Когда я был настоящим

Каждый день, как только меня выгоняли из библиотеки, я звонил Назу, узнать, как продвигается его деятельность. Он связался с тем человеком из полиции, и тот за крупную взятку обещал снять для нас копию судебного заключения по данному конкретному делу.

— Так где же оно? — спросил я его через неделю.

— Ожидается в конце следующей недели, — ответил Наз.

— В конце следующей недели! Еще целую вечность ждать. А предварительный вариант наш человек раздобыть не может?

— Это и есть предварительный вариант. Он еще не написан.

— За что же я тогда налоги, на фиг, плачу?

— Кстати, — сказал Наз. — Вас Мэттью Янгер искал.

— Да пошел бы он, — и я повесил трубку.

На следующий день я снова пошел в библиотеку. Все, что там имелось на тему о сборе информации на месте преступления, я уже прочел, поэтому начал читать об оружии. Я засел за отчет некого д-ра М. Джаухари, дипл. спец., к. ю. н., чл. Академии криминалистики и директора центральной криминалистической научной лаборатории, Калькутта. По крайней мере, таковым он был в 1971 году, когда вышел отчет. Доктор Джаухари объяснял, что огнестрельное оружие действует, как тепловой двигатель, преобразуя химическую энергию, запасенную в боезаряде, в кинетическую энергию пули. В качестве иллюстрации он обсуждал сходства и различия между системой устройства огнестрельного оружия и системой устройства двигателя внутреннего сгорания. В последнем испарившийся бензин сжимается в цилиндре с помощью поршня; затем запальная свеча поджигает бензин, превращая его в расширяющиеся газы; давление, вызванное расширением этих газов, в свою очередь вызывавет давление, которое толкает поршень. Так работает — или работал в 1971 году — двигатель внутреннего сгорания. Огнестрельное оружие, объяснял доктор Джаухари, устроено похожим образом: капсюль, боезаряд, патронник и пуля — это, соответственно, запальная свеча, бензин, цилиндр и поршень; только пуля, вместо того, чтобы вернуться в начальное положение и выстрелить снова, летит дальше, прямо в воздух. Двигатель — это нечто вроде одиночного выстрела, который бесконечно повторяется.

Доктор Джаухари подходил к делу серьезно. Прежде чем приступить к описанию видов оружия, он обрисовывал их действие.

Огнестрельное оружие, -

писал он, -

представляет собой устройство, позволяющее послать снаряд на значительное расстояние со значительной скоростью. В силу своей способности нанести человеку смертельный удар, даже при стрельбе с большого расстояния, оно стало излюбленным инструментом людей в деле умерщвления себе подобных. Известны также случаи, когда оно было задействовано при самоубийствах и случайной стрельбе.

Люди даже не задумываются об этих основополагающих фактах, когда смотрят по телевизору программы о войне или полицейские шоу. Люди слишком многое воспринимают как должное. Всякий раз, когда стреляет пистолет, на сцену выходит вся история инженерного дела. Как, впрочем, и дел политических: война, убийство, революция, террор. Пистолеты — не просто реквизит истории, ее действующие лица; они — сама история, они прокручивают в своих барабанах одно будущее за другим и, выметнув из своих дул настоящее, отбрасывают в сторону пустые гильзы прошлого.

В оружии важно еще одно: оно прекрасно. Пролистывая фотографии, диаграммы и иллюстрации, которые доктор Джаухари использовал, чтобы продемонстрировать эволюцию оружия в ходе веков, а также различия между пистолетами, винтовками, пулеметами и автоматами, я начал понимать, сколько в этом предмете, оружии, прекрасного. В любом оружии. Разумеется, оно бывает прекрасным по-разному, в зависимости от аккуратности отделки, кривизны рукоятки, толщины ударника и дюжины других факторов. Но одно то, что это — оружие, делает все его прекрасным. Дух захватывает от того, что вещи столь маленькие, столь приятные для глаза, столь безвредные наощупь могут содержать в себе такую силу. И еще: как они свисают прямо с тела, нежно баюкаемые, словно младенцы, погруженные в сон — до момента извержения, когда прекрасное возносится на новый уровень. Ведь без насилия, без смерти прекрасного не бывает.

В конце концов один из наших людей в полиции объявился. Однажды вечером Наз принес ко мне в квартиру заключение. Он вручил мне его со словами:

— Когда будем просить у администрации разрешение на использование участка, надо будет решить, на какую лицензию подавать. Можно…

— Потом, — сказал я и, взяв заключение, закрыл перед ним дверь.

Заключение пришло в запечатанном конверте, без пометок. Открывая его, я снова почувствовал, как от основания моего позвоночника в стороны разбегаются мурашки. Страницы были плохого качества, текст плохо выровнен — ксерокс снимали в спешке. Язык, которым он был написан, оказался понятным, что меня удивило. Я ожидал, что там будут сплошные полицейские термины: люди будут «следовать», а не идти, вместо людей будут «субъекты», а каждое существительное и действие будет предваряться словом «предполагаемый». На самом деле текст был ясный, без прикрас.

Убийцы, -

говорилось там, -

припарковали машину возле бара «Грин Мэн», вышли и открыли огонь из автоматов «узи». Пострадавший сел на велосипед и попытался уехать, но слишком резко свернул на улицу Белинда-роуд и, когда переднее колесо под ним вильнуло, упал на асфальт.

Я представил себе, как переднее колесо виляет и он падает. Наверное, он уже тогда понял: ну все, началось. В заключении говорилось, что он снова поднялся и сделал еще два-три шага по Белинда-роуд, а убийцы тем временем продолжали в него стрелять. Потом он упал в последний раз. К тому времени, когда приехала скорая, он был уже мертв.

Подробные схемы заполняли собой не одну страницу. На них был показан план местности, где происходила стрельба: телефонная будка, улица, поребрик, заградительный столб, даже лужа, в которую частично стекла кровь жертвы. На них было показано его положение: сперва — как он стоял в телефонной будке, потом — как пытался убежать, потом — как упал, поднялся и снова упал. На них были показаны положения убийц: как они парковали машину, как шли к нему, стреляя. Трое мужчин были нарисованы контуром, а внутри контуров стояли номера, как бывает в детских книжках-раскрасках. Движения и направления были указаны стрелками.

Чем дольше я смотрел, не отрываясь, на эти картинки, тем сильнее становилось покалывание в верхней половине тела. Оно переместилось в мозг, как бывает, когда съешь слишком много глютамата натрия в китайском ресторане. Мурашки распространились по всей голове. Схемы как будто приобретали все большую и большую значимость. Они превратились в карты, где показан зарытый клад, потом — в инструкции по сборке мебели, потом — в военные планы, в контуры наступления, крутого и разветвленного маршрута, которым придется идти всю зиму по горам и равнинам. Меня унесло в эти горы и равнины, я парил бок о бок с генералами, пехотинцами, поварами, слонами. Когда я снова поднял глаза от схем, то увидел Наза, стоявшего перед моим диваном с еще одним человеком.

— Когда вы вошли? — спросил я его. — Кто это?

— Этот человек — врач, — сказал Наз. — Я здесь уже полтора часа.

Я попытался спросить его, что он хочет этим сказать, но слова долго не складывались. Другой человек открыл чемоданчик и вытащил то ли ручку, то ли фонарик.

— Вы сидели вот так, — продолжал Наз, — с совершенно отсутствующим видом, и все. Меня не замечали, не слышали. Когда я помахал рукой у вас перед лицом, вы даже глазом не повели.

— Давно это было? — спросил врач.

— Все в порядке, — сказал я.

— Все последние полтора часа, — ответил ему Наз. — Только что кончилось, когда вы вошли.

— Он никаких травм не переносил в последнее время? — с этими словами врач включил свой фонарик-ручку. — Как его зовут?

— Все в порядке, — повторил я. — Пускай он уйдет.

— Не двигайте головой, — попросил врач.

— Нет. Наз, пускай он уйдет, сейчас же. Убирайтесь из моего дома, а то я велю вас арестовать.