Резиновый бэби (сборник)

Пока Теау обтирает мои ноги, я наблюдаю, как в одном из двориков в люльке спит ребенок, на большом столе сушат куски белого хлеба, а под ним в тени спит, вытянув ноги, собака, точно такая же, как Ки, только черная. Как больно. Снимаю боль медитацией. Когда опять открываю глаза, мимо идет цепочка монахов из местного монастыря в ярко-оранжевых тогах. В руках посуда для приношений, похожая на супницы без крышек. Идут гуськом через деревню – им рады. Страшнее, если монахи пройдут по деревне с перевернутыми мисками – не примут подаяния...

Едем дальше. Кое-где стали попадаться сохнущие сети – значит, совсем близко Меконг. Белье сушат на заборах или каких-либо перилах – веревки не используют: слишком плохая примета пройти под натянутой веревкой. Везде бегают худые куры, черные или коричневые, скорее похожие на скворцов или грачей с длинными ногами.

У некоторых плетеные дома – деревянный каркас затянут тростниковыми стенами, будто большими циновками. Сегодня праздник – маленькие алтари или жертвенники на улицах украшены цветами и фруктами. В храмах приношения побогаче – цветы лотоса, орхидеи, бананы, манго, папайя, кокосовые орехи, в сложенные руки Будд аккуратно засунуты купюры. Возле храмов все покупают птиц у птицеловов, отпускают после молитв и бесконечно жгут палочки и свечи. Здесь нет кладбищ. Покойника сжигают, пепел развеивают, и все. У живых остается память, а усопший уходит в новую жизнь.

Вот гонят небольшую повозку, в которую запряжены два буйвола с горбами на холках, с длинной оглоблей посередине, загибающейся высоко вверх. Лошади здесь редкость. Очень быстро наступают короткие сумерки. Даро называет их щелью между мирами. Слабый свет окрашивает все пепельно-белым, цвета объединяются, и в этой общей серо-лиловой дымке нежно светятся небольшие белые цапли. Цветы лотоса закрываются, исчезая в темноте. Видны только цапли да синие буйволы.

Потом проезжаем деревню, где изготавливают Будд на все вкусы и размеры. Маленькие, большие и огромные, еще не раскрашенные и не позолоченные, они группами толпятся вдоль дороги.

Вот мы и в Ангкоре. Оранжевая глиняная дорога идет вдоль широкого канала, что окружает весь Ангкор Ват. За водой бесконечно тянется высокая каменная стена с встроенными башнями.

У центрального входа все останавливаются и ждут, глядя на ворота за узким длинным мостом через канал.

Меня опять накрывают черным шелковым покрывалом. Становится чуть темнее, но мне все видно. Мое кресло ставят на длинные носилки с пышным балдахином. Его яркий шелк пузырится на ветру сияющим парусом.

Ветер доносит ритм сотни барабанов, огромные ворота медленно открываются, и из них в два ряда на обе стороны моста выходят непревзойденные воины Нагов.

Все замирают в почтительном молчании, слуги опускаются на колени. Наконец первые две пары достигают носилок, разворачиваются, легко подхватывая их на плечи – почти не качнув, и так же удивительно стройно вливаются в эту пару струящихся людских потоков. И каждый воин, доходя до места, где стояли мои носилки, разворачивается и по внутренней стороне возвращается обратно. Их движению, кажется, не будет конца. За носилками идут трое – Сован, Даро и Теау, на случай, если что-то пойдет не так.

Длинную дорогу до храма обрамляют каменные перила, изображающие сотни воинов, держащих в руках огромного змея, который вздымает семиголовую голову, раздув огромный капюшон.

Всем известна красота Нагов. И я – Апсара – буду танцевать для них танец жизни и смерти. Танец счастья, танец печали – Танец Апсары.

По обе стороны дороги два больших водоема с темной водой, с гигантскими ступенями, уходящими в воду.

Первый из встречающих нас дворец раскрывает колоннады, уходящие вправо и влево. Пологая основная лестница приглашает под огромный свод, испещренный тонким узором.

Не замедляя ритм под прохладой камня, мы попадаем в первый внутренний двор, где бассейны, меньшие по размеру, еще темнее – видимо, глубже. Рельефы оживают на стенах – на них танцуют водяные блики.

Всюду горят свечи, и в воздухе разлит аромат благовоний. За вторым внутренним двором – второй храм, еще более величественный: лотосом увиты все его колонны. А за ним – третий. Он самый высокий и островерхий: крутые ступени ведут к его вершине.

Здесь, наверху, на небольшой площадке, с которой открывается вид на город, я буду танцевать свой танец. Носилки опускают на полированные временем плиты пола, и воины Нагов под барабаны покидают третий храм.

Я слышу, как Даро читает мантру и как за ним повторяет каждую последнюю строчку Сован. Сзади ко мне подходит Теау, легко снимает с моей головы шелковую накидку, вынимает булавки из сложной прически, и вуаль, покрывающая лицо, падает и уносится вниз по ступеням. Ветер впервые за многие годы касается моего лица. Ощущение удивительное, будто с меня сняли кожу – так сильно я чувствую его движение.

Слышу, как удаляются люди, которых я знала столько лет. Я ждала это момента всю жизнь – и все же я боюсь. Я позволяю эмоциям на мгновенье взять верх. И тут же делаю ошибку. Я оборачиваюсь.

Все трое смотрят на меня – они уже начали свое движение ко второму храму, все еще кланяясь мне, сложив на груди ладони, их взгляды устремлены на меня.

Сначала раздается душераздирающий крик Теау, и она, сжимаясь, падает назад, будто ей в грудину глубоко воткнули острый предмет.

Даро просто тихо валится набок.

Сован стоит чуть дольше, но потом вдруг, будто захлебнувшись, кашляет и, согнувшись пополам, катится по ступеням, разбивая голову о каменные плиты.

И тут я понимаю, что было с Ки, и еще почему говорили: лучшая Апсара та, что убивает взглядом.

Раздается громкая барабанная дробь, и все эмоции и чувства мои мгновенно исчезают. Я – Апсара,и главное для меня сейчас – танец.Исход его напрямую зависит от моего мастерства. Руки изгибаются, колени разворачиваются – по телу легкой рябью проходит мелкая дрожь. Кисти рук оживают – средний и большой пальцы соединяются. Я медленно поднимаю глаза на следующий внутренний двор, лежащий перед ступенями башни, на которой стою. Я поднимаю ногу, согнутую в колене, медленно выворачиваю наружу, сами собой в стороны взлетают мои руки. Я замираю.

Крутые ступени передо мной спускаются к совершенно квадратной площади, пересеченной, как крестом, посередине двумя каменными дорогами. Вокруг них четыре бассейна, а на месте перекрестия маленькая площадка, на которой стоит большой каменный жернов. Вокруг жернова горят четыре масляных светильника, в начале каждой дороги стоят ослепленные воины Нагов – их глаза изуродованы шрамами ожогов. Каждый из них держит в руках сосуд, похожий на кувшин. С началом барабанной дроби все четверо медленно начинают двигаться к центральному жернову.

Сомкнувшись посредине, они ставят кувшины у светильников и так же медленно садятся, сложив перед собой ноги. Трое медленно вертят верхнюю часть жернова за специальные вбитые в камень деревянные клинья, а четвертый льет жидкость из кувшина в центральное отверстие на жернове. Зеленая жидкость по неглубокой канавке течет в один из бассейнов, и воины крутят жернов, пока не закончился поток, потом льют воду из другого кувшина, и алая вода бежит в другой бассейн. Потом потекла желтая и фиолетовая, и только после этого воины встали и так же медленно удалились.

И тут, наконец, звучит музыка для танца Апсары – музыка, которую я слышала много-много раз, но никогда она не исполнялась таким огромным количеством инструментов – так полно, так проникновенно.

Начинают барабаны сампхо, чхайям и двойные литавры ско-тхом, вместе с цимбалами они проговаривают ритм танца. Мелодию ведут гобой пей о и камышовая флейта кхлой. За ними вступают лютни тяпей и кхе, а также чем-то похожие на скрипки тро-кмае.

Кажется, что инструменты звучат со всех сторон, но музыкантов нигде нет.

Дальше мое сознание перестает существовать, я становлюсь энергией моего танца. Я вижу, как из четырех бассейнов поднимаются огромные королевские кобры и как, раскрыв капюшоны, следят за мной и потом так же неслышно скрываются в воде. Это значит, что я начала свой танец безукоризненно и божества, вызванные танцем, успокоили их.