Ступающая по воздуху

Изюмов частенько до ночи засиживался на своем благоухающем политурой рабочем месте, занимаясь интерпретацией обвинительных заключений и обоснований вердиктов местных судов. Да, такой у него теперь был конек. Как и в этом случае, с попыткой убийства Мауди Латур.

Он склонился над стопкой бумаг и, плетя почти бесцветным карандашом каллиграфический узор, делал свои записи. Его письменный стол был точно сторожевой пост в сонном ночном зале.

Стол Изюмова, как и все письменные столы в редакции «Тат», находился под защитой торчащих перед ним искусственных древес в пластмассовых горшках. Это было своего рода проявлением гуманности в отношении бедняг, все еще слабых в машинописи, дабы создать им кое-какой заслон от постоянного подшучивания коллег, а также защитной мерой для тех, у которых взгляд визави просто-напросто перекусывал нить мысли.

Поскольку издатель Хансмариус Зот придавал немалое значение окружающей среде в этом многоместном бюро, он в больших количествах закупал синтетическую зелень. Вернее, выменивал ее на услугу. Взамен фирма «Флоральдекор» получала под свою рекламу целую газетную полосу, на которой могла развернуть всю палитру искусственной флоры, наложенную на эйфорический текст под заголовком: Сочная зелень и пышный цвет — вечная свежесть без воды и ухода.

— Н-да, милый мой, — любил говорить Зот во время ежедневных обедов с рейнтальским президентом, — по-настоящему большой бизнес — это бартер. Тут ты, Куно, вообще не увидишь денег.

Сам он восседал в том же редакционном зале на некоем подиуме, чтобы иметь возможность украдкой наблюдать за всем, что происходит в этой синтетической роще. Как-никак плюрализм мнений, а это развесистое растение требует интенсивного ухода. Вернемся, однако, к Константину Изюмову. Итак, он засиделся до глубокой ночи и при желтом свете настольной лампы изучал информацию и протоколы по делу Мауди Латур. В мыслях вновь всплыло попутное замечание в материалах допроса Эстер Ромбах. Когда они с Мауди были маленькими, говорила Ромбах, поблизости от них умер ягненок. Как это случилось, она сама не может понять.

И странное дело, этот пассаж просто не выходил у него из головы. Удивительно и то, что мертвый ягненок ассоциировался у него с Соней, старшей сестрой, тело которой нашли 15 мая 1970 года на Дмитровском шоссе, рядом с Ботаническим садом. В том, что это самоубийство, не было никаких сомнений. Судебно-медицинская экспертиза констатировала отравление мышьяком. Москвич не умирает дома. В коммуналке, на своих законных 12 кв. м. Для смерти нужен мост, парк или хотя бы длинный проспект.

Изюмова подхватил поток мечтаний, и вот он уже мальчик и вместе с отцом охотится на белок в парке «Сокольники», возле купален на Москве-реке, а один раз даже с огромным риском — в Александровском парке вблизи Мавзолея Ленина. Шкурки были вожделенной добычей. Одна из них могла обеспечить им мясной стол на три воскресных дня. И еще на апельсины хватало. Он вдруг ясно увидел белесые брюшки этих милых, как котята, и так мучительно погибающих зверьков. Эти глаза, и без того большие и таинственно бездонные, казались ему просто огромными и так явственно выражавшими упрек. Муторней всего было зимой, когда на беличьих ушках отрастали восхитительные кисточки. Тогда хоть глаза завязывай.

Мягкий свет лампы на гибком стебле падал на его узкое женственное лицо. На необыкновенно гладкий лоб, на который не набегали морщины, даже когда он приподнимал свои черные тонкие брови. Изюмов был красив, обладал почти аристократическим шармом. Густые, черные, коротко стриженные волосы с натуральным изящным завитком спереди, уши слегка на отлете. Прямо-таки совершенные линии носа, узкий рот, в очертаниях которого угадывается некий знак смирения, и, может быть, именно в силу этого губы подчеркивают чувственность натуры. Белая кожа, заостренный подбородок, еще более удлиненный точно отмеренной бородкой с рыжей искрой. А в глазах та самая тоска, которая полностью отвечает стереотипному образу русской тройки, улетающей в студеную зимнюю ночь.

Его усталое тело содрогнулось, и он чуть не отскочил от стола. Внезапная мысль буквально пронзила все его существо. У Сони от рождения не было матки. И тут обожгло нервы, даже сердце забухало. Он вдруг начал думать по-русски — впервые за много лет — и сыпать русской бранью, так как не мог найти папки с заключением судебного медика. Заключение, ксерокопию которого он не слишком красивым путем раздобыл в Инсбруке. Изюмов рылся в бумагах, перетряхивал их и перелопачивал, становясь все нервознее. Наконец он нашел нужную бумагу, в самом низу, и у него перехватило дыхание. Он читал и вновь перечитывал.

Хромосомный набор 46, XY… андрогенная невосприимчивость всех тканей… Отсутствие матки и яичников… В паху формирование яичек… Однако тестостерон не оказывает действия… наружные половые органы женского типа…

Он не мог оторваться от этих слов. Потом у него началось головокружение. Он пробежал глазами фразы Эстер Ромбах о мертвом ягненке, и тут Константина Изюмова осенила догадка, что в Мауди Латур происходит или повторяется нечто неимоверное. Существует ли какая-то связь между Соней Изюмовой, Мауди Латур, мертвым ягненком, припадком в «Галло неро» и наконец — попыткой убийства? И тут на него словно подуло совсем другим ветром, и он разразился смехом. Да, он хохотал, и это был такой безумный хохот, что самому стало страшно.

В последующие дни он оставил все эти вещи в покое, но сам успокоиться не мог. В конце концов он взял трубку и позвонил в Терезианум, чтобы договориться о встрече с Эстер.

Разве? Я так сказала? Что-то не припоминается. Но ведь это зафиксировано в протоколе. Изюмов знал, что она лжет, и чувствовал, что ни угроза, ни мягкость ему не помогут.

Может ли она сейчас уйти? Может. Но может и вернуться, если совесть подскажет. Он не полицейский.

После встречи с Эстер его понесло в клинику, было безотчетное стремление повидать Мауди. Он уже стоял перед дверью в палату № 534, но неожиданная мысль сбила его с толку. Он отпустил дверную ручку, повернулся и ушел. Изюмов решил с этого момента находиться как можно ближе к Мауди, но так, чтобы она не знала об этом. Только так можно познать тайны этого человека. А может быть, и Сони. В полдень он сел за свою электронную машинку и набросал странную заметку по вопросу о смертной казни. Эта заметка стала бомбой, поскольку придавала совершившемуся покушению явный общественный параметр, чего раньше не было. Рассуждения Изюмова разбудили бесчисленные умы и души, которые давно ждали случая дать выход своим обидам на окружающий мир. Целые недели шла читательская дискуссия, в которой взвешивались все «за» и «против», да, газета «Тат» организовала свой собственный форум, где каждый мог наконец-то произнести свои тирады в более или менее изящной форме. Примечательно и то обстоятельство, что отдел местной хроники бдительно следил за тем, чтобы голоса в пользу смертной казни имели небольшой перевес.

К несчастью, в те самые дни дети Эркема Йылмаза — это имя знают во всех домах-башнях турецкого анклава — совершили несколько квартирных и магазинных краж. И недовольство жителей долины обрело желанную проекцию турецкой диаспоры. Дело в том, что автобаны были уже проложены, а темные восточные глаза стали уже ненужной деталью якобсротского быта. Но что самое скверное: эти темные глаза смотрели гордо, а турецкие уста без ошибок говорили на рейнтальском диалекте.

Жителя долины невозможно превзойти в одном: вместо того чтобы почувствовать собственную печаль, он просто от нее уходит. Сознательно или бессознательно. Ругаясь на чем свет стоит или улепетывая по-тихому. В любом случае его нет дома, когда его хочет посетить жизнь, во всем своем великолепии или со всей своей жестокостью. Он всегда говорит, что его нет дома.

Мауди наслаждалась. Визитов стало гораздо меньше. Интерес угасал. В конце концов, даже общественный. Лишь Марго и Амрай ежедневно поднимались к ней в палату. И еще кое-кто. Это был однорукий Стив. С усердием образцового гимназиста он излагал ей учебный материал пропущенных уроков. Говорил, что сейчас изучаются линейные уравнения с двумя переменными, но на самом деле тут кое-чем можно маленько пренебречь. Что теперь проходят Lesson VII — Environmental pollution^[22] и он выписал для Мауди слова, а по истории — саксонские походы Карла Великого. Но о каком бы предмете Стив ни говорил, для него все упиралось в предмет Первой любви. Он так мучительно влюбился в Мауди, что когда входил в клинику, сердце уже стучало навзрыд.