Я возвращаюсь за тобой

В голове Джесси

Между смертью… и жизнью

— ОСТОРОЖНО!

Сначала эта машина.

Когда я ее замечаю, перебегая улицу, я уже знаю, что слишком поздно. Она налетает на меня со всего размаху. Это всего лишь машина, но удар настолько силен, что у меня возникает ощущение, что это локомотив с двадцатью вагонами и он бросает меня в вихрь вальса над уличным движением. Я чувствую, как падаю на что-то твердое и острое. Мне очень больно, потом на какое-то время — черная дыра. Когда я открываю глаза, снова вижу себя в воздухе, но уже совсем по-другому. Я лечу над улицей и вижу свое собственное бездвижное тело на мостовой, остановившиеся машины и всех этих людей во круг меня.

— Начинаем массаж сердца, Рико, Пит, снимайте с нее шмотки. Скорей же, ребята!

Я вижу бригаду «Скорой помощи», которая пытается вернуть меня к жизни. Точно бабочка, я порхаю вокруг докторши, занимающейся мной.

— Нет пульса на бедренной артерии. Черт, вот-вот отойдет, ребята, отходит!

Это молодая метиска. Ее зовут Сэдди. Ее отец с Ямайки, а мать — канадка. Это странно, я вижу ее впервые, но у меня ощущение, что знаю ее, как саму себя. Я знаю о ней все: о ее детстве, надеждах, страстях, тайнах.

— Готовьте дефибриллятор. Рико, наноси гель. Да не так, блин. Есть у тебя что-нибудь в башке!

Я знаю, что она боится в этот момент принять неправильное решение и опозориться перед коллегами. И скрывает свой страх за резкими словами.

— И осторожней с электродами! Пит, давай. Ближе, ни черта не видно. Ты это нарочно или как?! Давай сюда пластины. Прямое положение, двести джоулей! Внимание, разряд!

Его я тоже вижу — Итана Уитакера, моего отца. Стоя за спинами врачей «Скорой помощи», он дрожит вместе с ними и молит Бога, чтобы я не умерла. Сейчас мне нисколько не мешает его панцирь, я могу прочитать в его сердце то, что он не показывает никому: его страхи, тревоги и потребность в любви, то, что он и сам не мог бы выразить словами.

Словно ангел, я летаю вокруг него. Мне бы хотелось, чтобы он смог увидеть меня, как я вижу его, и чтобы он тоже увидел во мне свет.

Проверь пульс. Я продолжаю массаж. Освободи вену, вводим трубку, затем один миллиграмм адреналина и две ампулы кордарона. Да скорее же, Рико, не тормози!

Молодая женщина делает мне массаж сердца, и это помогает. Мне так хорошо, что хочется, чтобы это никогда не кончалось. Всю жизнь — две руки, и они всегда вокруг моего сердца.

— Хорошо! Еще разряд. Двести джоулей. Отвалите!

Я лечу вверх, небесная и туманная, невесомая, как перышко, и нежная, как пушинка. Мне тепло, именно так, как надо, как в самой приятной из ванн. Отсюда я вижу все, отсюда я знаю все — что у жизни есть смысл, который выше нас, которого мы не понимаем, а потому и ничем неуправляем.

— Удалось, — говорит Рико с широкой улыбкой. — Заработало!

— И что теперь, медаль тебе за это выдать? — огрызается Сэдди.

Они думают, что «я возвращаюсь», но они ошибаются. Напротив, я ухожу. Менее чем за секунду я оказываюсь в нескольких километрах оттуда, между 42-й улицей и Парк-авеню — на Центральном вокзале Манхэттена.

Мой отец Джимми выходит из вагона и пытается, сориентироваться на перроне. Он не приезжал в Манхэттен уже давно и ничего здесь не узнает. Я знаю, что ночью он не спал, знаю, что он встал очень рано, что ехал на автобусе до Нью-Хэвена, затем — на поезде до Нью-Йорка. Я знаю, что он ищет меня и что чувствует себя виноватым.

Как птица, я порхаю и кружусь под потолком главного холла, украшенного небом, на котором сверкают тысячи звезд. Я сажусь на большие часы, сверкающие в центре здания.

— Папа, папа!

Я кричу, но он не слышит меня.

Мне хочется сказать ему, что мне жаль, что так вышло, что я люблю его и…

Но тут все резко запутывается. И какой-то поток всасывает меня и несет в другое место.

Манхэттен

Больница Сент-Джуд

21 ч 50 мин

Опавшая с лица, еще не отошедшая от операции, в которой она принимала участие, Клэр Джулиани, молодой интерн отделения хирургии, смотрела на двух мужчин, стоявших перед ней. Их лица были все в синяках, они казались сильно избитыми, и она никак не могла понять, который из них — отец девушки. В сомнениях она попеременно изучила каждого, а потом сказала:

— Ваша дочь была доставлена к нам в критическом состоянии. Черепно-мозговая травма из-за несчастного случая привела к коме, из которой она пока не вышла. Мы сделали предварительное сканирование, так как опасались децеребрации, [55] а потом отправили ее в блок, чтобы остановить кровотечение…

Она на секунду остановилась, словно ожидая, когда вернутся силы, которых ей так не хватало. В этот раз Мицуки свалил на нее самую тяжелую часть. Она давно старалась освоить опыт подобного рода объяснений, но привыкнуть к этому никак не получалось. Напротив, с каждым разом это было все труднее и труднее.

— Впоследствии ее состояние стабилизировалось, но мы обнаружили глубокое повреждение выше первого шейного позвонка…

Клэр сняла хирургическую шапочку, освободив пряди волос, мокрые от пота. Ей надоедало сражаться с неизбежностью, плюс эта работа, где приходится сталкиваться со смертью каждый день. Ей не хотелось больше думать о смерти. В этот вечер она почувствовала, что готова все бросить и сесть на самолет. И на одну секунду она подумала о Бразилии, о пляже Ипанема, о загорелых телах жителей Рио, играющих в волейбол на пляже, о босанове в исполнении Каэтану Велозу, о коктейле «Пина Колада», который пьют прямо из ананасов.

— При повторном сканировании мы идентифицировали костный перелом, а также экстрадуральную гематому. [56] Это — кровоизлияние между костью и…

— Мы знаем, что такое гематома, — перебил Итан.

— Она оказалась глубокой и плохо локализованной, осложненной повреждением венозного синуса.

— Джесси умерла, так? — спросил Джимми.

Клэр уклонилась от прямого ответа. Следовало произнести всю речь до конца, чтобы держать эмоции на расстоянии.

— Доктор Мицуки срочно прооперировал ее, пытаясь удалить гематому. Мы сделали все, что было в наших силах, но… она не выжила. Искренне соболезную.

Джимми вскрикнул от боли, но тут же зашелся в хриплом рыдании.

— ЭТО ТЫ ВО ВСЕМ ВИНОВАТ! — вскричал он вдруг и изо всех сил ударил Итана кулаком, отбросив его на одну из металлических тележек, на которой после ужина были сложены в кучу подносы.

В голове Джесси

Между жизнью… и смертью

Я плыву, легкая как воздух, выше облаков. Мне не видно отсюда земли, деревьев, людей. Я плаваю, но уже ничего не контролирую. Я позволяю нести себя какой-то силе, как если бы на небе был магнит, который притягивал меня на высоту. Но чем выше я поднимаюсь, тем темнее, плотнее становятся облака, от них веет какой-то угрозой. И скоро у меня появляется ощущение, что я потерялась в черном дыму пожара, в котором задыхаюсь, который меня сжигает. Действительно, это напоминает туннель, но не тот, в конце которого животворящий свет, о котором рассказывают в книгах. Скорее это подземный ход, маслянистый и вязкий, где пахнет расплавленным дегтем. В этом проходе есть слуховое окно, которое забыли закрыть, — окно, открытое в мое будущее. Я нагибаюсь к нему, чтобы посмотреть, и то, что я вижу, наполняет меня страхом. Я лежу на кровати, все мои конечности парализованы, лицо изуродовано. Я пытаюсь повернуть голову, но у меня ничего не получается. Я пробую подняться, но я словно заключена в невидимые доспехи, открываю рот, чтобы позвать маму, но из него не вылетает ни звука. Секунда, и я понимаю, что у меня есть возможность остаться живой, но ни за что на свете я не хотела бы продолжать мучиться на этой голгофе. Тогда снова отдаюсь влекущему меня потоку и понимаю, что умру. Туннель выводит к огромному завитку в виде эллипса, к гигантскому завихрению в несколько сотен километров, где бушуют ветры. Я ныряю в этот хаос и тону в этом циклоне, более высоком, чем высочайшая из горных вершин.