Белая ласточка

— А я не пошел на этот фильм. Думал, бразильская кинематография слабо развита.

Лида пригладила ладошкой волосы.

— Я тоже так думала, — сказала она неуверенно. — Не собиралась идти, да подружка соблазнила. Я с ней за компанию пошла.

Они опять замолчали.

— Смотрите, — сказала Лида. — Такая толстая женщина, и в брюках. Ей нехорошо в брюках, правда?

— Да, — согласился Карпов. — Она на нашу учительницу похожа, по химии. Строгая была, ушла от нас в седьмом классе.

— А у нас по английскому была, не то чтобы строгая, но мы ее не любили почему-то. И доводили ее жутко! Она от нас в шестом ушла...

Вечерело, и сильнее пахло листьями и травой, а они все шли и шли мимо витрин с манекенами и пирамидами консервных банок, и слушали шум пролетающих мимо пыльных машин, и вслушивались в голоса прохожих, и говорили что бог на душу положит. Так дошли они до кинотеатра и взяли билеты на первый попавшийся фильм.

В фойе было пусто — на журнал опоздали. Они подошли к буфету, и Карпов взял бутылку лимонада и два пирожных.

— Ой, а где стаканы? — спросила Лида.

— Забыл, — улыбнулся Карпов, — сейчас принесу.

Он попросил у женщины в буфете два стакана, и вернулся с ними к столику. Лида жевала пирожное.

— Ничего пирожное? — спросил он.

Лида заторопилась проглотить кусок, сказала быстро:

— Ничего, свежее.

Неловко вытерла тыльной стороной ладони губы, и откусила пирожное с другого конца.

Он налил в стаканы лимонад, и взял с тарелочки свое пирожное.

— Успеем съесть до конца журнала? — спросила она с набитым ртом, и смутилась. Карпов сделал вид, что не заметил ее смущенья, взглянул на часы.

— Вполне.

Они молча жевали пирожные и запивали лимонадом. Потом поднялись наверх и подождали у дверей конца журнала. Но вот зажегся свет, и они вошли в зал, отыскали свои места.

— Какой длинный журнал был, — сказала Лида, усаживаясь.

— Хроника, наверно, — сказал Карпов.

Свет начал медленно гаснуть. Вспыхнул экран, и по нему побежали титры, заиграла музыка. Карпову сейчас не хотелось думать о делах, но ведь надо. Не болтать же он пошел с этой девчонкой. Он пригласил ее, чтобы все разузнать, выведать. Секретарши, как правило, всезнающи. Может, он и про документ пропавший услышит что ненароком, мало ли...

Во время сеанса и потом, когда зажегся свет и все повалили к выходу, Карпов усердно продумывал план действий.

Значит, так. Он поведет ее в кафе. Там, за столиком, он будет говорить с ней... ну, о футболе, к примеру, о положении на Ближнем Востоке, о поэзии. Да, о поэзии... Пожалуй, с этого он и начнет. Скажет пару дежурных фраз, и прочитает две строфы из Бодлера — они у него тоже дежурные, специально на такие случаи заготовлены. А потом, как бы невзначай, начнет о работе...

Но на улице она сама ему сказала:

— А знаете, кто сегодня Аббасову звонил? Ну, Аман-то Царакович, знаете? Дядя его это. Важная птица. Часто звонит ему.

Карпов даже икнул от неожиданности. Это надо, сама все выложила, будто мысли его угадала. Ай да Лидочка. И, осторожно взяв ее ладонь в свою, он спросил удивленно:

— В самом деле?

Ее ладошка расслабленно и нерешительно лежала в его ладони. Рукав ее свитера был слишком короток и затрепан, зашит в нескольких местах, из него нелепо торчало тощее запястье, похожее на цыплячью шейку. Карпов усмехнулся про себя и повторил:

— В самом деле?

— Да, — продолжала она. — А Акулин-то, Акулин! Кто бы мог подумать! Вот помните дело с трубками?..

Конечно, он помнил. Еще бы не помнить.

Акулин ушел в отпуск именно тогда, когда ему подсунули дело с теми злополучными трубками. Акулин ушел, и трубки были переданы Аббасову. По наследству достались, — шутили у них в отделе. Карпов ликовал: ну, теперь-то Аббасову не выкрутиться. Трубки эти надо еще выколотить у местного начальства, да к тому же они имеют тенденцию бесследно испаряться при транспортировке. Понадобится начальству транспорт подо что-нибудь срочное, а где его взять? С транспортом всегда зарез. И конечно, такую мелочь, как трубочки, высыплют до поры до времени прямо наземь, не довезя до склада: зачем загружать склад мелочью всякой? Деятельное население сейчас же их растащит: дескать, нечего добру пропадать, в хозяйстве все сгодится. А ты потом пиши-звони во все концы: где трубки? С места производства, конечно, отвечают: высланы вам ваши трубки. Поди ищи-свищи...

Карпов со злорадством поглядывал на Аббасова, тот был, как всегда, невозмутим. Карпов выжидал, покуривал время от времени возле его комнаты, прислушиваясь к звукам за дверью. Нет, Аббасов не проявлял никаких признаков беспокойства. Но вот, чу? Сухой дробный звук крутящегося телефонного диска. Затем тихий, уверенный голос Аббасова:

— Аман Царакович? Да, я. У меня дело с трубками...

Через две недели с трубками все было улажено, и Аббасов понес Соболеву отчет.

Теперь-то Карпов понял, в чем тут суть. Конечно же Аман, могучий Аман провернул это дельце. Впрочем, он и сам об этом догадывался.

Карпов сощурился, полез в карман за сигаретой. Ветер отдувал назад его светлые волосы. Он отвернулся от ветра, чиркнул спичкой, осторожно поднес огонь к сигарете, затянулся. Волосы теперь падали ему на лицо, мягкие, шелковистые. Он сосредоточенно думал о чем-то.

— Знаешь, — сказал он, — мне пора домой. В командировку завтра, надо еще вещи собрать. Пошли, провожу тебя.

Лида кисло усмехнулась, рывком накинула на плечо длинный ремень сумки.

— Ну что ж, пошли, — сказала неуверенно.

А вечерний город был по-особому прекрасен. Это была собранная и целеустремленная красота, слегка подцвеченная блеском фонарей и реклам.

Они шли молча. Лида прислушивалась к негромкому стуку своих каблуков, время от времени украдкой поглядывала на Карпова. Холодность, иногда прорывающаяся в его голосе, и теперь вот его внезапное равнодушие больно кольнуло ее. Она вдруг почувствовала разочарование и обиду... А внешность у него эффектная. Недурен, что и говорить.

И от этого ей стало еще досадней. Чем бы его пронять, заинтересовать как-нибудь?

И тут ей в голову пришла забавная мысль.

— Знаешь? — сказала она беззаботно. — Я тебе не рассказывала, как с отцом поссорилась?

— Нет, — вяло отозвался он, и щелчком стряхнул с сигареты пепел.

— Я теперь к тетке удрала, у нее живу. А отец мой в министерстве работает, — она лукаво улыбнулась.

— Кем работает? — переспросил Карпов.

— Да он член коллегии, — небрежно бросила она. — А впрочем, это не имеет значения.

Карпов недоверчиво покосился на нее. «Ну да, как же, — подумал он, — дочери членов коллегий не бегают в растянутых свитерах и засаленных брюках».

— У меня с ним напряженные отношения, — болтала Лида, — нелады, в общем.

— Что так? — Карпов сплюнул под ноги окурок.

— А так. Ведь из института я ушла. И вообще не хочу ни от кого зависеть. — Она лихо мотнула головой, отбросила со лба челку.

«Если ты там вообще когда-либо училась, деточка,— подумал Карпов. — Все это маловероятно». И, поглядев на нее с притворным интересом, спросил простодушно:

— Да? А в каком министерстве он работает?

Лида подщелкнула ногой арбузную корку.

— Он-то? — протянула она. Ремень ее сумки сполз с плеча, повис на локте. — Да какое это имеет значение?

— Ну, никакого, конечно. Я так.

Они замолчали. Лида сняла с руки замшевую сумку, и теперь размахивала ею, глядела, как развевается на сумке бахрома. Вдруг остановилась, повернулась к нему, сказала вызывающе и в то же время как-то неловко, нерешительно:

— Вот так-то, Андрюша. Дальше меня не провожай.

«Ага, заело», — понял Карпов, и спросил с наигранным изумлением:

— Но почему? Постой, я не понимаю... Он схватил ее за руку.

— Не знаю, — сказала она тихо.

Ветер взметнул сзади ее волосы, и стала видна тонкая шея.

«Ну и жалкая девица, дворняжка какая-то», — думал Карпов и нежно пожимал ее руку.