Остров Возрождения

— Вон, едет!

Машина подъехала, из нее улыбался Горбачев:

— Мудак у вас шофер.

— От такого слышу! — улыбнулся ему в спину шофер. — Я бы и без тебя их нашел.

— Вот из-за таких, как ты, и Чернобыль, и все.

— А из-за тебя — Союз! Думаешь, я тебя не узнал?

— Это было веление времени! Мир стоял на пороге ядерного безумия…

(Ташкентский рейс. Самолет, маленький, грязненький, отдыхает на аэродроме.)

— Жан... Жан, помнишь этого старика на острове? Он предлагал мне выйти за него замуж.

— Ты согласилась?

— Сказала, что подумаю. Обещал сделать меня королевой острова.

— Не упусти этот шанс.

(Смотрит, как самолет заправляют горючим).

— Сволочь...

— Ты что-то сказала?

— Нет, ничего.

(Вокруг самолета ходят люди.)

— Жанна... Как ты думаешь, он полетит?

— Да... Не знаю. Скажи, как ты относишься к наркотикам?

— К чему? А... Сложный вопрос.

(Он вспоминает Николь, таблетки, много таблеток.)

— Жанна... Я думаю, этот старик, на острове, он у меня украл мой мобильник. Он все время так смотрел на него.

Они отъезжали, Горбачев махал рукой.

— Товарищи! Дружба советских народов — одна из главных опор могущества и прочности советского государства!

Его крик заглушил ветер. Гул тысячи аплодисментов, бурных и продолжительных.

В Ташкенте Жан позвонил ей. Ночью, за день до вылета. Испуганный, из гостиницы. Повторял, что у него странная болезнь. Что ему плохо. Что болезнь — странная. И ему плохо.

Утром она приехала. Зачем-то с яблоками. Выложила яблоки перед ним. В номере пахло чужой женщиной. Так резко, что у нее заболела голова. Полумесяц помады на стакане. Жан лежал в постели и смотрел телевизор. Она даже запомнила, что там шло: новости. Он выключил телевизор и потянул ее к себе.

— Разве ты не болен?

Зазвонил мобильник. Ее. Достала, чтобы выключить.

— Жан, подожди... Это твой номер!

— Мой?

— Да... Алло! Алло! Кто? Какой Михаил? Михаил Сергеевич? Какой Михаил Сергеевич? А...

Он звонил ей с острова.

Нашел утерянный мобильник, в мобильнике нашел ее номер. Так он ей сказал.

— Жанна, Жанночка, это я. Я. Когда приедешь? Я все приготовил, комнату приготовил. Приезжай ко мне, я тебе все сделаю. Все условия сделаю. И американцы возражать не будут. Ты что молчишь? Приедешь?

(Тишина. Гудки.)

От автора. Или как это называется. Я обещал ее подружке, той самой, с которой она снимала на Аские, что напишу этот рассказ. На десяти страницах. По странице за час с ней (шутка). Не знаю, как у вас, у меня уже одиннадцатая пошла. А она сказала: “Больше напишешь — твои проблемы”. То есть десять, и точка. К тому же (она подошла сзади) говорит, что пробелы не считаются. “Считаются”, я смеюсь и чмокаю ее в — просит не писать что.

Но я все-таки допишу. Потому что история должна иметь конец.

Тогда у них с Жаном ничего не получилось. Может, из-за этого проклятого звонка или еще из-за чего-то. Потом Жан стоял под душем, а она плакала. Потом он улетел. Они переписывались, хотя она уже все понимала. Но надеялась. Потом Яна развелась со своим Пьером, который был ее старше, намного старше. Тут уже даже детям должно было стать все понятно. Потому что если женщина (такая) бросает француза, то только ради другого француза. Вам нужно пояснять, кто был этим другим? Последний мейл, который получила от Жана, был со свадебной фотографией. Он, Яна и толпа фотогеничных родственников. Жанна замызгала весь монитор слезами. Потом написала ответ. Продемонстрировала ему все свое знание французского языка.

А потом у нее началась эта болезнь. Быстро как-то все получилось. Когда прилетели родители, она уже была половина от прежней. Лежала по онкологической линии, хотя у врачей, когда они говорили о диагнозе, лица становились лживыми.

Лживыми и испуганными.

Кстати, тот “Михаил Сергеевич” ей несколько раз еще звонил. Последний раз его было слышно хорошо, даже слишком. Сообщил, что прилетели его американские друзья и наладили ему связь. Что теперь ему будет очень легко с ней общаться. Спрашивал, когда ее ждать. Расстроился, узнав, что она в больнице, пожелал скорейшего выздоровления. Мать, сидевшая рядом, спросила, кто это был. “Жених”, — ответила Жанна. “Не француз”, — догадалась мать. “Да”, — ответила Жанна. “Большой человек”. — Подняла брови мать. Жанна не ответила, она смотрела, как в капельнице дергаются пузырьки. Потом стала что-то петь, на французском; мать слушала, не понимая.

Потом были похороны, пришел даже кто-то из французов; молодцы, не забыли. Моя девушка съехала с Аские, потому что одной снимать двухкомнатную стало дорого, а найти другую такую, с кем жить, как Жанна, она не смогла. “Хорошая, —

говорит, — была. Не подлая. Просто ей не повезло”. А сама (моя), конечно, уверена, что ей повезет, встретит свое счастье и уедет на пэ-эм-жэ в Японию, а я у нее — так, по часу за страницу, ну да ладно, я тоже в вечную любовь не верю, если честно. Кстати, недавно ей звонили из Японии, там какой-то шиз тоже хочет на остров Возрождения. Вот, сижу, отговариваю ее. Хотя платят вроде неплохо...

…долго всматривается в песок. Песок, один песок. Нахлесты ветра, текучая смена форм; форм нет; поверхность, горячая как смерть. Камера поднимается, пытаясь заглотнуть как можно больше пространства в свое оптическое горло, но и пространства нет, есть царапина горизонта как линия надреза, надрыва. Ветер надрывает ее. Наконец, появляется первый и единственный дар пространства — зрению: бетонное здание. Стоит, мертвое, купаясь в солнце и песке. За зданием — снова провал в ничто, в астигматизм двоящихся очертаний — под ударами ветра, такого плотного, что чувствуешь его сокращающуюся мускулатуру. И тогда из-за здания появляется старик, и идет сквозь ничто-ветер по ничто-земле. Идет, и зрение на какой-то момент наполняется им, сухим, в пятнистой американской форме; на ней вспыхивает звезда Героя Соцтруда. Старик останавливается, достает мобильник. Экран мобильника: фотография Жанны. Следующее фото: она в свадебном платье, рядом — Жан и толпа родственников. Следующее: они плюс коляска, Жанна чуть пополневшая, Жан нагнулся к коляске. Следующее: Жанна, располневшая, склоняется над маленьким мальчиком, помогая ему в одном важном деле... Начинается игра: пингвиненок скачет по льдинам. Камера медленно поднимается. Старик с мобильником уменьшается, превращается в точку, марсианское пространство, очертание острова, обрывки моря, Средняя Азия, Азия, Евразия...

Жан выключил ноутбук.

Допил остатки колы, посмотрел на фотографию женщины с короткой стрижкой.

— Хорошо, Николь, я не поеду туда. Да, я не поеду туда, Николь, я сказал. Да, боль надо перетерпеть там, где живешь. Путешествия бессмысленны, ты права. Путешествуют только законченные идиоты. Я не еду, сдам билеты... Завтра сдам билеты...

Захлопнув крышку ноутбука, зашагал вдаль по горячему песку.

Ташкент, февраль—март 2009 г.