Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Это прекрасно, дорогой! — с восторгом воскликнул Кемаль.

Затем Кудрет повернулся к ходже и — тоже шепотом — спросил у него:

— Не хотите ли, почтеннейший эфенди, перейти в нашу камеру?

О таком счастье Акязылы и не мечтал и с радостью ответил:

— Конечно! Это будет очень, очень хорошо! Раз вы желаете…

— Не я желаю — всевышний! Кто же посмеет противиться высочайшей воле, если он сам сделал вас своим посланцем?

— О аллах, о великий из великих!

В полдень прибежали слуги и сообщили, что пожаловала ханым-эфенди. Кудрет взглянул на «свояка» и кивнул — это означало, что он придет позднее, так как сейчас занят с ходжой-эфенди. «Свояк» все понял и поспешил к Нефисе.

Нефисе ждала Кудрета в кабинете начальника тюрьмы. Справившись о ее здоровье, начальник тотчас покинул кабинет, чтобы не встретиться с Кудрет-беем и, как обычно, оставить их наедине. Но вместо Кудрета перед Нефисе появился запыхавшийся и взволнованный Кемаль.

— Если бы ты знала, что произошло! Твоему Кудрету приснился ходжа Акязылы, и теперь Кудрет будет каждый день совершать намаз.

— Это правда? — обрадовалась Нефисе.

— Клянусь!

— Ах, какое счастье! Аллах, должно быть, ниспослал на всех божью благодать. Председатель вилайетского комитета тоже стал творить намазы. Но что же все-таки произошло с Кудретом?

Кемаль рассказал, что Кудрет-бей увидел во сне святого старца с длинной бородой. Старец обнял Кудрета и отвел… — Кемаль осекся и уже от себя добавил, что старец отвел Кудрета в каирскую мечеть Аль-Азхар [52]. Там все было зеленым — и покрывала, и бахрома на них…

— Зеленый цвет — это к исполнению желаний, — перебила Нефисе своего зятя, — притом скорому. Что же дальше?

— Дальше?.. Огромная мечеть вся содрогнулась, трепеща перед аллахом, и тут раздался голос ангела: «Сотвори намаз и призови других к его сотворению…»

Нефисе была в восторге и, когда появился наконец Кудрет, бросилась к нему, осыпала поцелуями его руки и заплакала.

— О аллах, прими мою благодарность!

Кудрет понял, что Кемаль по своему обыкновению сделал из блохи верблюда, и не стал спрашивать у Нефисе, почему она плачет.

Женщина долго всхлипывала, потом с тревогой оглянулась. К счастью, зятя и след простыл.

— Значит, во сне ты побывал в мечети Аль-Азхар?

— Да, — не моргнув глазом, соврал Кудрет, догадываясь о причине такого вопроса.

— Там все зеленое, да?

— Все зеленое, даже бахрома у покрывал.

— Зеленое — это к скорому исполнению желаний, можешь мне поверить. Но на всякий случай я схожу к Зарифе-хафиз, пусть растолкует твой сон…

— Ты права. Это к исполнению желаний. И раз всевышний ниспослал свою благодать на меня и, кто знает, может, на многих других, значит, настал долгожданный час. Послушай же, что я тебе скажу…

Женщина взяла в свои руки руку Кудрета и принялась нежно гладить ее.

— Приказывай, мой султан!

— Ходжу-эфенди, который ночью во сне отвел меня в мечеть Аль-Азхар, я беру к себе в камеру. Но бедняга облачен в жалкие лохмотья, от него дурно пахнет — да не разгневается на меня аллах! Так что сегодня же купи ему белье: две пары кальсон, майку, две сорочки, носки и две пижамы. К вечеру все это принеси или передай с кем-нибудь. Тогда можно будет сразу же отправить его в баню. Только что он вместе со мной завтракал. Посмотрела бы ты, как он уплетал, глазам бы своим не поверила. Ну и обжора!

— Кудрет!

— Что, душечка?

— Не подобает так говорить о посланце всевышнего, если даже это и правда.

— Знаю, что не подобает, но ведь здесь никого нет, кроме нас с тобой.

— А всевидящее око?

— Ты абсолютно права, — спохватился Кудрет. — Я не должен был так непочтительно отзываться о ходже.

Нефисе обещала немедленно прислать все необходимое для ходжи с посыльным адвоката, который был одновременно и председателем вилайетского комитета партии. Потом спросила, когда же наконец Кудрет сможет отлучаться на ночь из тюрьмы.

Кудрет моментально сообразил, что надо ответить, и сказал:

— В принципе это дело решенное.

— И все-таки — когда же?

— Видишь ли, эти анкарские чиновники только что уехали. Посмотрим, что будет дальше. Пусть все успокоится, уладится. Впрочем…

— Впрочем?

— Сомнительно, чтобы уладилось.

— В чем дело?

— В том, что все обернулось теперь против начальника тюрьмы. Ты ведь знаешь, что до недавнего времени на тюремном дворе резали скот, торговали мясом. Торговля наркотиками и ножами не была секретом даже для глухого султана.

— А взятка в пятьдесят тысяч?

Кудрет усмехнулся.

— Милая, дорогая моя женушка, неужели и ты в это поверила?

«Женушка»? Как приятно слышать это слово! Нефисе кинулась Кудрету на шею, однако не забыла спросить:

— Что это значит? Разве ты ему не дал денег?

Чмокнув ее в губы, Кудрет сказал:

— Посмотри-ка мне в глаза!

— Смотрю и словно хмелею…

— Я тоже… Но ты скажи, похож я на глупца? Да я ему не то что пятидесяти тысяч лир, пятидесяти курушей не дал бы!

— Вот как?

Он вынул из кармана чековую книжку и протянул ей.

— Взгляни. Что здесь написано?

— Сорок пять тысяч. А почему не пятьдесят?

— Но ведь я посылал Идриса в Стамбул по своим делам. Пришлось дать ему пять тысяч…

Нефисе прижалась к Кудрету, стала целовать его.

— Почему ты так холоден со мной?

— Боюсь, что от поцелуев ты потеряешь свою свежесть…

— Не беспокойся! — с досадой выкрикнула Нефисе. — Мне ничего не сделается! Только не могу я больше так, Кудрет… Ты по ночам мне снишься. Я как сумасшедшая! — Она быстро встала и закрыла дверь.

— Открой сейчас же! — приказал Кудрет.

— Зачем?

— Сейчас нельзя…

— Почему?

— Нельзя — и все!

Нефисе нервно дернула плечами:

— Не могу больше, не могу, не могу…

Кудрет встал, открыл дверь и вернулся на место.

Прислонившись к стене, женщина смотрела на него глазами, полными страсти.

— Противный!

Она, пожалуй, снова попыталась бы закрыть дверь, если бы в этот момент не вошел начальник тюрьмы.

— Что с тобой, сестрица? Ты сердишься? — спросил начальник, заметив, как горят глаза женщины.

— Разве я могу на него сердиться? — ответила Нефисе.

Кудрет тут же изложил начальнику свою просьбу. В камере восемь сидит ходжа Акязылы. Этот ходжа ночью явился Кудрету во сне и отвел его в мечеть Аль-Азхар, где какой-то голос приказал Кудрету совершить намаз. И теперь просто невозможно бросить на произвол судьбы ходжу, человека бедного, но святого. Это неугодно аллаху…

Начальник тюрьмы невольно улыбнулся, вспомнив, за что Акязылы сидит в тюрьме. То же самое пришло на ум и Кудрету, но посмаковать это при женщине они не могли, и Кудрет повернулся к Нефисе:

— Значит, пришлешь, что я велел?

— А если я сама принесу?

— Лучше завтра приходи, — подмигнул Кудрет. Поняв это, как ей хотелось, Нефисе смиренно проговорила:

— Хорошо. Значит, две пары кальсон, две рубашки, сорочка, пижамы… ну и шлепанцы…

— Конечно, конечно.

— Сегодня же пришлю.

— Действуй!

Как только Нефисе вышла, Кудрет спросил:

— Ты почему смеялся? Потому что святой отец — мужеложец?

Начальник тюрьмы был ярым сторонником однопартийной системы с единым и неизменным шефом и не верил в «димакратию», считая, что эта затея окажется такой же зыбкой, какой в свое время оказалось создание Народно-либеральной партии. Он тем более не верил в демократию, потому что часто слышал, как действуют, правда не в открытую, служители культа, пользуясь ослаблением престижа однопартийной системы. Они по-прежнему вымогали у людей деньги, организовав тайком курсы по изучению Корана, и до того обнаглели, что грешили со своими же учениками, как этот ходжа Акязылы. Кстати, Акязылы сразу во всем сознался: «Пусть всемогущий аллах, бейим, не допустит лжи. Было дело, только не я один виноват. А все свалили на меня одного!»