ЛИМОН

Так пришел конец моей многолетней фантазии. Однако теперь я понял, что подобным вещам не бывает конца. Меня стала все больше и больше занимать другая фантазия.

А что, если обрезать кошке все когти? Что тогда будет с кошкой? Неужели она от этого умрет?

Она привычно попытается залезть на дерево — но ничего не получится. Нацелившись на подол платья, она прыгнет — что-то не так. Попытается заточить когти — и ничего. Наверняка она из раза в раз будет повторять свои попытки. И с каждым разом приходить к выводу, что она не такая, как была прежде. Постепенно она потеряет уверенность в себе. Вскоре даже мысль о том, что она находится на определенной «высоте», начнет вызывать в ней дрожь. Потому что у нее больше нет когтей, которые спасали ее от «падения». Она стала каким-то совершенно другим животным, которое может только ходить, переваливаясь с лапы на лапу. И, наконец, она не сможет даже этого. Отчаяние! Она видит один непрекращающийся кошмар, от бессилия не может даже есть и, в результате, умирает.

Кошка без когтей! Разве может быть что-либо беспомощнее и жалостнее этого. Разве что поэт, потерявший фантазию, или гений, павший жертвой шизофрении!

Подобные фантазии всегда навевают на меня грусть. Ощущение абсолютной грусти убеждает меня в правильности такого конца. В самом деле, что же будет с кошкой, лишившейся когтей? Несомненно, без глаз, или, скажем, без усов она сможет жить. Однако здесь совсем другое. Спрятанные в подушечках мягких лап, словно в ножнах, изогнутые, как гарпуны, острые, как кинжалы, когти! Они и есть жизненная сила зверя, они и есть его разум, его душа, все. В это я верю без всяких сомнений.

Как-то раз мне приснился чудной сон.

То была спальня некой дамы, назовем ее X. У нее была обычная комнатная кошечка; когда я заходил к ней, дама всегда снимала ее со своей груди, где обычно держала, и передавала мне. Каждый раз я чувствовал себя неловко при этом. Стоило взять кошечку на руки, как в нос ударял лёгкий аромат духов.

В моем сне дама сидела перед зеркалом и делала макияж. Кажется, я читал газету, или что-то в этом роде, бросая время от времени взгляды на даму, и вдруг вскрикнул от удивления. Что бы вы думали! Дама наносила пудру на лицо кошачьей лапкой. Я вздрогнул. Взглянув на нее еще раз, я решил, что это просто пуховка для пудры, изготовленная в форме кошачьей лапы. Однако вопрос вертелся на языке, и я не смог сдержаться.

— Что это? Чем вы пудритесь?

— Это?

Дама повернулась на меня с улыбкой. А затем бросила это мне. Я посмотрел и обнаружил, что это настоящая кошачья лапка.

— Что это значит? — спросил я, и тут, меня осенило, что сегодня я не вижу кошечки, которая здесь всегда бывает. Выходит, это ее передняя лапа.

— Разве вы не догадались? Эта передняя лапа Мюру.

Она отвечала спокойно. А затем добавила, что за границей это нынче в моде, и она решила использовать Мюру. Ошеломленный подобной жестокостью, я спросил, сама ли она сделала это, на что дама ответила, что это сделал один ассистент с медицинского факультета университета. Как-то раз я слышал, что ассистенты с медицинских факультетов крадут голову трупа после вскрытия, закапывают ее в землю, чтобы сделать череп, а затем тайно продают черепа студентам. От этого подкатила тошнота. Зачем она пошла на сделку с подобным человеком? Я вновь почувствовал, как ненавижу в женщинах такую бесчувственность и жестокость. Что же касается моды на подобные аксессуары заграницей, кажется, я уже читал об этом в каком-то дамском журнале или газете.

Пуховка для макияжа из кошачьей лапы! Я потянул свою кошку за передние лапки, и, рассмеявшись, погладил их. На внутренней стороне кошачьих лап, которыми она моет мордочку, густо росла шерсть, короткая, как ворс ковра: и правда, более подходящей пуховки для лица и не придумаешь. Но какой прок от этого мне? Я перекатился на спину и положил кошку себе на лицо. Взяв ее за передние лапки, я аккуратно поставил мягкие подошвы себе на веки, одну за другой. Приятная тяжесть. Теплые лапы. Через них в мои уставшие глаза стал глубоко проникать покой, подобного которому вообще не бывает на свете.

Кошечка! Ради бога, не шевелись, хоть недолго. А то можешь ненароком выпустить когти.

ЭМАКИ ВО ТЬМЕ

Судя по рассказам [79] о поимке известного вора, которые последнее время будоражат Токио, он мог пробежать несколько ри в абсолютной темноте, опираясь на простую палку. Постукивая ею перед собой, он вслепую мог пересечь даже поле.

Читая газетную статью, я не мог сдержать странную дрожь.

Темнота! В ней невозможно ничего разглядеть. Тьма еще непрогляднее волнами обдает со всех сторон. В этой темноте невозможно даже размышлять. Как мы сможем шагнуть в абсолютную неизвестность? Конечно же, нам не останется ничего иного, как, шаркая ногой, сделать шаг вперед. Однако этот шаг будет наполнен раздражением, беспокойством и страхом. Для того чтобы обрести уверенность в первом шаге, нам придется призвать демонов. Босиком ступать по сорнякам! Необходима страсть, переходящая в отчаянье.

Однако если мы бросим эту затею бежать во тьме, какое глубокое успокоение снизойдет на нас. Чтобы вызвать в себе подобное ощущение, нужно лишь вспомнить про отключение электричества в городе. Отключается свет, комната погружается во тьму, сначала нас охватывает неприятное чувство. Однако стоит пересмотреть свое отношение и беспечно взглянуть на ситуацию, как раздражение сменится чувством свежести и покоя, которое нам не дано испытать при свете электрических ламп.

Что собой представляет этот покой, ощутимый лишь в глубокой темноте? Мы спрятались от посторонних глаз. — Мы слились воедино с огромной тьмой. — Вот оно, это чувство.

В течение долгого времени я жил на лечебных курортах в горах. Там я научился любить темноту. Гора Карэгая по другую сторону долины, при свете дня выглядевшая так, словно там резвятся зайцы с золотистой шерсткой, с наступлением ночи вызывала темный страх. Деревья, на которые днем не обращаешь внимания, ночью на фоне неба приобретали фантастические формы. Чтобы выйти ночью на улицу, необходимо взять с собой фонарь. — Впервые узнаешь, что лунная ночь — это ночь, когда фонарь не нужен. — Подобное открытие — первый шаг на пути к познанию темноты; его делает тот, кто неожиданно из большого города перенесся в горы.

Мне нравилось выходить на улицу в темноте. Встать под литокарпусом, что рос на самом краю долины, и смотреть на одинокие фонари на шоссе вдалеке. Разве есть что-нибудь более сентиментальное, чем стоять в темноте и смотреть на далекие огоньки? Я видел, как этот свет рассеивается и слегка окрашивает мою одежду. В одном месте я поворачивался лицом к долине и сосредоточенно швырял камни во тьму. Там росло мандариновое дерево. Камни пролетали сквозь листья и ударялись о скалу. Через некоторое время из темноты поднимался душистый аромат мандаринов.

Подобные вещи неотделимы от одиночества, которое вгрызается в тебя зубами на курортах. Однажды я сел в машину, направлявшуюся в портовый городок на мысе, а затем попросил высадить меня на полутемном перевале. Я смотрел на то, как долина погружается во тьму. По мере того, как опускалась ночь, пики черных гор становились похожими на остов старой планеты. Они не знали о том, что я здесь, и завели между собой разговор.

— Эх. Как долго нам еще здесь стоять?

Я вспоминаю об одной темной дороге в этом курортном районе с каким-то неведомым прежде ощущением. В нижнем течении речки, протекающей по долине, располагалась гостиница. От нее до моей гостиницы, стоявшей в верхнем течении той же речки, проходила дорога. Дорога шла вдоль долины, немного поднимаясь в гору. Возможно, длиной она была около трех или четырех те. Уличные фонари были очень редкими на этой дороге. Может быть, теперь я смогу вспомнить, сколько их было. Первый фонарь стоял на углу гостиницы и широкой дороги. Летом вокруг него вилось множество насекомых. Там всегда была одна и та же зелёная лягушка. Она сидела под фонарем, прижавшись к фонарному столбу. Приглядевшись к ней, я заметил, что лягушка странно изгибает задние лапы, словно почесывает спину. Возможно, на спину падали насекомые, обжегшиеся о лампу фонаря. Лягушка почесывалась с весьма раздраженным видом. Я частенько останавливался, чтобы посмотреть на нее. Эта картина в ночной темноте вызывала спокойствие.