Брачный транзит Москва-Париж-Лондон

Екатерина Великая начала беспокоиться. Не только состояние Альки внушало ей тревогу. Она хорошо знала повадки дорогого государства и понимала, что за столь тесную дружбу с иностранцем, пусть даже из дружественной (правда, слишком западно расположенной) республики, могут по головке не погладить. К тому же особых симпатий ей этот чудо-мужчина (Екатерине Великой приходилось довольствоваться только рассказами Альки, которая боялась приводить столь ярко выраженного «нездешнего» красавца в густонаселенную коммуналку) почему-то не внушал.

Поздними вечерами, когда соседи окончательно расходились по своим комнатам, Алька пробиралась в коридор, садилась на маленький стульчик возле общественного телефона и подолгу вполголоса, переходя на шепот, изливала душу подруге Ритке.

Потом наконец ложилась, брала с полки у изголовья любимый черный томик Ахматовой и читала вслух бодрствующей из солидарности Екатерине Великой:

— «Подушка уже горяча с обеих сторон. Вот и вторая свеча гаснет…» Слышишь, бабуля, она мучается, не спит, ей душно, — ну, помнишь, как пушкинской Татьяне, — уже и подушку перевернула… А вот еще: «Я на правую руку надела перчатку с левой руки…» Видишь, какими рассеянными становятся люди от любви…

— Да все я слышу и вижу, Алечка! Давай уже спать, поздно.

— Вот еще, послушай: «Перо задело о верх экипажа. Я поглядела в глаза его…» Вот как любит! Ничего, кроме него, вокруг не видит. Чуть лоб себе не расшибла, выходя из кареты…

Екатерина Великая всхлипывала, и было непонятно, плачет она или смеется.

В третьем часу ночи Алька гасила ночник, и обе они засыпали.

Последнее утро две тысячи четвертого года было солнечным и ясным. Сквозь неплотно задернутые тяжелые шторы это было хорошо видно.

Александра счастливо потянулась на шелковых простынях, потом легко вскочила, сделала привычный утренний комплекс упражнений и начала набирать воду в джакузи.

Какое-то вчерашнее дело осталось незавершенным. Она потерла лоб. Ах да, письмо с номером телефона! Вечером ей ответил автоответчик. А с этой персоной Александра общаться не любила и потому повесила трубку.

Утренний звонок принес тот же результат. Но сейчас ей было не до размышлений о загадочном незнакомце. На одиннадцать у нее была назначена встреча с группой англичан. Отказаться она не могла. Это были деловые партнеры ее мужа. Им предстоял бизнес-ланч с российскими коллегами, и Александра, будучи конфидентом англичан, как нельзя лучше подходила на роль переводчика.

Освободившись около трех, она вернулась в отель, переоделась в ажурное кремовое платье от Диора, взяла большую сумку с подарками, заказала такси и уже через час была в Озерках, в старой Риткиной квартире.

В кухне дым стоял коромыслом. Верная подруга жарила и парила, точно ждала в гости не одну Альку, а роту голодных солдат.

— А чадо куда спровадила?

— Федор с классом в зимний лагерь укатил, в Кавголово. Ничего, еще успеешь наглядеться. Раздевайся, проходи, садись. — Вытерев руки о передник, Рита достала со шкафа пластиковую папку. — Вот, миссис Стюарт, получай свой шедевр обратно.

— Ой, Ритусь, неужели осилила за два дня?

— А фиг ли нам, красивым бабам. У меня ведь не семеро по лавкам. Продукты ты сама закупила, мне только готовка и осталась. В общем, есть тут у меня один знакомый издатель. Вернешься из Москвы — отведу.

— Рит, ну а вообще — как?

— И вообще, и в частности — хорошо. Душа заныла, будто я в прошлом побывала. Ну, хватит, давай друг другу подарки дарить. А потом пировать начнем.

Александра стала выгружать сумку.

Ритка сняла передник и радостно, точно ребенок, зашуршала яркой оберточной бумагой. Золотистый кашемировый джемпер оказался впору. А флакончик «Шанели № 5» она любовно прижала к щеке.

— Помнишь, что мне нравится, Алечка, спасибо. Ой, да тут еще целый вагон косметики! Так этого ж мне по гроб жизни хватит! А это что за чемоданчик?

— А это Федору игровая приставка к телевизору. Представляешь, человеку уже пятнадцать, а я его еще ни разу не видела, только на фотографиях…

— Ну, Алечка, ты и его побаловала, спасибо, родная.

Смахнув слезу, Ритка скрылась в спальне. Через минуту, охая от тяжести, она вынесла в обеих руках новый восьмитомник Булгакова.

— Читай, подруга дорогая! Помнишь, как раньше из-под полы доставали…

Полюбовавшись подарками, они принялись не спеша накрывать на стол.

Александра сочувственно поглядывала на подругу. Родив сына, Ритка ушла из суетной журналистской профессии и до сих пор преподавала в Полиграфическом институте. Риткины вроде и не старые еще родители ушли один за другим пять лет назад, а через два года погиб в автокатастрофе ее муж.

Если бы Алька не подбрасывала с оказиями деньжат, совсем бы худо ей приходилось, ведь какая у преподавателей зарплата? Слезы одни.

Александра с нежностью и печалью смотрела на осунувшееся, покрытое сеточкой морщин лицо любимой подруги. Да, уколом ботокса тут уже не отделаешься. Она ласково погладила ее руку.

— Ничего, Ритусь, прорвемся, и не такое бывало…

Новый год встретили тихо и вкусно. В двенадцать выпили по бокалу шампанского, потом водкой помянули своих.

— Знаешь, Алька, когда ты свинтила, ну, уже насовсем, Екатерина Великая очень сдала. Год еще как-то держалась, а потом… Если бы не Мишель, совсем плохо было бы. И хоронил, в сущности, он. Я так была, на подхвате.

Аля опустила голову на руки, затуманилась.

— Рит, знаешь, я иногда думаю, как бы моя жизнь повернулась, останься я тогда. Я ведь сюда за собой прежней приехала. Ведь живу последние годы там с ощущением, что часть моя бродит здесь. Скажешь, нормально это? А Мишка? Знаешь о нем что-нибудь?

Рита неопределенно пожала плечами и отправилась на кухню ставить чайник. Шел третий час ночи.

Хождение по улицам, посещение ресторанов, головокружительные поцелуи и судорожные объятия в ледяных, продуваемых всеми зимними ветрами подъездах — нет, так долго продолжаться не могло. Как-то их чуть было не застукали на широком подоконнике какой-то очередной лестницы спускающиеся жильцы.

Однажды на Невском их встретил Мишель. Они шли прямо ему навстречу, но Алька никого и ничего вокруг себя не замечала. И Мишель, прижав к груди свой старый кожаный портфель, набитый неизменными книгами, навсегда запомнил Алькино ослепшее от счастья лицо, обращенное к высокому красавцу, небрежно обнимающему ее за плечи.

В самом конце декабря Стефан сообщил, что его сосед по комнате в общежитии взял академку и уехал в родной Свердловск. Осталось только договориться с вахтером, что и было сделано за определенную мзду.

Теперь они могли спокойно встречаться в почти домашней обстановке, в тепле. Это были дни настоящей, горячей, всепоглощающей близости. Такого Алька еще не испытывала ни разу.

Екатерина Великая, понимая, что скандалы и запреты ни к чему, кроме отчуждения, не приведут, просила ее об одном — приходить ночевать домой.

Стефан познакомил Альку со своими земляками, студентами из Югославии. Эти милые веселые ребята и девчонки, сносно болтающие по-русски, неплохо чувствовали себя в чужой стране, чужом городе. Многие из них потихоньку занимались мелкой коммерцией (как было принято выражаться в Советском Союзе — спекуляцией). Они привозили из Югославии фирменные джинсы, обувь, сигареты, косметику, и все это улетало в считанные мгновения и за приличные деньги, ведь советский ассортимент не отличался ни изысканностью, ни разнообразием.

Иногда Стефан пропадал на два-три дня. Появляясь, никогда не рассказывал, где был и что делал. А расспрашивать Альке не позволяла гордость. Она страдала, но терпела.

Ей казалось, что она и жизнью могла бы пожертвовать, только бы опять и опять повторялись их встречи в маленькой комнате студенческого общежития на Васильевском острове, и, целиком отдаваясь своему чувству, хотела взамен только одного — чтобы ее любили.