой ситуации. Марк хорошо знал Бетти Женер. Это была высокая брюнетка, очень застенчивая, довольно красивая, хотя и немного грузная. Она преобразила жизнь Женера во всем, за исключением лечебного режима — здесь она придерживалась привычек, выработанных во время его пребывания в клинике: Женер жаловался, Бетти отказывалась его слушать, но обращалась с ним очень мягко. Она была полна к нему дружеского доверия и почтения, говорила ему «вы». Но никому и в голову не приходило, что она может быть влюблена в своего мужа. И то, что она не считала себя обязанной притворяться, вызывало уважение. Марк знал, что Бетти не раз пыталась уговорить Женера отказаться от всякой деятельности, и он подумал, что она, наконец, добилась своего. Ведь однажды вечером господин Женер сказал ему:

— В конечном счете вопреки общему мнению я считаю, что старик, умирающий на посту, отнюдь не возвышенное зрелище. Я постараюсь избежать такого отталкивающего конца. Как бы вы отнеслись к тому, чтобы работать с Мабори или Дандело?..

— Если бы вы были в этом хоть сколько-нибудь заинтересованы, господин Женер, — сказал Марк, — я скрепя сердце пошел бы на это.

Заранее было решено, что по возвращении из Мангейма Марк будет обедать у Женеров. Придя на бульвар Малерб, он был поражен счастливой улыбкой Бетти, выражением глубокого удовлетворения на ее лице, но глаза Женера были непроницаемы. И разговор за обедом ни разу не коснулся недавних событий. Марк подождал, пока они втроем не уселись в гостиной (впрочем, Бетти вскоре покинула их), чтобы начать доклад о своей поездке в Мангейм. Он говорил нейтральным тоном, словно со дня его отъезда в банке ничто не изменилось. Господин Женер улыбался, тихонько барабанил пальцами по ручке кресла и, только когда Марк кончил, сказал:

— Боже мой, Марк, вы ведь понимаете, что все это представляет теперь для меня только относительный интерес? Я полагаю, вы уже в курсе дела?

— Да, — ответил Марк. — Вы добровольно ушли в отставку?

Господин Женер продолжал улыбаться.

— Еще немного коньяку? Может быть, все-таки выпьете еще рюмку?

— Нет, спасибо. Разве не естественно, что меня интересует…

— Совершенно естественно. Но вы меня, надеюсь, не осудите, если я не отвечу на ваш вопрос?

— Значит, я должен считать ваш отказ ответить мне за ответ?

— Нет. — Господин Женер залпом осушил свою рюмку. — Я не могу утверждать, что ушел в отставку добровольно.

Марк не задал ни одного вопроса относительно причин, вызвавших падение Женера. Но в действительности он был глубоко задет тем, что Женер скрыл от него готовящуюся отставку. Обычно именно Марк первым разгадывал махинации, направленные против банка или лично против Женера, и именно он предупреждал своего шефа о надвигающихся опасностях.

— Я полагаю, все решилось очень быстро?

— Да, Марк, очень, очень быстро.

Как-то раз, с год назад, Женер сказал Марку:

— Быть может, ваша карьера слишком тесно связана с моим именем. Я не уйду из банка, не получив гарантии относительно прочности вашего положения. Я поставлю это обязательным условием при моем уходе.

С тех пор Женер ни разу не касался этого вопроса.

— Кто такой этот Драпье?

— Сам по себе он мало что значит. Это только имя.

— Кто его поддерживает?

— Мексиканская группа. — Господин Женер почему-то вздохнул. — А что такое Мексика? Все это… Короче говоря, Марк, мне очень грустно, бесконечно грустно. Вот это я и хотел вам сказать. С этого мне и следовало начать. Меня терзают мысли о вас.

— Не беспокойтесь обо мне, — сказал Марк. — Конечно, у этого Драпье есть свой штат?

— Нет, он никогда не занимался банковскими делами. Я… Вы хотите меня еще о чем-нибудь спросить?

— Нет, господин Женер, спасибо. Лучше всего будет, если я сам уйду из банка, не правда ли?

— Нет, Марк.

— Вы искренне считаете, что мне следует остаться?

— Да.

— Вы же знаете, что я совершенно не способен на двойную игру и тому подобные вещи.

— Бог свидетель, — произнес господин Женер, закрывая глаза, — ничего такого у меня и в мыслях не было. Вы можете не верить мне, Марк, но я к вам очень привязан. Слишком привязан, чтобы…