Белая ласточка

— Понимаешь, — сказала она через минуту, — тут один парень живет, сосед мой. Так он жутко ревнивый, наверняка меня сейчас в подъезде сторожит.

«Как же, парень», — усмехнулся про себя Карпов и сказал:

— Ну и что? Я провожу...

— Не советую. Он боксер, разряд имеет. — Она забросила сумку за спину. — Так что гуд бай, мой мальчик. Спи спокойно. — И она быстро пошла вперед, свернула за угол.

Карпов несколько мгновений стоял в растерянности. Не ожидал он, что Лида сама уйдет, первая. И она вроде бы обиделась.

Он пробормотал:

— Вот те на, палки-колеса. Вот те и Лидочка.

А, да ладно. С ней он еще увидится. Да и не в том суть. Первый шаг как-никак сделан.

Он повернулся и пошел назад, к автобусной остановке. Завтра командировка, надо еще вещи собрать...

Удобно, мягко развалился Карпов в кресле, посасывал леденцы и глядел в окно, на мерцающее тускло крыло самолета, по которому временами проскакивали юркие змейки огня, на облака внизу. Землю он увидел позднее, когда самолет пошел на посадку. Сначала земля была сплошным размытым узором, потом превратилась в неровные желтовато-серые четырехугольники. Но вот появились дома, маленькие и плоские, словно нарисованные. Дома увеличивались на главах, стали выпуклыми, игрушечными. Затем возник зеленоватый прямоугольник аэродрома. Все ближе, ближе. Серая полоса... Взлетная площадка... У Карпова заложило уши, в горле защипало, и он отвернулся от окна.

В Ольховск он добрался автобусом. Это не слишком далеко от аэродрома, всего час езды.

А в Ольховске шли дожди. Пять дней пробыл здесь Карпов, и все они походили один на другой. Пять дней он шагал по узким, поселкового типа, улочкам с темно-радужными мазутными лужами и распустившейся глиной, месил грязь от местного управления до завода и обратно, и все, начиная от начальства управления и кончая мастером завода, только руками разводили по поводу таинственного исчезновения метконструкций.

— Да что их, черт на рогах унес, что ли? — кипятился Карпов.

Насчет черта никто ничего не знал. Может, и унес.

А Карпов кричал, что завод-заказчик бомбардирует их управление запросами, телеграммами, а ольховский завод-исполнитель морочит им голову, палки-колеса...

И вдруг, на пятый день пребывания Карпова в Ольховске, его осенило проверить копии нарядов. Гениальная мысль! Он уже и сам начал догадываться, что конструкции скорей всего спокойно мокнут себе в отцепленных вагонах где-нибудь на запасных путях.

Под проливным дождем побрел он на вокзал. Пробирался по улочке, которая превратилась в большую глинисто-бензинную лужу, этакое небольшое мутное озерцо. Он брел по его склизкому краю, то и дело оступался и с трудом удерживал равновесие. Мокрый и грязный, добрался он до вокзала. Долго ждал поезда, продрог и начал уже чихать. Наконец поезд подошел. Карпов сел в вагон у пыльного, в засохших крапинках грязи окна. И по мере того, как одна остановка сменялась другой, догадка его все больше превращалась в уверенность.

Он не удивился, увидев метконструкции в отцепленных вагонах на запасном пути. Спокойно он записал в блокнот название остановки: «Узловая». И все же подумал, что мерзко курировал это дело и что ему здорово нагорит от начальства. Но делать нечего, Карпов взял обратный билет и стал дожидаться поезда... Усталый, почти равнодушный ко всему, вернулся он в гостиницу. Там, в гостинице, он малость отдохнул, перекусил, потом написал рапорт о попустительстве ольховского начальства и, соединившись по телефону со своим управлением, зачитал рапорт Соболеву.

Срок командировки еще не истек, но ему здесь уже нечего было делать. И он заказал билет на самолет.

После Ольховска родной город показался ему удивительно чистым, нарядным, слаженным. И даже очередь за апельсинами казалась какой-то изящно-современной, уютной.

Он купил апельсины, и прогуливался по обсаженному тополями бульвару. И глядел, как на город тихо и мягко спускается вечер, и прозрачные тени ползут по асфальту, тополям, домам. Но мысль о пропавшем письме портила ему всю прогулку. Нет, не могло письмо само собой испариться. Может, он забыл подшить его в дело? Но тогда бы оно лежало на столе, или в ящике стола. А ведь там письма нет, он смотрел самым тщательным образом. Конечно, надо было сразу подшить письмо. Но ведь он и раньше засовывал документы в стол и забывал о них, и никогда у него ничего не пропадало. Исчезло письмо как раз после того собрания, на котором Соболев намекнул на чрезмерную раздутость их штата.

И тут Карпова осенило: его хотят подсидеть!

Вот балда, слепой, раньше не понял! Конечно, подсиживают!

Но кто же, кто, черт подери? Аббасов? Нет, вряд ли. Не похож он на подлеца. Акулин?

Карпов принялся насвистывать. Откуда-то доносилось бряцание гитары. Из распахнутых окон слышались звуки радиолы...

Вдруг сзади просвистели громко и насмешливо, в тон ему, явно его передразнивая. Карпов оглянулся — Аббасов в позе манекена застыл у распахнутой дверцы машины. Легок на помине, палки-колеса. Кремовый смокинг и такая же кремовая машина, изнутри бархатно-красная. Аббасов, по-видимому, кого-то ждал.

Аббасов смотрит на него полупрезрительно, сожалеюще. Смуглое лицо, чёрные насмешливые глаза.

Но вот выражение его лица изменилось, стало почтительно-внимательным. Из подъезда соседнего дома вышел плотный седой мужчина. Они садятся в машину. Хлопают дверцами. Уехали.

И Карпов вдруг проникся странной уверенностью в том, что письмо взял именно Аббасов. Взял, вынул тайком из «дела» и уничтожил.

А, палки-колеса! Вот гад! Ну, подожди! Ну, дождешься ты у меня! Подсидеть захотел?! Посмотрим еще, кто кого подсидит!..

В восемь он позвонил Лидочке. Автомат плохо работал, и его два раза неверно соединили. Соседний автомат был вообще неисправен, и он вернулся в прежний.

— Алло? Попросите, пожалуйста, Лиду.

— Я слушаю.

— Здравствуй, это...

— Знаю-знаю, Карпов. Уже приехал? — ее голос, такой деловой и безразличный, «канцелярский» сначала, вдруг изменился, стал слишком громким, дерзким и вместе с тем нерешительным.

— Да, — сказал он. — Только сейчас. Ты сегодня...

— Угадал. Сегодня я свободна. Через час у кинотеатра. Жди, Андрюша.

— Алло, алло! Гудки. Трубку повесила.

Она опоздала на полчаса. Он подарил ей духи и шоколадку. Неважно, что пять рублей из его бюджета долой. Лидочка того стоит.

— О-о, «Рижская сирень», какая прелесть! — сказала она, и вызывающе повела плечом.

Карпов улыбнулся ей одними глазами. Его забавляло в этой девушке нелепое сочетание нахальства и неуверенности. «Смешная девчонка», — подумал Карпов. Он оценивающе оглядел ее. Она была в яркой кофте и короткой юбке. Хотя юбка сзади слегка протерта, блестит. А кофта зашита на спине.

— Ты сегодня отлично выглядишь, — сказал ей Карпов.

Она небрежно дернула плечом, бросила:

— Я всегда отлично выгляжу. Ну, так куда пойдем?

— Хочешь в кино? — спросил он.

— Нет.

— А в кафе?

— Нет. Давай погуляем. Такой вечер чудный, да?— спросила она и смутилась. И тут же разозлилась на себя за это смущение, вызывающе взглянула на Карпова и взяла его под руку. — Чудный вечер, — повторила она.

— Да, — согласился Карпов.

Она убрала свою руку и принялась вертеть сумку.

Вечер был напоен запахами листьев, духов, выхлопных газов, в общем, ароматом летнего города. Почему-то запах города летом всегда волнует, обнадеживает. Лидочка покачивала бедрами, размахивала замшевой сумкой, напевала что-то себе под нос. Она была слегка смугла, слегка румяна, ничего девочка, в норме. Он сказал ей:

— Знаешь, у меня приятель есть, сейчас диссертацию пишет.

— Какую?

— Да что-то о материи и духе.

Она усмехнулась нахально и конфузливо как-то, сказала: