Зверочеловекоморок

— Нет, правда. Меня прямо в жар бросило.

— Да ну… — пренебрежительно протянул дог. — Тебе привиделось. Ты просто устал.

— А она кто?

— Он ее держит в заточении. Видал на воротах громадный замок?

— А почему?

— Потому. Она его пленница.

— Волосы какие длинные, почти до пояса. Никогда таких не видел.

— Вот именно. Ты ее освободишь, старик.

— Я?

— Да, ты.

— А где мы?

Воздух сгущался, с холодной земли поднимался сумрак. Где-то поблизости невнятно бормотала река.

— Ну, пора возвращаться, — сказал пес и сел напротив. Уставился на меня черными глазищами, в которых мерцали синие огоньки, и ужасно, словно собрав все силы, наморщил лоб.

Так мы просидели несколько минут. Где-то в траве стрекотали сверчки. Вдалеке кто-то пел пронзительным голосом, похожим на голос муэдзина.

Внезапно я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. За спиной дога, за старым, с потрескавшейся корой, тополем маячила сгорбленная тень.

Я открыл было рот, но пес меня опередил.

— Бляха муха, — выругался он. — Чего-то не получается. Попробуем еще раз.

Но тут затаившаяся за деревом тень внезапно распрямилась и длинными скачками понеслась к реке. Я увидел желтоватый бок с черными полосками и костистый хвост.

— Гляди-ка, кошка, похожая на тигра. Пес-изобретатель даже не соизволил обернуться. Только пожал могучими плечами.

— Это тигрица Феля. Приличные люди с ней не водятся.

— Как она сюда попала?

— Не спеши. Потом все узнаешь. Пора возвращаться.

Он напряженно смотрел мне в глаза, не обращая внимания на безнаказанно жалящих его комаров.

— Не отвлекайся. Ты что, не можешь сосредоточиться? — ворчал он тихим сонным голосом. — Нам пора обратно в наш мир. Уже поздно. Там и тебя, и меня ждут.

Говорил он все тише и все медленнее. Темнело. Нас постепенно окутывала черная беспросветная ночь.

У двери заливался звонок. Я встал с кресла. За окном шел апрельский дождь вперемешку со снегом. Пса не было. Только на кресле напротив лежало несколько комочков грязи. Звонок не унимался, торопил, угрожал.

Я открыл дверь. На лестничной площадке стояли: мама, Цецилия, пани Зофья с портфелем и отец. Все четверо разъяренные.

— Безобразие! — рявкнул отец. — Мы полчаса трезвоним.

— Извините. Я не слышал.

— Он не слышал, — театральным жестом развел руки отец.

— Наверняка занимался чем-нибудь недозволенным, — сказала Цецилия. — По лицу видно, что нашкодил.

— Меня не было дома.

— Ну вот, сами видите, — торжествующе воскликнула Цецилия громовым голосом, от которого зазвенели стекла в окнах на всех восьми этажах нашего подъезда.

— Я правда только что вернулся.

— Минутку, — сказала мама. — Ты только что вернулся, а мы с четверти третьего стоим под дверью и почему-то тебя не заметили.

— Я тут ни при чем. Цецилия хитро улыбнулась:

— В таком случае скажи, где ты был.

Мне не хотелось ни врать, ни выкручиваться. Мы все еще стояли на площадке.

— Просто в дверь позвонил один пес, огромный дог, кажется изобретатель. Предложил мне попутешествовать по Вселенной. Мы были на какой-то планете, чертовски похожей на нашу Землю, только немного красивее. Я познакомился с девочкой, которая играла в серсо с мальчиком, как две капли воды похожим на меня.

— Пес, разумеется, говорил человеческим голосом? — язвительно спросил отец.

— Да, он хорошо говорит по-польски.

— А тигра ты, случайно, не встретил? — вмешалась Цецилия, заговорщически подмигнув маме.

— Встретил. А откуда ты знаешь? Только это был не тигр, а тигрица.

— Честное слово, вы не умеете воспитывать детей! — завопила Цецилия. — Я бы с него три шкуры спустила. Ему даже соврать как следует лень. Он вас ни в грош не ставит!

Подтолкнула меня, как недавно дог, и мы вошли в квартиру. Снимая пальто, все продолжали отпускать ехидные замечания по моему адресу.

— Ты преувеличиваешь, Цецилия, — оправдывалась мама. — Просто мальчик любит пофантазировать.

— Может, он у вас писателем будет? — издевалась Цецилия.

— Это, кажется, весьма прибыльная профессия, — сказал отец. — Я прочел в газете, что шестнадцатилетняя англичанка заработала на своей первой книжке сто тысяч фунтов.

— А ты эту книжку читал? — напустилась на него Цецилия. — Я-то читала.

— Нет, откуда.

— Она смешала с грязью своих родителей. Изобразила их какими-то монстрами.

— Но сто тысяч — это сто тысяч, — философски изрекла мама.

— Ну, знаешь! — крикнула Цецилия еще громче и пронзительнее, отчего в ванной сама собой включилась газовая колонка. — Я бы такого ребенка запорола насмерть.

— У тебя ведь нет детей, — заметил отец. — Мне кажется, ты теоретизируешь.

— Ты просто идиот. С тобой вообще бессмысленно разговаривать.

Яростно переругиваясь, они вошли в комнату, где по-прежнему стояли рядом два сдвинутых кресла. За окном для разнообразия пошел град, крупный, как фасоль. Пани Зофья заперлась у себя и тут же включила радио — загремел оглушительный биг-бит.

Мама накрыла на стол и ушла в кухню; разогревая что-то на плите, она продолжала участвовать в разговоре. За стеной расплакался ребенок, взбудораженный голосом Цецилии. Я сел у окна и стал украдкой за ней наблюдать. Все-таки она мне нравится. А от ее приступов бешенства я просто тащусь.

— Я звонила вам два часа назад, — сказала Цецилия, наконец чуточку успокоившись. — К телефону подходил ваш идиот.

— Ты имеешь в виду Петра? — примиренчески спросил отец.

— В данном случае Петра. Но и ты не лучше.

— Что-нибудь случилось? — Отец ловко переменил тему. — Я еще не читал газет.

— Так ты ничего не знаешь?

— Пока не знаю, — вздохнул отец. — Но надеюсь вскоре узнать во всех подробностях.

Цецилия испепелила его взглядом.

— Все газеты кричат. Кроме того, я слышала комментарий Би-би-си.

Я решил доставить удовольствие очаровательному чудовищу.

— А что такое Би-би-си, Цецилия?

— Это английская радиостанция, на которой тетя Цецилия работала во время войны, — ответила она с царственным величием.

— Не перебивай дурацкими вопросами, — сказал слегка взволнованный отец.

— Чего ты цепляешься к ребенку! — крикнула Цецилия. — Он еще будет гордиться тетей Цецилией, когда вырастет.

Мама подала обед. Все стали звать пани Зофью, в комнатке которой гремела молодежная музыка.

— Это что, подливка? Мясо с жирной подливкой? — крикнула Цецилия.

— Да, — робко ответила мама. — Мои мужчины очень любят.

— Идиоты они у тебя! Культурные люди едят мясо, запеченное в духовке. Без капельки жира. Немедленно убери эту гадость с моей тарелки.

Как видите, «идиот» — любимое словечко Цецилии. Остальным приходилось мириться с этим, согласитесь, не слишком изысканным определением. Но такая уж она была, наша Цецилия. Я, впрочем, привык. Мне это не мешало. В отличие от отца, человека довольно самолюбивого. Его всякий раз бросало в краску, однако протестовать он не осмеливался.

Наконец Цецилия приступила к еде. Отсутствием аппетита она, надо сказать, не страдала. Появилась и пани Зофья. Села, как лунатичка, и принялась осторожно тыкать вилкой в горку овощей на тарелке — казалось, она ищет по меньшей мере жемчужину.

— Цецилия, детка… — вкрадчиво начал отец.

— Ну, что еще?

— Ты пришла с какой-то сенсацией.

— Действительно. Итак, мои дорогие. — Она перестала жевать некультурно приготовленное мясо, и глаза ее торжествующе блеснули. — Итак, восьмого мая Земля столкнется с кометой.

Воцарилась тишина.

— Это значит, меньше чем через месяц, — сказал отец.

— Совершенно верно. На именины Станислава.

— У нас в семье нет ни одного Станислава, — растерянно сказала мама.

Цецилия в отчаянии уронила на стол вооруженную вилкой руку. Вазочка с ветками вербы подпрыгнула на десять сантиметров.

— Честное слово, как ты можешь жить с такой кретинкой? — глухим голосом спросила Цецилия у отца.