Баба Яга в тылу врага (сборник рассказов) (СИ)

 - Ну значит, заведем спиногрыза, - сказал он и покровительственно обнял ее за плечи. И тут же подумал, что, кажется, голос прозвучал твердо, как надо.

 Машка смотрела на него недоверчиво, словно ожидала совсем другой реакции. И он весь раздулся от гордости. Ему стало почти весело.

 - А что, моя мать мечтает о внуках! Она, правда, скажет: "Съездил к морю, блин. Привез улов!" Но все равно обрадуется, – Андрей рассмеялся. Потом снова достал платок и высморкался.

 Машка задумчиво покачала головой.

 - А мои будут в ужасе...

 - Но обрадуются же?

 - На самом деле - нет. Реально - придут в ужас, - она хихикнула. - Ну да и ладно...

 Когда они снова добрались до пляжа, была уже ночь. Машка, в его футболке, облитой вином, повисла у него на руке, и смеялась не переставая.

 Такой она нравилась Андрею, пожалуй, больше всего, и потому он никогда не мешал ей пить. Он, правда, подумал сегодня, что ей, может быть, теперь пить и не стоило. Но она так уверенно говорила, о женщинах "в ее положении", и, в конце концов, из них двоих на медика училась она, так что Андрей совсем успокоился.

 С моря подул ветер, заставив Андрея поежиться.

 - Мне кажется, что дубак? – спросил он.

 - Какой дубак?! Смотри не зарази меня, папочка, - хрипло и пьяно захохотала Машка, - Весь улов потравишь.

 Андрей засмеялся. Он чувствовал себя веселым и бесстрашным, как человек, уже прыгнувший в пропасть. В который уже раз за вечер, он спикировал к Машкиным ногам и чмокнул ее в мягкий, чуть выпуклый животик.

 - О, Господи, хватит! Там нет еще ничего, кроме лишнего жира. Он сейчас еще во-от такой, - Машка, прищурившись, почти сомкнула большой и указательный пальцы, показывая размер кого-то, не больше песчинки. И стала раздеваться.

 - Пойдешь со мной? – спросила она.

 Андрей посмотрел на море, с рокотом накатывающее на замусоренный песок и камни пляжа. Оно было черным и непроглядным, и Андрей снова подумал, что лучше бы не пускать теперь Машку в воду одну. Но думать о холодной воде было неприятно. Уже несколько часов, как к насморку прибавилось донельзя мерзкое першение в носоглотке, и от одной мысли, оказаться сейчас в ледяной склизкой воде, он почувствовал озноб и застегнул ветровку до горла.

 - Может, не надо? – без особой надежды спросил он.

 - Ладно, раз ты не хочешь, - легко согласилась Машка и засмеялась снова, так что Андрей подумал было с удивлением, что Машка, в кои-то веке, послушалась его.

 Машка скинула шлепанцы и обернулась к нему через плечо.

 - Что тебе принести из моря? – спросила она с вызовом.

 - Себя обратно принеси, - грустно ответил он и уселся на песок рядом с ее вещами.

 Она кивнула и, танцуя от боли по острым камням, направилась пирсу.

 Он видел, как мелькнули в разреженной темноте ее молочно-белые ноги и следом услышал одинокий всплеск.

 Удар о воду оказался жестче, чем она ожидала. На секунду острая боль стрельнула от живота к спине, так что Маша едва не вдохнула под водой. В окружающей тьме забурлили пузыри, и на секунду она перестала понимать, где поверхность. Потом в состоянии, близком к панике, она дернулась следом за пузырьками и всплыла, судорожно втягивая воздух и отплевываясь. Отдышавшись, она пошевелила пальцами ног. Боли она не почувствовала и потому успокоилась и поплыла.

 Она плыла от берега туда, где абсолютная чернота неба неразличимо переходила в непроницаемую для света бездну моря. Вода тихо плескалась вдоль ее рук и около лица, и только по этому плеску она понимала, что в воде.

 Последние отголоски какой-то хмельной суетливой радости, каких-то праздников и тостов, будто смыло с нее, и она прониклась ощущением космической пустоты и одиночества, странно успокоивших ее. Когда она, наконец, обернулась, то не сразу смогла найти берег, белеющий тонкой полоской камней и песка вдали.

 Она отдышалась, пугаясь оглушительных хриплых звуков своего дыхания, и поплыла обратно, всматриваясь в берег и чувствуя ноющую боль в шее от необходимости держать голову над водой. Берег, казалось, не приближался. Огромное и непобедимо-сильное море не хотело отпускать ее, уносило невидимыми глазу течениями.

 На камни она выбралась совсем без сил.

 В эту ночь Машка заснула, так и не одевшись и не перебравшись обратно на свою кровать, как делала почти всегда.

 Андрея мучила боль в горле и ломота во всем теле. Под легкой простыней его знобило, хотя эта ночь ничем не отличалась от прочих душных южных ночей. Он хотел встать и заварить себе горячего чая, но ему стало жаль будить Машку и того, другого, который тоже спал в ней сейчас.

 Он поплотнее завернулся в простыню и осторожно, чтобы Машка не проснулась, притерся к ее горячей спине. Он лежал, с трудом сглатывая слюну, обдирающую раздраженное воспалившееся горло, пока наконец не заснул. 

 Проснулся он от того, Машка рядом ворочалась и чуть постанывала от боли. Он приподнялся на локте. Через занавеску в дверном проеме был виден рассвет. А потом он увидел пятна.

 Андрей испуганно вскочил и уставился на простыни, растирая лицо руками.

 Машка не глядя на него, вылезла из постели и стянув с кровати пододеяльник, завернулась до самого подбородка.

 - Сам простыни постираешь, - сказала она бесцветно.

 За ней качнулась занавеска, и снаружи послышался хруст гравия и сухой стук обуви без задников по сухим, прокаленным за лето плитам дорожки.

 Машка долго не возвращалась, и Андрей пошел за ней следом к душевой кабинке в глубине сада. Он слышал, как она возится там, но, сколько ни стучал, Машка дверь не открыла.

 Он побрел к умывальникам и ополоснул лицо холодной водой. Горло всё ещё немного першило, но насморк, кажется, проходил.

 Вдоль тропинки цвели розы, и пахли в зарождающемся зное нового дня, сладко и удушливо. Он подставил скомканные простыни под струю.  Красноватая вода стекала струйками в обитую чугунную раковину и уходила в отверстие слива. Дребезжание язычка умывальника и стук капель по раковине громом раздавались во дворе еще непроснувшегося дома. Пятна расплылись, только немного посветлев, превратились в розовые и размылись, оставив контуры по краям. Теперь, наверное, можно будет, при желании, принять пятна за винные.

 Кинув комок простыней в комнате, Андрей вытащил на дорожку собранные еще накануне чемоданы и уселся ждать рядом с ними. Небо было неясное, маревное, молочно-розовое. Чемоданное утро.

 Машки долго не было. Потом она появилась на дорожке уже одетая, бледная, с посеревшим лицом. Когда она успела одеться? – поразился он. Потом вгляделся в её лицо.  Утренняя зябковатость и бессонница, превращающие загорелые лица в серые и изможденные, делали Машкино лицо одутловатым, обозначив мешки под глазами. Машка совсем не показалась ему красивой сейчас, и он почувствовал перед ней смутную вину за это.

 Он встал, чтобы обнять ее, но Машка отстранилась.

 Она села на чемодан. Словно озябнув, обняла себя руками.

 - Ты знаешь.., - сказала она и замолчала.

 - Что?

 - Да не знаю я… То!.. – взорвалась она. – То ли мы просрали… его, то ли… не знаю!

 Андрей молчал, стараясь придумать что-нибудь, но ничего не приходило ему в голову. Он потер рукой вялое заспанное лицо и взъерошил волосы.

 - А может, это месячные?.. – наконец спросил он.

 Машка медленно и криво усмехнулась.

 - Думай, как тебе больше нравится.

 Она встала и потянула за ручку чемодана.

 - Хорош улов!.. – она посмотрела на простыни, валяющиеся у двери, и вдруг хрипло рассмеялась.

 Андрея покоробило от ее смеха.

 - Что? – спросил он.

 - Да ниче… Я подумала: Хорошо, хоть труп прятать не надо…

 Она засмеялась снова, и Андрею почему-то стало неприятно находиться рядом с ней.

 Его взгляд упал на Машкины коленки, темные от загара, в свежих розоватых царапинах от камней. Коленки были знакомые, не то, что Машкино новое, постаревшее лицо. Именно постаревшее, вдруг подумал он с каким-то мстительным чувством. И ему почему-то захотелось плакать.